ПОРТРЕТЫ СЕСТЕР ХАРИТОНЕНКО.
1. Портрет работы художника Каролюса -Дюрана.
Павел Иванович Харитоненко, богатейший сахарозаводчик и меценат, оставил после себя огромное культурное наследие в виде коллекций картин западных и русских художников. Достаточно вспомнить хотя бы "Портрет незнакомки" работы Крамскова, сохраненный именно благодаря этому предпринимателю, наделенному художественным вкусом и чутьем. Заказывал Павел Иванович и портреты своих красавиц дочерей у русских и зарубежных художников. Так, портрет Елены Павловны Харитоненко в возрасте 16 лет написал известный французский художник Каролюс - Дюран, автор множество портретов знати. Портрет этот до революции принадлежал семье Харитоненко, сейчас он хранится в Эрмитаже.
На мой взгляд, изображенная на нем женщина выглядит намного старше своего юного возраста. Недаром иногда картина именуется как "Портрет дамы", поскольку ни наряд молодой особы, ни выражение лица никак не соответствуют юности изображенной модели. Выполнен он в 1895 году, когда Елена была еще незамужем.
Интересно, но эта работа художника как раз четко характеризует творчество Каролюса - Дюрана, модного портретиста, написавшего, кстати портрет Дантеса и его дочери.
Приведу здесь отрывок из книги Анри Перрюшона "Эдуард Мане", где он, как мне кажется, дает точную оценку творчества Каролюса - Дюрана:
" Но существует еще и другая «сторона». Она-то и заставляет Мане в те монжеронские дни отправиться к одному дезертиру из кафе Гербуа, чья вилла расположена по соседству с виллой Гошеде: к Каролюсу-Дюрану. Как пишет Дюранти, Каролюс-Дюран был «вскормлен и выращен... оригинальным искусством... куда погрузился по шею». Но ныне какой туман прошлого поглотил для него времена кафе Гербуа? Его засосала легкая жизнь, и за это он получает сполна. Портретист, отягощенный множеством заказов, он окружен почетом, уважением, осыпан деньгами. Он любит рисоваться, старается произвести впечатление: бородка a la Генрих III, ботинки дорогой кожи, бархатные, плотно облегающие талию куртки, широчайший черный плащ с алым подбоем — балующиеся акварелью девицы из Сен-Жерменского предместья без ума от этой мушкетерской выправки, этой славы, этой почти бредовой самоуверенности. «Веласкес и я! — говорит Каролюс-Дюран и добавляет: — Если придерживаться хронологического порядка». Мане знает, что думают его друзья об этом типе, ему известны их презрительные суждения о его искусстве, в частности, слова Закари Астрюка: «Наедине с самим собою Каролюс-Дюран предпочитает фальшивый блеск страза подлинному драгоценному камню». Но что из того? Когда Мане украдкой наблюдает за успехами Каролюса-Дюрана, его сердце гложет что-то вроде зависти. «Если бы я зарабатывал столько денег, сколько Каролюс-Дюран, я бы всех считал гениями», — он говорит это шутливо, но сквозь шутливость проскальзывает горечь.
Мане приступает к портрету Каролюса-Дюрана — это своего рода жертвоприношение лаврам официальной живописи, попытка завоевать их благосклонность. Он изображает его в одежде для верховой езды, в непринужденной позе, рука опирается на трость. Увы, как и другие работы маслом, начатые в Монжероне, портрет красавца Каролюса так и не пошел дальше эскиза. «Я поехал за город, чтобы немного отдохнуть, — пишет Мане Эве Гонсалес, — но я никогда в жизни не чувствовал такой усталости».
Удивительно, но писатель пишет здесь как - будто именно о нашем портрете Елены Харитоненко, когда дает характеристику его творчества.
Гораздо интереснее и выразительнее, на мой взгляд, портрет сестер Харитоненко, выполненный известным художником Альбертом Бенаром в 1903 году.
2. Портрет работы художника Альберта Бенара.
Художник Альбер Бенар выполнил эту работу в манере импрессионистов, опираясь на традиционную живопись. Молодые женщины изображены в красивых нарядах на фоне цветов. Вспоминается фраза известного русского художника Леона Бакста: "Одевайтесь, как цветок", но о нем я напишу дальше.
