Из дневника: 19.10.2015г.
Вокруг никого… Мне кажется, что я проваливаюсь куда-то в пустоту. И это длится бесконечно долго, потому что время вокруг остановилось. И все, кого я люблю – где-то там, очень далеко… Этот навязчивый сон преследовал меня в детстве…
Когда умерла бабушка – маме было 62 года. Приехав с похорон, она сказала: «Как же я теперь буду без мамы? Мне теперь и совета спросит не у кого»… Оказывается мама, такая умная и сильная, во всём советовалась с бабушкой.
То, что моя любимая баба Аня из деревни Тургеневка не умела ни писать, ни читать, я узнала уже, будучи взрослой, и не могла поверить, что эта мудрая женщина, на которой держалось всё, и которую сёстры, мои двоюродные бабушки, за глаза называли атаманшей, была совершенно неграмотной.
Да, и как я могла такое предположить, ведь мы получали от бабушки письма с посылками, в которых обязательно было сало и семена цветов. Баба Аня обожала разводить цветы, и каждый раз делилась новым сортом с мамой, высылая ей семена. И, что удивительно, именно бабушкины цветы лучше всего приживались на нашей солончаковой почве. Мне до сих пор стыдно, что я, по малолетству, приняв за сорняк, выполола все мальвы…
Мама, дай мне совет… Это случилось и со мной, и не у кого мне теперь спросить совета…
Жизнь конечна, и это неизбежно. Но мы всегда ищем виноватых… Потому, что у нас отняли родного любимого человека… Вырвали часть души… Выбили землю из под ног, и мы падаем бесконечно долго, как в том детском сне…
Из письма брату:
… «Цепочка людей, цепочка виноватых… И в начале цепочки стою я… Да, Миша – я…
Тогда… Этот злополучный февраль… Не надо мне было идти на день рождения отца… Я почувствовала, что загрипповала… Такая слабость… У меня даже не было сил подняться. Я позвонила маме, предупредить, чтоб меня не ждали, что заболела. Но мама стала уговаривать, ведь она так готовилась. И сломила меня тем, что отец тоже «носом шмыгает», и никого я не заражу.
Муж вызвал для нас «такси» - мне, действительно, было очень плохо. Вернулась я домой только через три недели»…
Из дневника: 12. 03. 2008 г.
Грипп был настолько тяжёл, что мы с папой слегли, и три недели мама ухаживала за нами. Я даже просрочила оплату налога на четыре дня, и мне пришлось с температурой практически ползать по кабинетам, чтоб меня не оштрафовали.
Из письма брату:
… «А потом заболела мама. Но, ты же знаешь нашу маму, она, в отличии от нас – самолечителей, сразу пошла к врачу. Маме за 70, а молодая врачиха решила поэкспериментировать, и испытать на ней новый препарат. Результат – сильнейший отёк Квинке! Сначала мамино лицо, а потом и всё тело покрылось красными пятнами. Её раздуло. Постоянный изматывающий зуд, не прекращающийся и ночью – отёк спадал целый месяц.
Через год реакция повторилась уже на другой препарат. Ты помнишь, как мама похудела? Она сильно ослабла, ей хватило лёгкой простуды, чтобы та переросла в пневмонию.
Цепочка… Цепочка удлинялась… Пневмонию лечат антибиотиками, а антибиотики могли вызвать повторный отёк Квинке, который стал бы уже смертельным.
Лечили мы маму барсучьим жиром, но это не помогло, и пришлось положить её в больницу. Мама тогда сказала: «Боюсь, я отсюда уже не выйду»… Но мама ошиблась, через десять дней её выписали из больницы»…
Из дневника: 26. 02. 2010 г.
Сегодня маму выписали. С температурой и кашлем. Я разговаривала с её лечащим врачом, некой Махаббат. Она мне ответила так: «Мы своё вылечили. Может у неё туберкулёз или рак»»…
Из письма брату:
… « Мама очень боялась туберкулёза, но в тубдиспансере нас успокоили: «Вы – не наш пациент».
Мы решили, надо обследоваться в Караганде.
