Судьба мамонтовской добычи и других ценностей ч. 7

Сергей Дроздов
Судьба «мамонтовской добычи» и драгоценностей  соборов Новочеркасска.

(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2018/02/01/540)

Перед тем, как перейти к содержанию статьи, приведу еще одну интересную оценку «волонтерам» Иностранного легиона, данную  в воспоминаниях генерал-майора Эрнеста фон Валя.
(В годы Первой мировой он был начальником штаба 12 кавалерийской дивизии, а затем командовал 3-м уланским Смоленским полком, так что «навидался» всякого, и удивить его чьим-то внешним видом, или распущенностью, было нелегко).
Летом 1919 года он (вместе с женой и детьми) эвакуировался из Крыма (во время первой эвакуации «белых» с полуострова) на французском военном корабле.
Вот, что ему запомнилось:
«Переезд во Францию был удачен в смысле погоды. На борту была масса французских офицеров, из которых один балагур, устраивавший всякие штуки и даже детские шалости. Он переодевался в женское платье и изумлял нас своим поведением..
Ещё больше, однако, меня удивили какие-то чрезвычайно подозрительные личности, поступившие во французский иностранный легион, - это были русские, настоящие разбойники.
 
Из разговоров их между собой (они, конечно, никак не могли подозревать, что я их понимаю) я узнал о совершённых ими убийствах, грабежах и прочих преступлениях, причём они то служили у большевиков, то в добровольческой армии.
(Воспоминания. Гражданская война. 1918-1919 г.г. Эрнест-Карл-Вольдемар фон Валь).

Как видим, в добровольцы-легионеры Иностранного легиона некоторые белогвардейские «настоящие разбойники» записывались еще летом 1919 года, когда до краха врангелевской армии и массовой эвакуации белых было еще очень далеко. Характерно и то, что эти «легионеры» открыто похвалялись совершенными на территории России ими грабежами и убийствами.

Теперь поговорим по теме этой главы.
В «перестроечные» годы вышла масса статей, в которых рассказывалось, как большевики, в 20-е годы, во время страшного голода в Поволжье, занимались изъятием различных церковных ценностей.
Слов нет, конечно, для истинно верующих людей (которых в то время в стране было немало), это казалось страшным кощунством и оскорблением их святынь.
Можно сколько угодно оправдывать эти изъятия тем, что на вырученные деньги правительство закупало продовольствие и стремилось хоть как-то облегчить положение миллионов голодающих, но для церковнослужителей и верующих эти изъятия были настоящей трагедией о которой очень много и эмоционально писали современные либеральные публицисты.

 Само собой подразумевалось, что на такое кощунство были способны ТОЛЬКО «богомерзские» большевики, «ведомые иноверцами», а уж «белые освободительные армии», повсеместно встречаемые церковным благовестом, попами и крестными ходами, ни о чем  подобном даже и помыслить бы не могли.

Как выясняется, знаменитая фраза из известного кинофильма «Белые пришли – грабют!», довольно точно описывала отношение некоторых белогвардейских военачальников (и их подчиненных) к церковным ценностям и святыням.
 
На самом деле, тотальный грабёж храмов, еще летом  1919 года, первыми начали белогвардейцы во время знаменитого «мамонтовского рейда» по «красным» тылам.
В итоге они вывезли десятки тонн награбленных драгметаллов и ценностей в Европу, на что и существовала их эмигрантская верхушка.
Попробуем повнимательнее разобраться в этом вопросе.

Как уже говорилось в одной из предыдущих глав, очень интересные воспоминания оставил один из казаков врангелевской армии,  И. Лунченков, написавший книгу воспоминаний «За чужие грехи. Казаки в эмиграции», которая была издана в 1925 году.
Лунченков  и в России, и в эмиграции, был членом казачьего Круга, входил в состав его финансово-контрольной    комиссии, а значит,   был прекрасно осведомлен о самых «деликатных», финансовых вопросах деятельности «верхушки» врангелевской армии. Он  в своей книге довольно  обстоятельно рассказывает об этом.
Касается он и вопросов службы казаков во французском Иностранном легионе:
«Часть казачьей массы соблазнилась предложением французов и до трех тысяч записалось и уехало в легионы. Условия службы таковы: в Марселе, куда сосредоточивали всех легионеров перед отправкой в колонии, подписывается контракт на пять лет, при чем в контракте есть оговорка, что каждому начальнику предоставляется налагать на провинившегося подчиненного дисциплинарное взыскание в виде удлинения срока службы. Жалованье 100 франков в месяц на руки и 100 франков в фонд, каковой выдается по истечении срока службы. Пища и обмундирование от правительства.