Елена Павловне на этом портрете 24 года, она уже замужем за князем Урусовым.
Наталье Павловне - 21, она супруга на тот момент графа Стенбок- Фермора.
Этот портрет был выставлен на известной выставке Дягилева 1905 года, поскольку обладал несомненным художественным достоинством.
Вот что пишет художник Мстислав Добужинский об этой знаменитой выставке в своих воспоминаниях:
" Историческая выставка портретов
В 1904 г. журнал Дягилева «Мир искусства» и его ежегодные выставки современных художников после семилетней деятельности прекратили свое существование. Результаты этой деятельности, всколыхнувшей сонное царство нашего искусства, которое впадало в крайний провинциализм, уже тогда могли быть признаны огромными. Теперь же, по прошествии 50 лет, в перспективном отдалении, заслуги журнала, всего круга «Мира искусства» и самого Дягилева особенно ясны: это было обновление нашей художественной культуры, можно сказать, — ее возрождение.
В широчайшую программу «Мира искусства», помимо пропаганды современного западного искусства, связи с которым так не хватало нашему художественному миру, входила и пропаганда и, можно сказать, «реабилитация» нашего собственного искусства прежних лет. Многое было забыто: наш замечательный XVIII век был в небрежении; красота Петербурга, воспетая Пушкиным, трактовалась как казенный, казарменный стиль; европейские влияния считались гибельными для русского искусства. На все это «Мир искусства» открыл глаза по-новому.
Хотя «Мир искусства» был явлением чисто петербургской культуры, его интересы в области русского искусства вовсе не ограничивались петербургским периодом: непрерывно, с первого до последнего номера журнала, помещались статьи и репродукции, посвященные творчеству допетровской Руси, и, что особенно следует отметить, было всегдашнее стремление объединить оба мира: Петербург и Москву — задача почти неосуществимая...
Когда стало ясно, что журнал должен прекратиться, Дягилев направил свою неисчерпаемую энергию на организацию нового художественного дела: собрать со всей России русские портреты для исторической выставки, где бы во всем блеске могло быть показано портретное искусство, созданное у нас с Петра Великого до наших дней. Это удалось Дягилеву в полной мере и было как бы завершением деятельности «Мира искусства» в области истории русского искусства петербургской эпохи.
Никто, кроме Дягилева, в то время не мог бы взяться за это грандиозное предприятие. Не говоря об его организаторском таланте, энтузиазме и любви к XVIII веку, особенно русскому, он обладал глубокими знаниями в этой области, что доказала его книга, увенчанная Уваровской премией Академии наук в 1902 г., о гордости русского искусства — Дмитрии Левицком.
С самого начала Дягилев нашел сочувствие у вел. кн. Николая Михайловича, которого знал лично и который как раз в это время (1904 г.) начал издавать свой замечательный труд: многотомную книгу in folio* о русских портретах.
Кстати сказать, вел. кн. был редким исключением в своей среде, стоял вне всякой политики, не занимал никакой командной должности, как другие его родственники, и как историк был весьма уважаем в научном мире5. Ему были доступны, конечно, все архивы, и он был автором многих исторических книг, посвященных главным образом эпохе Александра I.
Николай Михайлович дал свое шефство будущей выставке, устроил ей государственную субсидию и помог Дягилеву получить в полное его распоряжение для портретной выставки чудесный Потемкинский Дворец в Таврическом саду, много лет пустовавший и стоявший еще совершенно не тронутым, каким он был при Екатерине. "
Стоит добавить, что Дягилев собрал для этой выставки 2000 произведений искусства, но тем не менее портрет сестер был выставлен в Таврической дворце в ряду лучших работ. Не менее интересны, на мой взгляд портреты Елены Павловны Олив, выполненные замечательными русскими художниками Серовым и Сомовым, принадлежавшими к объединению "Мир искусства".
3. Портреты работы художников Серова и Сомова.