Через семейную амбулаторию маму записали на приём к карагандинскому пульмонологу. И мы поехали с надеждой, что в областном центре нам помогут. А цепочка уже завязалась в узелок, и потихоньку затягивалась»…
Из дневника: 6. 05. 2010г.
Вот мы и в Караганде. До назначенного к пульмонологу срока времени ещё предостаточно. Дополнительно записываемся к аллергологу и лору, дело в том, что антибиотик, которым лечили пневмонию, вызвал снижение слуха.
Потом мы обедаем в кафешке со смешным названием «У апашки».
Когда подошла наша очередь к пульмонологу, выяснилось, что врач сначала всех направляет к фтизиатру. Опять тубдиспансер! Дело шло к концу рабочего дня – надо было поторапливаться. И мы успели. Сдали всё, что надо, и сделали снимки. И получили всё тот же ответ: « Вы - не наш пациент. Проверьтесь на всякий случай в онкодиспансере, чтобы уже исключить и это».
8. 05. 2010 г.
Областная онкологическая больница меня удивила, и не тем, что она была огромной, многолюдной, и напоминала город, а тем, что я ожидала там увидеть множество подавленных, обречённых и совершенно лысых людей. Таких там не было. Да, людей было очень много. Очереди. Бесконечные очереди. Но большинство было в каком-то приподнятом настроении. Они охотно рассказывали о себе. Многие уже перенесли операции, и были на реабилитации. Только потом я начала замечать, что женщины – в париках. Но, они были ухожены – причёска, макияж… Они хотели жить, и радовались каждому дню.
Из письма брату:
… « Мама была очень слаба, и неделя обследования далась ей нелегко.
Потом мы ехали домой, чтоб через десять дней вернуться за результатами биопсии. Настроение было прекрасное, я чувствовала, что ни онкологии, ни туберкулёза у мамы нет. Хотя вопрос диагноза так и оставался открытым.
Биопсия лимфоузлов показала отсутствие рака, она показала туберкулёз… У мамы в юности был туберкулёз лимфоузлов, это не лёгочная незаразная форма. Вот эти-то лимфоузлы у нас брали на биопсию. Но какое отношение они могли иметь к тому, что мама всё время кашляла.
Фтизиатр пожала плечами – против анализов не попрёшь, и предложила лечь в стационар.
Что делать? Туберкулёзное воспаление лимфоузлов в юности, и нынешний кашель с температурой – какая связь? Миш, я подумала: там опытные врачи, они найдут причину. И совершила самую большую ошибка, доверившись им, и положив маму в тубдиспансер. Цепочка превратилась в цепь, и разорвать её уже не было никакой возможности…
Там за городом, в здании похожем на санаторий - с трёх сторон окружённом уютным парком, не стали искать причину, а следуя ранее поставленному диагнозу, лечили то, чего не было. Лимфоузлы маме, конечно, удалили, но лучше ей не стало. Она так же кашляла, и каждый день, скрупулёзно, записывала свою температуру в аккуратно разграфлённый блокнот».
Из дневника: 3. 07 2010 г.
Для связи с мамой я купила у сотрудницы сотовый телефон, и передала его с детьми, которые на то время уже жили в Караганде. Мама быстро его освоила. Мы созванивались, и часами болтали.
Из письма брату:
… « Мама очень боялась заразиться туберкулёзом, и поэтому, чтоб не ходить через лёгочный первый этаж, «гуляла» на балконе. Своё 75-летие наша мама встретила в больнице.
Накануне юбилея папа сказал: « Я съезжу в Караганду. Мать с днём рождения поздравлю». Потом, через некоторое время: « Что и подарить не знаю, никогда ей ничего не дарил». Как ты думаешь, что можно подарить пожилой женщине, которая находится не дома, а в больнице? Подруги мне посоветовали: « Купите маленький телевизор, пусть сериалы смотрит». На том и порешили. Отец обошёл все магазины электроники, выбирая подходящее «окно в мир». И довольный, с подарком ,отправился в областной центр навестить жену.
Но телевизор мама не приняла: « У нас в палате три телевизора, куда ещё четвёртый?!» Букет гербер очень похожих на ромашки, оставила на столике в коридоре – если соседки по палате узнают, что у неё юбилей, начнут раскручивать на застолье, а ты же знаешь, мама этого не любила.