Спустя  некоторое время от легионеров начали получаться письма, из которых между строк видно стало, что уехавшие попали в белое рабство. Редко кто оканчивает службу в пять лет; большинство за разные взыскания должно служить от 10 и до 15 лет…
На руки получает легионер 75 сантимов в день, т.-е. 25 франков в месяц.
Существуют жесточайшие физические наказания—подвешивание, палки, кормление в карцере соленым без воды. Разговаривать на родном языке воспрещают. Письма перлюстрируют. В Россию писать не разрешают. Часты случаи самоубийства. Кроме того, косит жесточайшая лихорадка.

Так „культурные" французы вводят у себя самое жесточайшее белое рабство, так закрепостили они три тысячи несчастных казаков», подчеркивает И. Лунченков.

«Когда казачья масса стала разбегаться и уплывать  из   лагерей, командование  вначале   приняло самые изощренные меры агитационного характера; когда же   это   не  помогло,  стало  препятствовать репатриации просто физической силой. Интересные картины происходили на берегу острова в момент отправки партии на „Решиде": роты юнкеров, предводительствуемые, главным образом, генералами Хрипуновым и Ивановым, охотились за пробивающимися к борту парохода  казаками; изловленных тащили в лагеря и там дико с ними расправлялись, избивая и истязая их.
 
В это время уже пробившиеся счастливцы отпускали с борта по адресу своих вчерашних начальников в упор самую отборную ругань, хоть этим расплачиваясь с ними за долгие дни мучений.
Когда атаманы поняли, что при изменившемся отношении   французов   по   распылению   русских частей казаков им не удержать, решено было, пока не поздно, остатки лемносских узников  перевести куда-либо в такое место, откуда казачья масса не распылялась бы. После долгих толков и переговоров остановились на Болгарии.
В марте 1921 года началась переброска в Болгарию».

Как уже говорилось, в Болгарии (впрочем как и в соседней с ней Югославии) казаков-эмигрантов, в основном, использовали на самых тяжелых работах: в угольных шахтах, на строительстве дорог в горных местностях, батрачили у местных хозяев на сезонных сельхозработах и т.п.
Разумеется, это относилось, прежде всего, к обычным, рядовым казакам и младшим казачьим офицерам.
Впрочем, даже бывшие станичные атаманы в эмиграции нередко бедствовали до самой старости.

Об одном из таких атаманов, встреченных в конце 30-х годов на юге Франции,  в своих мемуарах  «Я унёс Россию. Апология русской эмиграции», вспоминает Роман Борисович Гуль:
«Иван Никитич донской казак, бывший атаман своей станицы, живет по соседству, на ферме, в развалинах древнего католического аббатства; земля у него неудобная, безводная, скалистая. Казаку пошел седьмой десяток, и он, как перст один, ковыряется в этих скалах, а ночь напролет спит с горящей лампой, ибо как только потушит, то в развалинах, говорит, поднимается такая шамата, такая шамата, что тут же зажигает лампу, и шамата тогда, со светом, исчезает.

В революцию Иван Никитич потерял трех сыновей, двух в Белой армии и одного в Красной, девочка-малолетка умерла без него, а о жене он так ничего и не знает.
За годы странствований чего только Иван Никитич не перевидал: Турцию, Болгарию, Румынию, Германию, Корсику, север Франции, Гасконь, но лучше Тихого Дона для него нет страны, и он очень любит вспоминать донские степи, где гонял табуны долгогривых дончаков…»

Эмигрантский атаманский «генералитет» и их приближенные устроились намного комфортнее и жили куда богаче: со слугами, адьютантами, на собственных виллах и квартирах.
О том, откуда у них взялись деньги на столь комфортное проживание, в своей книге как раз и рассказывает казак И. Лунченков.
Большую роль в его осведомленности в финансовых «проделках» казачьего генералитета, сыграло то, что он входил в состав финансово-контрольной комиссии казачьего Круга, которая была обязана контролировать деньги и другие ценности Донского корпуса в эмиграции.
Вот, что он об этом пишет:

«„Высшее командование"  прежде всего постаралось избавиться от ненавистного ему Круга, время от времени, хоть робко, но дававшего знать о своем существовании и в левой части своей сильно оппозиционного Богаевскому.   
Прибыв   на рейд Босфора на пароходе   „Елпидифор",  Круг,   под   влиянием  левого крыла   своего,  так   называемой   „демократической группы",   не   сходя   с борта парохода, 14-го ноября вынес следующее постановление: „Избрать из своей   среды    финансово-контрольную    комиссию.  Задачей    комиссии    ставится:    срочно    привести в   известность  вывезенные   донские ценности, сократить   расходы   атамана   и    правительства   до минимума.
Для осуществления этого избрать комиссию из членов Круга Лунченкова, Зотова и   Мазанкина. Без согласия комиссии воспретить какое-бы то ни было расходование войсковых сумм.
Донские  ценности   хранить в расположении донского корпуса.   Вместе   с   корпусом обязаны находиться Круг, правительство и атаман». 


Упомянутый тут атаман Богаевский был примечательной фигурой.
Надо сказать несколько слов о нем.
Генерал-лейтенант Африкан Петрович Богаевский  - это один из военачальников  Добровольческой армии и руководителей Белого движения на Юге России.
Его отец, войсковой старшина Войска Донского Петр Григорьевич Богаевский, был участником Севастопольской обороны и большим оригиналом, если судить по именам трех его сыновей: Африкан, Митрофан и …Януарий!
6 февраля 1919 года Африкан Богаевский  был избран Атаманом Всевеликого Войска Донского, вместо скомпрометировавшего себя сотрудничеством с германским оккупационным командованием   бывшего атамана П. Краснова.
Богаевскому  принадлежала идея создания Объединённого Совета Донского, Кубанского и Терского казачьих войск с тремя войсковыми правительствами.
Надо сказать, что соперничество с атаманом Красновым, принимавшее порой довольно острые формы, у Африкана Богаевского продолжалось до самой его смерти последовавшей в 1934 году, от сердечного приступа в Париже.

В книге И. Лунченкова также неоднократно упоминается жена Африкана Богаевского  Надежда Васильевна Перрет.
Её первый муж  граф Артур Артурович Келлер (родной брат знаменитого графа Федора Артуровича Келлера, убитого петлюровцами в Киеве в 1918 году). Генерал-майор А.А. Келлер в годы Первой мировой был  командир бригады 4-й Донской казачьей дивизии. Весной 1915 года он получил тяжелую контузию, от последствий которой и скончался в Кисловодске 5 июля 1915 года.
После этого его вдова вышла замуж за Африкана Богаевского.
Надежда Васильевна Перрет была родной сестрой генерала Евгения Васильевича Перрета, который  в годы Гражданской войны «состоял при генерале Богаевском». В начале 1920 годаон  эвакуировался из Новороссийска в Константинополь. 3 июля 1920 года уволен в отставку с производством в генерал-лейтенанты.
В 1922 году генерал Богаевский назначил Перрета директором Донского кадетского корпуса (который находился в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев); в этой должности Перрет состоял вплоть до закрытия корпуса в 1933 году.


Вот после этой краткой биографической справке об Африкане Богаевском и его родственниках и продолжим рассказ казака И. Лунченкова.
(Слог и «эпитеты» Лунченкова я изменять и «сглаживать» не буду, ибо они хорошо передают «атмосферу» той эпохи):
 
«В декабре 1919 года, когда белые безостановочно катились от Орла на юг, в…Новочеркасске царили полная паника и  хаос.   Успокоительным   приказам   Богаевского никто не верил, в том числе первый сам он.
„Державный хозяин Дона"—Круг тоже закружился, растерялся, панически расползаясь к семьям, а хитрый и дальновидный Богаевский использовал этот момент и под сурдинку хаоса начал эвакуацию всего ценного.
Заботу о ценностях проявила и алчная супруга Богаевского, графиня Келлер, особенно старавшаяся в эти дни побольше запастись  „про черный день".