Об этих известных портретах Елены Павловны Олив ( по второму мужу), очень интересно написал Андрей Булах в своей книге " Мир искусства на Потемкинской улице ":
" Дом Боткиных постоянно был открыт для любителей русского искусства. Посетителей его больше всех интерьеров привлекала Петровская комната, где все вплоть до мелких бытовых предметов отвечало вкусам петровского времени, где, казалось, витает дух самого Петра. Здесь происходили нередко бесконечные споры об искусстве, о путях развитии русской музыки, живописи, архитектуры.
Случалось, что посетители дома на Потемкинской заглядывали на другую его половину, к Елене Павловне Олив. Там царила другая эпоха, но все тот же XVIII век. Большинство комнат Олив мало чем отличалось от интерьеров елизаветинского и екатерининского времени. Так, стены кабинета покрывали дубовая резная обшивка французской работы первой половины XVIII века. Той же эпохе соответствовали мебель, люстры, канделябры, часы и т. п., а также масса китайских безделушек. В подобном же стиле были убраны белая и красная гостиные. Только переходя в столовую, вы попадали в обстановку конца того же века. XVIII век ощущался и в убранстве площадки лестницы. Стены столовой и гостиных украшали десятки прекрасных полотен западноевропейских и русских мастеров. Среди лучших выделялись картины французских художников Ф. Буше, Г. Робера, Л. Токке и русских И. Никитина, A. Аргунова, С. Щукина, четыре портрета Д. Левицкого.
Сюда любили заходить все те же А. Бенуа, К. Сомов, а также B. Серов. Именно здесь в 1909 году Валентин Серов и создал один из лучших женских портретов – овальный пopтрет Елены Павловны Олив. Эта работа сразу же получила признание не только на выставках трех крупнейших русских городов – Петербурга, Москвы и Киева, – но и на состоявшейся за ними художественной международной выставке в Вечном городе, Риме. Серов не случайно для этого портрета использовал смешанную технику пастели, гуаши и акварели, а также выбрал овал для построения композиции. Блеклые полутона, хрупкая линия рисунка, изящный облик Елены Павловны превосходно соответствовал ее внутреннему миру и обстановке дома на Потемкинской, переносившей его посетителя в утонченную эпоху периода рококо.
Изучение архивных материалов позволило установить, что портрет Елены Павловны кисти Сомова (1914 г.) также появился на свет на Потемкинской. Но если Серов писал портрет в Белой гостиной, то Сомов предпочел кабинет, вероятно, более отвечавший его изысканному вкусу. Он изобразил Елену Павловну подле уникального краснолакового ломберного стола английской работы XVIII века, разместил на нем несколько старинных предметов китайского и западноевропейского прикладного искусства, его «модель» повторяет движение стоящей рядом статуэтки мейсенского фарфора. Здесь Олив предстает совершенно иной, нежели на портрете Серова. Несмотря на более теплый колорит, от сомовского образа веет холодом. Взгляд, устремленный на зрителя, безразличен. Тому же впечатлению подчинен заостренный и где-то близкий к графическому рисунок. С портрета Сомова на зрителя смотрит светская дама, быть может, несколько разочарованная и пресыщенная, а у Серова она прежде всего человек с неповторимым внутренним миром.
Олив Михаил Сергеевич (10.05.1881 – 04.05.1955, Мюнхен, Германия). Корнет Кавалергардского полка, кавалер-юнкер, коллекционер. Муж: Е.П. Олив. Окончил Николаевское кавалерийское училище. Участвовал в Русско-японской войне в частях добровольцев Читинско-Забайкальского полка.В 1917 году – камер-юнкер Высочайшего двора. Во Франции – член Объединения «Кавалергардская семья». Последний период жизни провел в Германии. – А. Б.
После 1917 года Елена Павловна навсегда покинула Петроград, а собственность ее впоследствии национализировали, дом разделили на отдельные квартиры. Сергей Сергеевич Боткин к этому времени уже ушел из жизни. Александра Павловна вместе с младшей дочерью Анастасией поместились в двух комнатах второго этажа."