Время шло, мы ждали и надеялись, что маму скоро выпишут, поскольку, операция прошла успешно.
Однажды, по дороге с работы меня настиг телефонный звонок. Звонила мама. В её голосе звучали слёзы: « Лекарства эффекта не дали, меня хотят переводить на более сильные препараты. Я боюсь. Люди от них сознания теряют. Я не выдержу»…
На лавочке во дворе какого-то дома, находясь в разных городах, мы плакали с мамой вдвоём»…
Из дневника: 08. 10. 2010 г.
Через несколько дней мама упросила врачей отпустить её за тёплыми вещами, так как наступила осень.
Эту неделю она была с нами, очень ослабевшая, но такая близкая и родная.
Потом карагандинские врачи решили, что не знают, что с ней делать, и отправили маму лечиться по месту жительства. Мы обрадовались, думая, что теперь она будет жить дома. Но, не тут-то было… Напрасно, я таскала маму по разным врачам, пытаясь определить истинную причину болезни, на ней стояло клеймо туберкулёзной, и маме пришлось лечь в тубдиспансер в Сатпаеве.
В Сатпаеве молодой заведующий хирургическим отделением тубдиспансера, обследовав маму, сказал, что швы у неё зажили хорошо, и с его стороны претензий нет, но противотуберкулёзные препараты повредили печень. Пока мама была в Сатпаеве, ей делали системы для поддержания печени. Там маме стало намного лучше, но она торопилась выписаться, поскольку скоро должен был приехать из Украины мой брат Миша. Её особо и не держали, поскольку туберкулёза у неё не было. Но почему-то всё равно ей нужно было принимать эти ядовитые препараты, которые горстями выдавали в больнице.
Перед выпиской случилось непредвиденное – мама запнулась о порог, упала, сильно повредила ногу, и разбила часы… Мама смеялась: « Доктор говорит, Ваша дочь решит, что это я Вас побил».
Из дневника: 27. 02. 2011 г.
Дома, конечно, хорошо. Дом есть дом. Но противотуберкулёзные препараты, единожды назначенные, она должна была принимать. И мама дисциплинированно их глотала, подавляя рвотный рефлекс. Пытаясь убить несуществующую болезнь – она убивала себя.
После падения маме трудно было ходить, и она всё больше лежала. А болезнь, которую так и не вылечили, продолжала тлеть внутри. Мама всё больше слабела. Кроме того, оставшись без поддержки, отравленная медикаментами печень давала о себе знать. Мама итак была разборчива в еде, воды пила очень мало, а тут прибавилась постоянная тошнота, затем – рвота. Она и хотела бы есть, да любые попытки заканчивались плачевно. Участковый врач приходила по вызову неохотно. Я неоднократно указывала ей на то, что у мамы пожелтели белки глаз, чтобы она обратила внимание на печень. Но та пропускала всё мимо ушей. Пришлось нанимать медсестру, чтобы делать уколы на дому.
Маме становилось всё хуже и хуже. Она всегда выглядела моложе своего возраста, и даже, несмотря на годы, была цветущей женщиной. За этот год мама превратилась в столетнюю старуху. Кроме того, она похудела так, что на неё страшно было смотреть.
Я ходила по частным врачам, обратилась даже к бабке-целительнице, но та сказала, что уже поздно, и ничем помочь нельзя: «Ты будешь хоронить свою мать».
Я бросилась в семейную амбулаторию к заведующей, стала просить, чтобы маму положили в стационар, что туберкулёза у неё нет и не было, что она не может есть, её нужно кормить внутривенно, вены у неё плохие, нужно что-то делать.
Из письма брату:
… « На «скорой» мама была доставлена в больницу. Она уже не могла ходить, и была вся жёлтая. Доставлена опять к той же самой Махаббат, которая её год назад, не долечив, выписала с температурой. Той самой Махаббат, которая сказала: « Мы своё вылечили, а у неё, скорее всего туберкулёз или рак». Цепочка замкнулась. Махаббат пообещала маму через десять дней вылечить, и выписать.
И слово она своё сдержала»
Из дневника: 05. 03. 2011 г.
Мы ходили к маме по очереди: папа – утром, я – после обеда, муж – два раза в день, он делал её массаж. Приезжали из Караганды на пару дней дети, чтобы навестить бабушку.