Распоряжением своим от 19 декабря 1919 г. Богаевский приказал эвакуировать из Новочеркасска по железной дороге Екатеринодар—Новороссийск, музеи—войсковой, лейб-гвардии атаманского и лейб-казачьего полков, донское серебро (разменное и банковское) в количестве до 3 тысяч пудов, небольшое количество золотой монеты, случайно уцелевшей от хищнической руки П. X. Попова (бывшего походного атамана !), процентные бумаги как войсковые, так и частных лиц, Новочеркасское Отделение Государственного Банка, Александро-Грушевское и Либавское казначейства.
Всего процентных бумаг этих казначейств было вывезено на два миллиона золотых рублей».

(И. Лунченков дает о Походном атамане П.Х. Попове такую справку: «Уходя в феврале 1918 г. в степи, он захватил с собой самое ценное—запасы золота, всего 21 пуд… золото это было присвоено Поповым и поделено с чинами его штаба. На требование Круга в августе 18 года дать отчет об этом золоте, Попов, отделавшись общими фразами, спрягал концы в воду. Золото погибло безвозвратно».

Интересно, что 5 мая 1918 года генерал-лейтенанту П.Х. Попову был предложен был пост представителя Войска Донского в Константинополе.
С 7 февраля по 19 октября 1919года он числится  Председателем Донского правительства и министром  иностранных дел (!) при атамане А. П. Богаевском. С ноября 1919г. по  март 1920 -  «в распоряжении атамана Богаевского», а с 15 марта 1920года – он  Представитель Донского атамана в Константинополе.
Как видим, опытного генерала, который некоторое время в 1918 году даже числился командующим Донской армией, а ы феврале 1919 г. даже получившего звания «полного» генерала от кавалерии  и «пожизненного Походного атамана», А. Богаевский, отчего-то держал «на дипломатическом поприще» в далеком Константинополе.
Вполне возможно, что там он занимался куда более важными, для Богаевского, делами).


Продолжим рассказ И. Лунченкова о «работе с ценностями» А.П. Богаевского:
«Все это завершено было пресловутой „мамонтовской добычей", присланной Мамонтовым из рейда, как „подарок Дону".
Главную часть этой добычи составляли драгоценные ризы, иконы и кресты, „изъятые" из „храмов божиих"   центральной   России,   да  многочисленные   сейфы  банков   тех городов,   где прошел огнем и мечом   Мамонтов.   
Этот „подарок  Дону" стал яблоком раздора между Сидориным и Богаевским еще в бытность белых па Дону.
 
Перехватив „подарок"   в Миллерово   (штаб  донской   армии), Сидорин   беззастенчиво   начал выбирать   из него самое ценное. 
Алчный  Богаевский не прочь был и сам поживиться „добычей". Начавшийся раздор между атаманом и командармом   оборвался с эвакуацией,  чтобы затем в еще  более ожесточенной форме продолжаться за границей.
К мамонтовской   церковной   утвари   „христолюбивый"   Богаевский не забыл прихватить ценности старочеркасского и новочеркасского соборов (главным образом, драгоценные иконы, ризы с них, кресты и чаши).
Только одного золота Богаевский вынул из этих двух храмов 11 фунтов (около 5 кг).

Эту партию, как наиболее ценную, захватила с собой богомольная и златолюбивая Надежда Васильевна Богаевская, вместе с эмблемой атаманской власти, перначем, весом, к слову сказать, одиннадцать фунтов червонного золота.
Вывоз всего добра поручен был управляющему Новочеркасским Отделением Государственного Банка А. А. Скворцову.
Нужно добавить, что „операция" производилась секретно.
Обдирание икон и растаскивание  музеев происходило ночью».

Надо бы вспомнить об этом, печально знаменитом, «мамонтовском рейде».
В последних числах июля 1919 года между Таловой и Новохоперском была собрана конная группа под командованием Мамонтова из 7-8 тыс. сабель. Деникиным ей была дана задача прорвать фронт красных и овладеть железнодорожным узлом – Козловым. Ввиду пассивности левого фланга направление было изменено на Воронеж. Задача была выполнена, и Мамонтов двинулся назад, переправился через Дон и соединился с корпусом генерала Шкуро.