На мой взгляд, портрет Серова написан с явной симпатией к модели. Интересно, но одну из его работ "Портрет натурщицы" называют иногда "Портрет Елены Павловны Олив". Но это ошибка, хотя какое-то сходство изображенной женщины с Еленой Павловной есть. Но на самом деле, это портрет Веры Калашниковой - известной натурщицы, которую писали многие известные художники того времени. Например, такие, как Машков и Шемякин. На их работах Вера Ивановна выглядит поэтично и привлекательно, что можно сказать и о портрете Елены Олив. А вот портрет Сомова характеризует его модель не с самой привлекательной стороны. Интересно, но есть и такие воспоминания О Елене Павловне, характеризующие ее как холодную и неестественную особу. Оставила такие воспоминания Татьяна Аксакова - Сиверс, которой было в то время всего 12 лет.
4. Писательница Аксакова-Сиверс о семье Харитоненко.
В своих мемуарах она дает строгую оценку этой семье, кстати сказать, хорошо принимавшей ее и других гостей в своем доме. Во всяком случае, к Новогоднему празднику она и другие (девочки Клейнмихель) находили на своих салфетках на праздничной столе золотые украшения как подарок. Тем не менее, Татьяна Аксакова - Сиверс весьма строга в своих суждениях об этом гостеприимном семействе. Но она дает интересную оценку тому времени.
" Период существования русского торгово-промышленного класса был слишком коротким, чтобы процесс слияния буржуазии с дворянством мог совершиться в сколько-нибудь значительных размерах, и, несмотря на то, что русская аристократия была далеко не так «неприступна», как, скажем, английская, и что в послереформенные годы многие представители дворянства сами брались за промышленные дела, расстояние между этими классами в культурном отношении оставалось значительным вплоть до начала XX века, когда между «noblesse» и «tiers-etats» (вернее его столичными кругами) перебросился золотой мост — блистательно расцветшее в то время русское искусство. Выставки Союза русских художников и «Мира искусств», московские симфонические концерты, Художественный театр, Балиевская «Летучая мышь», Рахманинов, Скрябин, Шаляпин, русский балет, Александр Блок, Гумилев, — вот что наметило пути объединения двух классов, создало общность интересов. Одни люди являлись ценителями по существу, другие восхищались потому, что это модно, но никто не оставался равнодушным к этим поистине чудесным явлениям русской жизни. Совершенно различные люди находили общий язык, когда дело шло о портретах Серова или тургеневских пьесах на сцене Художественного театра.
Я вдалась в эти, совсем не подлежащие моей компетенции рассуждения, чтобы перейти к частному случаю — дому Харитоненко, где благодаря художественному чутью хозяина происходил весьма удачный сплав разнообразных человеческих элементов. За время с 1904 по 1914 г. я видела в доме на Софийской набережной так много красивого и интересного, что «эстетической зарядки» хватает по сей день.
В Москве говорили: «Хари — тоненьки, но карманы толстеньки». Карманы были действительно толстеньки, но и овалы лиц милейших Павла Ивановича и Веры Андреевны были скорее округлыми, чем тонкими. Это не мешало Павлу Ивановичу иметь свой приятный стиль, когда он, небольшого роста, плотный, с пушистыми усами, седыми волосами «щеточкой» и выпуклыми глазами стоял во фраке у подножья своей знаменитой, обитой гобеленами темно-дубовой лестницы и радушно принимал всю Москву, я всегда вспоминала «Кота в сапогах», который тоже принимал когда-то короля и маркиза Карабаса в вестибюле средневекового замка.