Потом я загрипповала, и некоторое время не могла приходить к маме. Муж сообщал: « Мама сегодня откусила помидор, мама немножко поела грушу». Я слушала, и верила, что она пошла на поправку.
Приближалось 8 марта, я знала, что маме подарить, я уже давно купила ей часы, ведь те предыдущие с разбитым стеклом так и лежали на полке в серванте, и за их ремонт никто не брался, они остановились навсегда…
Из письма брату:
… « Накануне, 7 марта коллеги-мужчины поздравляли нас с праздником в кафе. Там, под потолком, плавали разноцветные гелиевые шары. Я выбрала три – красного, синего и жёлтого цвета. Мне хотелось отнести их в больницу. Я уже представляла, что мама будет лежать, и смотреть на эти шарики, и настроение у неё будет подниматься, может быть появится и аппетит. Но официант не разрешил мне их забрать, сказав, что эти шары предназначены для гостей, которые будут гулять после нас. Продать мне их тоже отказались. Я расплакалась…
Наутро 8 марта, купив веточку белых лилий, я взяла часы-подарок, фрукты, йогурт, и поехала поздравлять маму.
В больнице персонала видно не было, они шумно праздновали в каком-то из кабинетов. В палате пировали бабки, не обращая внимания на тяжелобольную соседку. На маминой тумбочке стояла тарелка давно остывшего борща. Ты представляешь, её даже не пытались кормить – еду просто приносили, и уносили! Я ели сдержала слёзы: « Мамуль, с праздником! Смотри, какие я тебе лилии принесла!» Мама подняла глаза, улыбнулась, и слабым голосом сказала: « Очень красивые… Спасибо»… Я поставила цветы в бутылку с водой и, отодвинув тарелку, стала выкладывать то, что принесла.
- Вот тебе часы, мамуль, теперь ты всегда будешь знать сколько времени. Тут я принесла тебе фрукты. Йогурт будешь?»
- У меня что-то губы пересохли…
- Мам, да ты, наверное, пить хочешь. Садись, я тебе сейчас в стакан налью.
Мама попыталась сесть, но у неё ничего не получилось. Она удивлённо посмотрела на меня: «Не могу… Почему-то»…
Я чувствовала, что она умирает, но я всё равно надеялась. И мама надеялась. До последнего…
Я взяла ложку, и налила в неё воды. Мама с жадностью выпила. Я давала воду ещё и ещё… Боже мой, они даже не поили её!..
Потом, одна из соседок возмущённо сказала: « Ваша мама нам всю ночь спать не давала». Оказывается, ночью у мамы с кровати соскользнули ноги, поднять она их не могла, кричать, тоже не было сил. Она взяла ложку, и стала стучать по тумбочке. Но никто не хотел помочь».
Из дневника: 09. 03. 2011 г.
На следующий день я не могла работать. Я то и дело выходила в фойе, долго стояла у окна, стараясь скрыть слёзы. Но это у меня плохо получалось. А когда шеф спросил: «Как Ваша мама?» - я просто разрыдалась, и рассказала о том, что увидела в больнице.
Начальник отпустил меня со словами: « Идите к маме. Кормите и поите её с ложечки. Будьте рядом столько, сколько потребуется».
Я метнулась в аптеку, купила бутылочку с соской, решив, что так маме будет удобней. И сразу же - в девятиэтажку, так люди окрестили многопрофильную поликлинику, которая находилась за городом.
Поднявшись на нужный этаж, лифт, как всегда, не работал, я удивилась, услышав знакомый голос. Это был голос отца. Он ругался с врачом. Оказывается, маму выписывали. Доктор Махаббат произнесла фразу, которую я слышала от неё год назад: « Мы своё вылечили, остальное – не наше»…
Позже, стоя у окна, и сравнивая два флюорографических снимка, я вынуждена была признать: пневмонию она, действительно, вылечила… Год спустя… На втором снимке были совершенно чистые лёгкие, что в свою очередь доказывало и то, что туберкулёза у мамы тоже не было.