Этот рейд нанёс огромный урон красным. Мамонтовские войска уничтожали склады и запасы, взрывали мосты, громили местные Советы убивали коммунистов и активистов, сеяли панику в «красных» тылах.
Но Мамонтов запомнился в этом рейде не только хорошо проведённой войсковой операцией, а невиданным размахом  грабежей.
Его войско тащило всё, что можно.
 
Вот что писала «белая газета» «Приазовский край» в номере от 27 августа 1919 года:
«Разгромлены все тылы и советы. Посылаем привет, везём родным и близким богатые подарки, войсковой казне 60 млн. рублей».

Генерал Деникин  ликовал:
«Громадную ценную добычу привёз он. Чего в ней только не было – тысячи золотых и серебряных вещей, иконы в золотых окладах, церковные сосуды, жемчуга и бриллианты».
Откуда взялись эти церковные ценности в обозе Мамонтова? Всё просто – он подчистую ограбил около 80 церквей.
Для учёта награбленного генералом Мамонтовым церковного имущества,  Деникиным была составлена специальная комиссия, которая без излишних прикрас называлась «Комиссия по реализации военной добычи».
К примеру, это одна из её описей:

«Акт №142. Ст. Мариуполь, 22 октября 1919 года.
Я, доверенный агент Комиссии штабс-капитан Глебович отправил в вагоне за №456.790 по накладной за №084952 на имя протопресвитера военного и морского духовенства Шавельскому следующее:
Икон – 250т штук
Ящиков с церковным имуществом – 6 штук
Колоколов разной величины – 4
Некоторые части подсвечников».

Обратите внимание на характерный момент: Белая армия Деникина, «освобождая» собственную страну от большевиков, ОТКРЫТО занимается грабежом собственного же, «освобожденного» народа, кокетливо именуя награбленное «военной добычей»!!!
В качестве этой самой «военной добычи» наличествуют: иконы, колокола,  подсвечники  и прочее церковное имущество (золотые ризы, чаши и т.п.)
Для батыевской орды XIII века такая добыча была вполне нормальным делом, но вот для «белого православного воинства», провозглашавшего своей целью «борьбу с безбожными большевиками» это было абсолютным безобразием, на которое, почему то, «закрывали глаза» её руководители.

Надо сказать, что этот невиданный  и открытый грабеж крайне негативно повлиял на уровень дисциплины и боеспособности донских казачьих полков.
Нескончаемые обозы с награбленной в этом рейде добычей требовали от их владельцев «хозяйского глаза» и круглосуточного присмотра  за вновь приобретенным «добром».
Тут уж было не до молодечества и стремления воевать по принципу «или грудь в крестах, или голова в кустах».
«Грудь в крестах», конечно, дело хорошее, но если в следующем бою твоя голова вдруг окажется «в кустах», то и вся твоя «военная добыча» будет мигом поделена между более везучими станичниками, что мало кому могло понравиться. 
А как только бойцы в военном походе начинают «беречь себя», боеспособность их войска стремительно падает.

Давайте посмотрим, что писал об этом сам Врангель в своих воспоминаниях:

«Донские части генерала Мамонтова окончательно потеряли всякую боеспособность, "совершенно разложились", как доносил сам генерал Мамонтов. Перед наступающей конницей красных казаки, бросая артиллерию и оружие, бежали за Дон…

На следующий день по прибытии моем в Ростов я выезжал в Батайск для свидания с генералом Мамонтовым. Последний, высокий, статный, бравого вида генерал в эту минуту казался совершенно подавленным. По его словам, казаки совсем "вышли из рук" и у него не оставалось даже нескольких человек для посылки в разъезд. Он с несколькими офицерами пытался навести какой-нибудь порядок среди скопившихся в Батайске беглецов.
К счастью, противник преследовал весьма вяло и, видимо, не отдавал себе отчета в нашей беспомощности.
В Ростов явился ко мне прибывший со своим штабом генерал Покровский, коему я подчинил части генерала Мамонтова, приказав, не стесняясь мерами, привести их порядок….

Развал достиг и верхов армии. Политиканствовали, интриговали, разводили недостойные дрязги и происки. Благодатная почва открывала широкое поле деятельности крупным и мелким авантюристам.
Особенно шумели оставшиеся за бортом, снедаемые неудовлетворенным честолюбием, выдвинувшиеся не по заслугам генералы: бывший командующий Кавказской армией генерал Покровский, генерал Боровский, сподвижник грабительского набега генерала Мамонтова, его начальник штаба, генерал Постовский. Вокруг них собиралась шайка всевозможных проходимцев, бывших чинов многочисленных контрразведок, секретного отдела Освага и т.п….

