Дополнение «Каникулы в ГУЛАГе»
Я на каникулах. Живу с расконвоированным отцом в пропускнике одного из лагерей Печлага в городе Абезь на реке Уса. Отец смог вызвать меня после многолетней разлуки и принять у себя. Теперь у него была отдельная комната для проживания. Он не мог покинуть лагеря, но мог уже жить и передвигаться как вольнонаемные служащие. Территория пропускника осталась после ликвидации одной из зон. Здесь были лазареты и кабинеты некоторых специалистов, которые обслуживали весь город. Там же были сапожные и швейные мастерские, где работали расконвоированные заключенные, в основном, немцы и поляки. Отец, видя мою изношенную одежду и обувь, решил меня приодеть, и сделал заказ сапожнику и портному. На лагерном складе хранились груды обмундирования немецких военнопленных, отбывающих свой срок. Я сходил на примерку, и, буквально через несколько дней, меня пригласили за готовым костюмом. Костюм вышел на славу, полувоенного образца, сшитый из немецкой шинели тонкого сукна зеленовато - коричневого цвета. Тут же получил и сапоги – точную копию офицерских хромовых сапог.
Когда пришла пора возвращаться домой, отец узнал, что его знакомая медсестра собирается ехать домой в Киров, и попросил ее, сопроводив меня до Кирова, посадить на поезд до Перми. Мы отправились. Наше путешествие длилось много дней, в силу того, что поезда ходили без расписания. От Абезя до Котласа и вовсе не было пассажирских поездов, просто цепляли теплушки к грузовым составам.
За время в пути произошло несколько, запомнившихся на всю жизнь, событий. Сначала меня постигла утрата – я забыл на окне в вокзале только что открытую банку сгущенного молока американского производства, которую отец дал мне в дорогу. О существовании этого сладкого вида продуктов я никогда даже не подозревал. Для меня это была большая потеря.
Мы двигались в теплушках, но, наверное, теперь немногие знают, что в них не было туалета. Машинист специально останавливался в пустынных местах, и люди разбегались по кустам справить нужду. Однажды, чуть остановился поезд, люди мгновенно рассыпались по кустам. И в этот момент машинисту подали сигнал срочно убрать состав с перегона. Машинист дал гудок, и поезд начал тихонько трогаться. Люди побежали к движущемуся поезду, на ходу застегивая штаны, и подбегая к вагону, протягивали руки, чтобы их подняли в теплушку. К счастью, никто не отстал. Я был шустрым мальчишкой, и мне не составило труда добежать и на ходу заскочить в вагон.
Вот прибыли мы в Ухту. Здесь была пересадка. Ждали, когда к угольному составу, идущему на Котлас, подцепят другую теплушку, в которой мы будем двигаться дальше. Темнело рано. Делать мне было нечего, я гулял по окрестностям вокзала. Вижу, невдалеке костер, который окружен людьми. Из детского любопытства я направился «на огонек». Приблизившись, понял, что костер окружен освободившимися заключенными, которые едут домой. Теперь и они заметили меня. Мой полувоенный костюм сразу же стал объектом их пристального внимания. Кто-то из сидевших у костра выкрикнул, что я сын «опера». Это предположение получило дружную поддержку. И сейчас же один из них предложил бросить меня в костер. Прожив лето в лагере, и получив некоторый опыт общения с заключенными, я не очень испугался, сразу заявив, что мой отец тоже заключенный и работает врачом. Они поинтересовались кто это, попросив назвать фамилию отца. Я назвал, и, буквально тут же, один из присутствовавших откликнулся на это и сообщил, что знает этого доктора, и что это - «правильный» доктор. «Правильный» врач, с точки зрения уголовного мира, это врач, который лечил и помогал, несмотря на статью, по которой сидел человек. (Я знал от отца, что ослабевших и серьезно больных заключенных он старался освободить от общих работ, что, зачастую, спасало им жизнь.) Меня тут же пригласили подойти ближе к костру погреться, и стали расспрашивать, откуда я и куда направляюсь, почему на мне такой необычный костюм. Я объяснил им все: где был, что видел, что направляюсь домой после каникул в ГУЛАГе.
Следующая пересадка была в Кирове, где я открыл охоту на крыс.