И это были мамины снимки. Дело в том, что перед больницей с изнаночной стороны маминой ночной сорочки я приколола булавку… На всякий случай… От дурного глаза… Но от дурного врача она не уберегла… Эта самая булавка и отпечаталась на снимке… Маму вылечили за два дня до смерти… И сейчас она умирала от цирроза печени.
«Ну, как же я её заберу? Ей же нужна медицинская помощь! Она же не может есть! Она же умрёт дома!» - спрашивал в отчаянии отец. « Всё, что надо мы сделали. Остальное – не наше. Если хотите – на шестом этаже есть коммерческое отделение сестринского ухода. Но там – платно», - пациент, который мог испортить отчётность, здесь был не нужен…
- Платное, так платное… - отец как за соломинку ухватился за эту мысль…
Из письма брату:
… « Я сказала маме, что сейчас её будут переводить, и указала на каталку, стоящую у двери палаты. Она спросила:
- В «Самсунг»?
Дело в том, что несколько дней назад я предупредила: « Если изменений не будет, я переведу тебя в «Самсунг». Но мама тогда категорически отказалась от казахмысовской больницы, поскольку, для людей, неработающих в комбинате, лечиться там было очень дорого.
- Нет, мам, в «Самсунг» тебя уже не возьмут… Мы поедем на шестой этаж…
Мама пыталась говорить, но я с трудом её понимала – у неё уже начал отниматься язык… Я попыталась попоить маму из бутылки с соской, но с ложечки получалось лучше. В этот момент в палату вбежала разъярённая санитарка:
- Почему до сих пор не одеты?! Вас уже давно выписали!
- Но Вы, же видите – мама пьёт.
- Собирайтесь быстрей! Мне нужна каталка для тяжелобольного пациента!
- Ну, берите, везите тяжелобольного…
- Нет. Мне сказали: сначала – вас!
Как они боялись, что мама умрёт в их отделении… Они спешили выставить нас за дверь, чтобы избежать ответственности за свой непрофессионализм. Ведь её должны были вылечить ещё год назад. А вместо этого, нас убеждали, что мама больна одной из самых страшных трудноизлечимых болезней, и вынудили глотать препараты, которые её убивали…
Санитарка выскочила, зло хлопнув дверью. Поскольку, отец принял решение – перевести маму в коммерческое отделение, врачу пришлось срочно оформлять выписку из истории болезни. Полдня мы ждали эту выписку. Каталкой так никто и не воспользовался».
Из дневника: 09. 03. 2011 г.
Мне тяжело было видеть маму в таком состоянии, и я вышла в коридор, оставив её с папой. Там и столкнулась с доктором Махаббат. Уже держа в руках медицинские бумаги, я спросила, едва сдерживая слёзы:
- Мама выживет?
- Что Вы, я тут на месяц расписала ей лечение, - последовал лицемерный ответ.
Я не поверила ей, но надежда появилась… Долго стояла я у окна, пытаясь успокоиться. Рассматривая флюорографические снимки. Потом решилась, и отправила сообщение брату в Украину: « Если сможешь – приезжай, пока мама в сознании»… Миша был у нас пять месяцев назад, я знала, что поездка из другого государства стоит недёшево, поэтому не настаивала… Но, как оказалось, было ещё одно непреодолимое препятствие – брату на днях исполнилось 45 лет, и паспорт его стал недействителен… Миша приехать не мог…
Из письма брату:
… « Пришла медсестра из коммерческого отделения. Маму одели, и погрузили на каталку. Рядом положили веточку лилии, которую я принесла накануне.
Мама не понимала, куда и зачем её везут, беспокойно смотрела по сторонам. Её руки с неестественно удлинившимися, от чрезмерной худобы, пальцами, жили своей жизнью. Всё происходящее вокруг, казалось чем-то нереальным. Бесконечные коридоры. Лифт. Опять – коридоры…
И вот мы – на месте. Попав в отделение сестринского ухода, мы окунулись в другой мир. Здесь нас приняли, как родных. Медсестра поинтересовалась, как зовут маму. И, тут же обратилась к ней по имени. На слово «Мария» отреагировала не только мама, но и женщина в инвалидной коляске, находящаяся в этой палате.