От проезжавших через Рубежную отдельных офицеров и солдат генерала Мамонтова он имел самые неутешительные сведения о состоянии нашей конницы. Кубанские и терские части окончательно вымотались, было много безлошадных казаков. Донские части, вконец развращенные еще во время рейда генерала Мамонтова в тыл красных, совсем не желали сражаться…

 Донцы бежали, бросая артиллерию, пулеметы и обозы…
8-го числа я получил телеграмму от генерала Улагая: «Конница конной группы становится совершенно небоеспособной. Малочисленная по сравнению с кавалерийской армией противника, она совершенно потеряла сердце, разлагается с каждым днем все больше и больше.
 
Для наглядности разложения и донских частях посылаю копию донесения генерала Науменко, который за отъездом генерала Мамонтова временно командует Донским корпусом. Разбогатевшая награбленным имуществом, особенно богатая добычей после кавалерийского рейда, потрясенная беспрерывными неудачами, конница совершенно не желает сражаться, и часто несколько эскадронов гонят целую дивизию…
Рассчитывать на успех нельзя, так как новые обходные колонны действуют панически и, чтобы избежать окончательной потери всей артиллерии, приходиться опять оттягивать назад. При создавшемся положении вещей вообще рассчитывать на эту конницу невозможно, ее надо лечить другими мерами, может быть, даже с тяжелыми жертвами…

Копия донесения генерала Науменко, Нр 036/Е:
"Генералу Улагаю. 10
Донская дивизия около 13 часов ушла под впечатлением большой колонны конницы, двигавшейся по большой дороге из Сватова на Кременную.
Бегство не поддается описанию: колонна донцов бежала, преследуемая одним полком, шедшим в лаве впереди конной колонны. Все попытки мои и чинов штаба остановить бегущих не дали положительных результатов, лишь небольшая кучка донцов и мой конвой задерживались на попутных оборонительных рубежах, все остальное неудержимо стремилось на юг, бросая обозы, пулеметы и артиллерию. Пока выяснилось, что брошены орудия: двенадцатой, восьмой и двадцатой донских батарей.
Начальников частей и офицеров почти не видел, раздавались возгласы казаков, что начальников не видно и что они ускакали вперед.
Лисичанск.
8/12.
Нр 0530.
Улагай.

Вечером генерал Улагай вновь телеграфировал:
Я уже докладывал неоднократно, что конная группа небоеспособна.
Донские части, хотя и большого состава, но совсем не могут и не желают выдержать даже легкого нажима противника, меньшего числом вчетверо, не говоря уже о массовом наступлении противника. Кубанских и терских частей совершенно нет. Жалкие обрывки, сведенные в один полк, совершенно никуда не годны.
Артиллерии почти нет, пулеметов тоже.
 
Вчера донские дивизии бежали, гонимые несколькими эскадронами, за которыми в колоннах двигалась конница противника. Под натиском противника и обходимые со стороны Ново-Астрахани части группы с большим трудом и потерями перешли р. Донец…

Вся группа, переправившаяся через Донец, совершенно неспособна ни к каким активным действиям и, кроме того, принуждена была уничтожить переправы… Разложение частей настолько сильно, что даже лечить их путем присылки пополнений и вливания в остатки едва ли возможно. Все мои сообщения относительно состояния конницы есть горькая правда, которой не имею нравственного права скрывать от Вас.
8-12-19.
Генерал Улагай».

Как видим, о ПОЛНОМ разложении и потери боеспособности донской казачьей кавалерии, «разбогатевшей награбленным имуществом»,  Врангелю докладывали  авторитетные боевые генералы:  сам Мамонтов (впоследствии отстраненный Врангелем от должности), Улагай и Науменко.
Подчеркнем, что они совершенно не стеснялись употреблять термин «награбленное имущество» по отношению к собственным войскам, даже в своих официальных донесениях!
Вот такой огромной ценой «икнулось» донцам массовое участие в грабежах и «забота» о награбленной добыче…

Надо понимать, что склонность к грабежам и мародерству, в военное время, присуща многим армиям и народам.
Гибельность безделья и безнаказанного грабежа для боеспособности и морального духа своих войск была наглядно продемонстрирована  разложением ганнибалового войска, случившегося с ним, после победы в битве при Каннах.
Поэтому любое, уважающее себя и свою армию, командование стремится пресекать грабежи, разбои  и мародерство собственных войск, самыми жестокими способами.

