Гусеница ползла по ветке куста, молодая и зелёная, как всё вокруг. Ощетинившись во все стороны волосками, особенно яростно и торжествующе увенчивающими полоску на спинке, она старательно подтягивала хвост, выгибая туловище, а потом, с гимнастической ловкостью, разгибалась, будто пыталась измерить длину своего пути в гусеницах.
Мы сидим на скамейке под кустом. Запах прогретой весенней зелени смешивается с запахом моря. Солнце уставилось на нас, как на школьников, ещё не напроказивших, но явно замышляющих что-то запретное. Он раскинул руки по спинке скамейки. Так я оказалась уже наполовину приобнятой, по крайней мере, смиренно замершей где-то у него под крылом. И каждая мурашка на коже мучительно просит, чтобы эти, несостоявшиеся ещё, объятия сомкнулись уже на самом деле!
Он повернул голову, испытующе заглянул в меня. Я увидела зелёные, близко посаженные глаза с загнутыми золотистыми ресницами, которые смотрели на меня с тою же проницательностью, что и солнце. Стало ясно, что двоечница здесь – только я. Конечно, мне же ещё только 14, а ему – уже 20! Паника внутри привела меня к полному столбняку… правда, какому-то блаженному.
– Малая! Знаешь, как называются эти цветы? – он наклонился и сорвал среди подростково-ершистой травы несколько маленьких жёлтых цветочков, отблёскивающих на солнце глянцевой внутренностью лепестков.
– … Нет, не знаю, – ответила я, понимая, что проваливаю первый серьёзный экзамен.
– Они называются «гусиные лапки», это мои любимые цветы, – и на секунду веснушки у него на носу наморщились.
– Я тоже люблю всё жёлтое, – пульс во мне начал беспорядочно метаться по всему телу.
– Ну, тогда я тебе их дарю!
В моей голове тут же заскакали не знамо, откуда поступающие справки: дарить жёлтые цветы – к обману, к измене, к разлуке…
– Нет, – пискнула я виновато и беспомощно, – жёлтые цветы дарить нельзя…
– Эти – можно, – убеждённо заявил он и сунул мне в ладошку махонький букетик.
Я уставилась в цветочные, наивно растопыренные мордочки, не очень понимая, радоваться мне или печалиться. Застав меня врасплох, он прикоснулся губами к моим губам. В первую секунду я одеревенела от неожиданности. А потом его руки стали обволакивать меня – затылок, спина, плечи, грудь – вокруг меня свивался теплый кокон, и я понеслась куда-то вглубь жизни, навстречу сладкому, как нектар, вкусу… у-у-у-У-У…
И вдруг я зависла над поляной. Внизу, на лавочке сидели двое – я, как-то по школьному сидя с аккуратно сомкнутыми коленками, зажав в ладошке «гусиные лапки», и он, обвив, как плющ, мои плечи и талию. Мои волосы разлились с запрокинутой головы золотыми волнами по его рукам. Казалось, двое жадно пьют друг друга и никак не могут напиться… Это длилось вечно.
Гусеница старательно и истово подтянула хвост, выгнулась дугой, потом вытянулась, с наслаждением обхватывая всеми лапками свою ветку и подножие листа. Волоски её при каждом движении топырились, задевая друг друга и щекотно морочили кожицу… сочный дух листа… Хрясть – и остренькие зубки впиваются в его зелень… о!.. ещё, ещё… кусь… кусь… да, да, да… вот так и должно быть… всег-да… да…
Хоп… и я снова здесь, в своём теле… Ничего не понимаю… Мы как-то, с трудом отлепились друг от друга. Плечом я вписалась ему подмышку. Перед глазами – его ухо и слегка небритая щека… он с трудом переводит дыхание.
– Малая! Ты меня любишь?
И снова паника. Как?.. что надо говорить?.. это можно… – говорить «люблю» вот так, прямо – сразу?..
– …Н-не знаю…– не найдя ничего умнее, ответила я.
– Как «не знаю»? – Он смотрит на меня с явным раскаянием, – Малая!.. Запомни, целоваться и отдаваться можно только по любви.
– Да, да. Я люблю тебя… люблю! – И я, даже, кажется, вскакиваю… Но, как же теперь всё это звучит глупо и неубедительно! Детский лепет на лужайке… а-а-а… какая же я дура!
Он, нехотя, но неотвратимо выпрямляется, приглаживает мои волосы… ребёнка по головке погладил – мелькает у меня…
И, кажется, что-то ещё говорится… как в вакууме… а вскоре он ведёт меня домой, и, в общем-то, ласково прощается у подъезда.
В серой прохладе я поднимаюсь по лестнице, упрямо перешагивая через две ступеньки… Вдруг замечаю зажатые в кулаке цветы. Они уже повисли в полуобморочном состоянии… а я и не заметила, как удушила их. И тут мордочка моя вся скрючивается, а из глаз жгуче и сладко выкатываются слезищи, бороздят щёки, подбородок, валятся прямо на «гусиные лапки».
– Ы-ы-ы-ы!.. Ы-ы-ы-ы-ы… ы-ы-ы-ы!.. Бестолочь!.. Ну, почему я такая бестолочь?!!