Вера Андреевна Харитоненко, несмотря на свое дворянское происхождение (она была дочерью курского помещика Бакеева), производила более простоватое впечатление, чем ее муж. Ходила она переваливаясь с боку на бок и заводила долгие тягучие разговоры, которые неизменно заканчивались словами: «Ну что Вы на это скажете?» Собеседник обычно ничего не мог сказать, т.к. плохо следил за нитью разговора, и последний вопрос ставил его в тупик. У супругов Харитоненко было две дочери (замужем в Петербурге) и сын Ваня, мой сверстник, добродушный мальчик с одутловатым бледным лицом и не по росту длинными руками. На одном из наших вечеров кто-то спросил Веру Николаевну Обухову (жену Александра Трофимовича): «Quel ;ge a le jeune Харитоненко?» — и она, не задумываясь, ответила: «Entre seize et soixante!». Сестры этого юноши были значительно старше. По окончании Московского Екатерининского института они вышли замуж за гвардейских офицеров, пожелавших «позолотить герб». Оба эти брака были недолговечны. В одном случае даже произошла бескровная дуэль. Муж Елены Павловны, бывший кавалергард, адъютант военного министра Урусов, прострелил сюртук своего однополчанина Михаила Сергеевича Олива (секундантом Урусова был дядя Коля Сивере — по связи с Урусовым через ген. Куропаткина). После этой дуэли последовал развод и Елена Павловна вышла замуж за Олива. Внешность ее запечатлена на портрете Серова, находящемся в Русском музее, но ни один вид искусства не увековечил ее главной черты — необычайной неестественности. Елена Павловна говорила по-русски с сильным иностранным акцентом. Когда я слышала ее англизированное «зджасте» вместо русского «здравствуйте», оно мне казалось очень странным в устах урожденной Харитоненко. Елена Павловна несмотря на это считалась умной и была обладательницей прекрасной коллекции икон и фарфора. (Собрание это постоянно упоминалось искусствоведами). Наталья Павловна, вышедшая вторым браком за кн. Горчакова, казалась мне более симпатичной."
Если говорить о данных ею характеристикам сестрер, бывших вдвое старше нее,то,по крайней мере, Наталья Павловна кажется ей симпатичней сестры. Надо заметить , что автор мемуаров была на 12 лет моложе старшей , соответственно, она смотрела на сестер с точки зрения подростка, наблюдающего за взрослыми дамами.
Тем не менее, данная ею характеристика старшей сестры очень напоминает образ, созданный портретом Сомова...
Наталья Павловна была ей явно симпатичнее. И здесь стоит рассказать о ее портрете, написанном Бакстом. На самом деле это эскиз костюма, созданного для светлейшей княгини Горчаковой (по второму мужу) Натальи Павловны. Но, на мой взгляд, если сравнивать с портретом Альберта Бенара, изображенная на эскизе модель имеет явное сходство с Натальей Павловной. Кстати, этот костюм, как художественное произведение, произвел большое впечатление на современников.
5. Эскиз художника Леона Бакста.
Привожу здесь интересную статью Елены Теркель о Леоне Баксте,в которой упоминаются Елена Павловна и Наталья Павловна.
" Лев Бакст: «Одевайтесь, как цветок!»
Елена Теркель
Своим творчеством Лев Бакст стремился сделать жизнь гармоничнее и прекраснее. Мечтая осчастливить человечество, грезя античностью и Востоком, что мог он дать людям? Немного франтоватый и по-детски наивный художник нередко вызывал улыбку на лицах друзей. И все же именно ему удалось сделать жизнь светлее и ярче, приблизить красоту к повседневности. Бакст стал первым русским художником, получившим мировое признание как дизайнер.
О необходимости художественной гармонии в окружении человека художник рассуждал в статье «Об искусстве сегодняшнего дня»: «Посмотрите, что выходит: мы живем в прошловековых зданиях, среди старинной мебели, обтянутой облезлыми материями, среди картин, драгоценных “патиною” или желтизною, мы смотримся в зеркала блеклые, тусклые, с очаровательными пятнами и ржавчиной, где еле можем рассмотреть свою позорную современную фигуру, наряженную в платье из старинного куска материи. Я должен сознаться, что не могу отделаться от мысли, что все вокруг меня сфабриковано мертвецами для мертвецов и что я, современник, в сущности intru (втируша) в этом почетном и красивом собрании произведений мертвецов».
Бакст не мог и не хотел смириться с таким положением вещей, но по натуре не был революционером, борцом или ниспровергателем. Он не отвергал наследия прошлого, наоборот, с головой погружаясь в него, искал то, что могло бы помочь простому человеку ощутить красоту жизни. «Русские сезоны» С.П. Дягилева стали той «площадкой», где художник смог применить талант, показать свои находки, создать неповторимый, очаровательный, красочный мир сказки. Оформление балетов «Клеопатра» (1909, театр Шатле) и «Шехеразада» (1910, «Гранд-oпера») принесло Баксту мировую славу и буквально перевернуло жизнь художника. Париж стал грезить Востоком, необычным и неожиданным, пряным и страстным, ярким и элегантным, открывшимся парижанам именно таким благодаря бакстовским декорациям и костюмам.