А вот в Вооруженных Силах Юга России, возглавлявшихся А.И. Деникиным, возникшая практика  «самоснабжения войск», за счет местного населения, негласно одобрялась, что и привело, в конце концов к разложению его армии и поражению в войне.

Вернемся к рассказу И. Лунченкова о судьбе награбленных ценностей:
«Первый налет на вывезенные ценности был произведен (конечно, кем-то из хорошо знавших об их отправлении) еще в пути под Екатеринодаром.
Была взломана крыша вагона и взято несколько ящиков наиболее ценного, в том числе и золото, случайно оказавшееся здесь.
Управляющим Новочеркасским Отделением Государственного Банка А. А. Скворцовым об этом был составлен акт, в котором, между прочим, характерно было указание на то, что количество и наименование украденного определить не представилось возможным, так как... ценности были отправлены без описей.
Первый характерный документ, громко свидетельствующий о том, каким хищническим путем увозилось за границу народное достояние.

За несколько дней до падения белых ценности прибыли в Новороссийск и были погружены на итальянский частный пароход „Чита-ди-Венеция" торговой фирмы „Аслан Фреско и Сын" для отправки в Константинополь.
Вместе с донским золотом и серебром на борту этого парохода расположились и члены правительства, напоминая воронье около своей добычи.
Расплата за этот фрахт произведена была натурой в Новороссийске—Фреско было выдано 145 пудов банковского серебра.

Через Феодосию—Севастополь в начале апреля 1920 года на том же пароходе ценности прибыли в Константинополь, а вместе с ними и так называемая „Серебряная комиссия", назначенная Богаевским в Крыму, в составе членов правительства — генерала В. Н. Балабина, Светозарова. Н. Захарова, И. П. Буданова.
Характерно то, что в Константинополе не оказалось ни хранителя  ценностей Скворцова, ни описей.
Этот предусмотрительный „финансист" предпочел, набив себе карманы и чемоданы, куда-то скрыться».

Итак, значительная часть награбленных ценностей, золота и ценных бумаг еще в апреле 1920 года (задолго до падения Крыма) была вывезена в Константинополь на итальянском (!) коммерческом пароходе!!!
Реализовывать все эти ценности  было поручено, назначенной Богаевским, «Серебряной комиссии».
Команда итальянского парохода, видя удивительную безответственность и бесхозяйственность этой «комиссии», тоже «не теряла времени даром»:

«Комиссии было поручено реализовать вывезенное имущество на бирже Константинополя, а деньги, вырученные от продажи, положить в один из местных иностранных банков на имя правительства или частного лица, но только из своих людей.
По прибытии „Чита-ди-Венеция" в Константинополь обнаружено было, что  на   борту парохода произошло   второе  расхищение  ценностей   благодаря халатности комиссии. Оказалось, что в трюм, куда сложены были ящики   с   ценностями, совершенно  свободно   можно,  было  проникнуть, чем   и воспользовалась   команда  парохода.   
На   Босфоре полицией   „союзников"   был   составлен   по   этому поводу  акт,  но  выяснить,   что   именно   украдено, не удалось.   Во   всяком   случае   на  этот  раз  похищено   было   не   много,   и  часть   похищенного серебра     была    найдена    в    укромных    уголках трюмов.
В Константинополь было привезено 1778 пуд. серебра, музеи и  „мамонтовская добыча".

Стало быть, только одного серебра, на этом пароходе, из России было вывезено 28 тонн и 448 килограмм!!!

В следующей главе мы продолжим рассказ о судьбе ценностей вывезенных «белыми» из России.

(Потрясающий снимок. Посмотрите на выражение лиц и взгляните в глаза некоторых бойцов. Как будто бы сама смерть смотрит на вас: бесстрастно и беспощадно...)

Продолжение:http://www.proza.ru/2018/02/16/439