- Она тоже – Мария. Вы не беспокойтесь, я сейчас сама всё сделаю, - улыбнулась медсестра, ловко раскладывая мамины вещи по полкам старенькой тумбочки.
Пока отец разговаривал с главврачом, я сидела возле мамы, и гладила её исхудавшие руки. Мама была напугана, этот переезд для неё оказался сильным стрессом».
Из дневника: 09. 03. 2011 г.
Мы оставили маму там со смешанным чувством вины и боли. Мы уходили оттуда смертельно уставшие, думая лишь о том, как будут относиться к ней эти новые люди в белых халатах. Отец сказал: « Если язык отнялся, то уже – всё»… Больше мы ни о чём не говорили.
10. 03. 2011 г.
Сегодня с утра, пока я была на работе, отец съездил к маме. Он сразу же отзвонился:
- Мать перевели в отдельную палату. Она уже не может говорить, но пока в сознании. Врач сказал: не проживёт и суток…
Я тут же набрала карагандинский номер сына. Рассказав о дедушкином звонке, я продолжила:
- Сейчас, после «тихого часа» я иду к бабушке, может ещё успею… Застать её…
- Мам, ты разговаривай с ней… Слышит она тебя или нет – разговаривай. Утром мы с Юлькой приедем…
Мне вспомнилось событие пятнадцатилетней давности. После экстренной операции бабушка Аня впала в кому. Мама по телеграмме выезжала ухаживать за ней. Провожая маму, я сказала: «Ты разговаривай с бабушкой… Не важно, слышит она тебя или нет – разговаривай»… Сейчас эти же слова говорил мне мой сын…
Потом, по приезду, от бабы Ани, мама рассказывала: « Я сижу рядом, что-то говорю. Мама никак не реагирует. Один глаз слегка приоткрыт. Мутный такой. И мне всё время кажется, что она на меня смотрит. И вдруг из этого глаза слезинка скатилась, и бабушка наша пришла в себя».
Тогда баба Аня «выкарабкалась», и прожила ещё лет пять, виртуозно обыгрывая в «дурака» своих правнуков.
Сейчас на этом пороге была моя мама. А я спешила застать её здесь, я очень боялась опоздать…
Из письма брату:
… «Мама лежала в отдельной палате. Чистенькая, умытая. Глаза были слегка приоткрыты, она тяжело дышала широко открытым ртом. Мама сильно изменилась за эти сутки…
Мне принесли стул…
- Мамочка…
Она не могла ответить, издавала какие-то гортанные звуки, но очень внимательно слушала меня. Я взяла мамину руку. Я гладила эту руку, и говорила о том, как я люблю её, какая она хорошая мама и бабушка. Я вспоминала весёлые случаи из нашей жизни. Мама закрывала глаза, когда была согласна, и моргала, когда я что-то говорила не так. Мы о многом с ней поговорили… Побеседовали… Я признавалась ей в любви. Я прощалась со своей мамой… Я была счастлива, что я успела это сделать, ведь в обычной жизни мы редко говорим своим близким, о том, как мы их любим.
- Мам, завтра утром Андрюшка с Юлькой приедут, - сказала я на прощание.
И она дождалась…
Ровно в 11.00 папа, я с мужем и дети уже стояли на пороге отделения. Мы нерешительно переминались с ноги на ногу. Вышедшая навстречу медсестра, улыбнувшись, сказала: «Проходите! Она жива». Нас проводили в палату, и сразу же занесли туда несколько стульев. Мама шумно дышала. Глаза были полуприкрыты. Казалось, она дремлет. Дети сразу же обступили бабушку, начали вспоминать, как ездили с ней в Питер, говорить ей, что она самая лучшая, самая любимая бабушка на свете. Я не мешала им. Я, молча, гладила мамины руки. Мужчины стояли у окна, им было тяжело на всё это смотреть.
Мама была с нами ровно полчаса. Её измученное тело больше ей не повиновалось, но где-то в полусне она слышала, о чём говорят ей внуки. Мутным взглядом полуприкрытых глаз мама искала того, кого больше всех любила, она искала тебя. Но тебя не было среди нас, ты не смог прилететь… Вдруг глаза её широко открылись, мама сморщилась, как будто хотела заплакать, и… улыбнулась… И ушла…
Мы осиротели»…