"Куда мне деться в этом январе?"
Осип Мандельштам
1.
Год начинается с блаженной праздности, совершенно офигительной. То есть, я вообще не работаю целых несколько дней. Не по болезни, а просто так. Ни на одной из трёх работ, ни дома. Перевод закончил, на работах отчитался, торопиться некуда. Неужели такое бывает вообще? Спать вволю, читать приключения, смотреть старое кино…
Как-то мне даже неспокойно от этого, слегка тревожно, отвык… В мыслях завелась ленивая легковесность - сначала маленькая, потом распространилась и преобладает. Лежу такой с книжкой, но не читаю, а думаю всякие мелкие, смешные глупости, иногда про себя хихикая. Не скажу какие, стесняюсь.
2.
«Он вне себя. Он внес с собой
Дворовый шум и - делать нечего:
На свете нет тоски такой,
Которой снег бы не вылечивал.»
Борис Пастернак
В канун Крещения завалило нас снегом. Я целый день откапывался и утром следующего дня откапывался до работы, и после работы ещё немножко. Спиридон откопался сам, вытоптал себе площадочку и на ней приплясывал. Дымка носилась по сугробам, утопая в них по макушку и восхищённо притявкивая. Нравится собакам. А коту – не очень. Выскочил из подъезда, провалился в глубокое и матюкнулся с перепугу, картаво и неумело, как мальчик из интеллигентной семьи, наученный дурным словам дворовыми хулиганами.
Каникулы кончились. Детей в школу пришло человек пятнадцать всего – по одному-двое из каждого класса. Остальных родители не пустили и правильно сделали. Эх, вот бы и меня не пустила мама! Но мама ничего не сказала, я вздохнул и пошёл преподавать историю.
Из пятого сегодня пришли трое: Алиса, Варька и Коля-маленький. Как он дошёл, интересно, по этим сугробам, ему же почти до подмышек?
Коля рассказывает мне леденящую душу историю про восстание Спартака. Коля взволнован, он машет руками, пыхтит, ругается и выдаёт экспрессивное, но несколько невнятное словесное стаккато. «Он… ну… этот… Спартак! Он это, короче… Ему… Надо… Было… Драться! Драться со своим другом – с другом, представляете? Его эти заставили… И он! Ну! Вот это! Тыщь!!! А эти, короче – палец вниз! Вниз! Вот так! Твввари!» «Какой ужас! – говорю я - Бедный Спартак… А кто же, Коля, были они, эти нехорошие люди?» «Эти… они… были… Лантифуции! Твввари!»
Лантифуции – это слишком для меня. Я уж немолод, увы, силы уже не те, что прежде, я не могу более сдерживаться… Трясусь, мотаю головой и мычу подобно испанскому быку, коего тореадор отхлестал по морде мулетою. Поднявши затуманенный взор на Колю, вижу его вдохновенно-воробейский лик, вижу круглые очи его, пылающие состраданием к Спартаку и ненавистью к подлым лантифуциям. Может ли такое зрелище вынести человек? Нет, он не может его вынести ни в каком случае. Самым прискорбным манером я принимаюсь выть и даже немножко колотиться лбом о стол.
С трудом отдышавшись, отворачиваюсь и гляжу в окно. Пятиклассники Коля, Варька и Алиса отсмеялись и тоже молча глядят. За окном снегопад. Снег идёт и идёт, и идёт, он покоен и ясен. И также покойно и ясно становится у меня на сердце.
3.
«В морозном воздухе растаял лёгкий дым,
И я, печальною свободою томим,
Хотел бы воспарить в холодном тихом гимне,
Исчезнуть навсегда…»
Осип Мандельштам
На свете есть много различных людей, но сегодня их на улице не видно. Холодно. Иду совершенно один, смотрю, как дым из печных труб возносится прямо в небо. Помню, давно когда-то я вот так шёл зимнею ночью по городу, тоже совсем один, и мёрз. Идти мне было, в общем некуда, не было у меня постоянного ночлега той зимою. Какие-то знакомые пустили бы меня, конечно, но только не пьяного, а я как раз был снова пьян и бродил по холоду, чтобы хоть немного протрезветь. Везде светились окна, там люди везде жили в тепле и электрическом освещении, только я, несчастный придурок, скитался в стылой тьме, никому из этих людей не нужный. Никогда в жизни больше мне не было так одиноко, как в ту ночь.
А сегодня гуляю один с удовольствием. Никого нет кругом, никого – и это удивительно хорошо. Да полно, а сам-то я, сам? Я-то есть? Вот не вполне я в этом уверен… Если и есть, то совсем немножко осталось – вот только это реденькое облачко живого тепла, и то оно всё уменьшается, истончается, улетает потихоньку прямо в небо, по суровым законам природы. У, это я догулялся. Домой пора. Там печь натоплена, и чайник на плите буднично посвистывает носом, там держит меня цепко и ласково маленькая земная жизнь.