Экзотический Восток быстро вошел в моду. Великосветские красавицы хотели одеваться по-новому, и многие из них напрямую обратились к Баксту с просьбами о создании эксклюзивных одеяний. Парижские модные дома также склонялись к мысли о том, что лучшим создателем новомодных костюмов должен стать тот, кто смог увлечь публику восточными мотивами. Так неожиданно для Бакста открылась возможность стать успешным и высокооплачиваемым модельером...
Сейчас ни для кого не секрет, что комфортная одежда, цветовая гамма соответствуют определенному психологическому состоянию человека. Одни цвета будят агрессию, другие, наоборот, успокаивают. Вызывающий покрой костюма не может способствовать достижению покоя, деловой костюм не уместен в домашней обстановке. Бакст был очень чувствителен к подобным вещам. В 1903 году, собираясь жениться на дочери основателя Третьяковской галереи Любови Павловне Гриценко, он писал своей невесте: «Одевайтесь, как цветок — у Вас столько вкуса! Да это ведь одна из радостей этой земли! (Здесь и далее подчеркнуто Бакстом. — Е.Т.) Клянусь Вам. Носите у корсажа цветы, душитесь, завертывайтесь в кружева — все это безумно красиво — все это жизнь и ее прекрасная сторона».
В 1903—1904 годах Лев Бакст с увлечением создавал костюмы для жены, один из эскизов хранится в Третьяковской галерее. В начале 1910-х художник всерьез занялся созданием моделей одежды. Среди его клиенток были весьма знатные особы: великая княгиня Елена Владимировна (внучка Александра II), французская актриса Ева Лавальер, русские аристократки Фекла Георгиевна Орлова-Давыдова, красавицы сестры Елена Павловна Олив и княгиня Наталья Павловна Горчакова. Как правило они заказывали туалеты по рисункам Бакста в Париже в самых престижных домах моды (у «Пуаре» и «Уорта»).
Особенно экстравагантные и эффектные костюмы художник создал для двух поистине удивительных женщин: Иды Рубинштейн и Луизы Казати. Обе отличались неординарной красотой, заоблачными фантазиями и огромными финансовыми возможностями. Для Иды Рубинштейн, с которой Бакст всю жизнь поддерживал дружеские отношения, он создал имевшие большой успех костюмы Саломеи, Клеопатры, Пизанеллы, а также множество повседневных платьев.
Для маркизы Казати создавались уникальные костюмы для балов и великосветских приемов, а также эксклюзивная повседневная одежда. В 1913 году Бакст нарисовал для нее эскизы костюмов белого арлекина, дрессировщицы зверей, Богини солнца, индо-персидский и другие. Индо-персидский костюм Казати включал несколько голубых с золотой нитью покрывал, украшенный жемчугом конусообразный головной убор, восточные туфли с загнутыми носами, золотые наконечники на пальцах в форме когтей. Он несколько отличался от первоначального варианта, известного по рисунку Бакста под названием «Индо-персидский танец». Примечательно, что маркиза никогда не танцевала, скорее она любила принимать статичные позы, чтобы можно было полюбоваться ее красивой фигурой...
Не отставал и русский высший свет. В 1914 году в Петербурге состоялось несколько балов, дизайнерское решение которых поручили Баксту, создавшему также костюмы для некоторых великосветских красавиц. Бал у графини Марии Эдуардовны Клейнмихель прославился роскошными восточными костюмами участников и шествием из «Тысячи и одной ночи». По сообщениям газет, «светлейшая княгиня Наталья Павловна Горчакова была в оригинальном серебряном с белым индийском костюме, выполненном по рисунку Бакста, с вставками из золота и серебра, изображавшими горельефные арабские орнаменты, широко вырезанный корсаж отделан синим бархатом bleu person с оригинальными наплечниками из белого лебяжьего пуха, на голове индийская чалма, ослепительно белая и легкая, с белыми токами и эспри, жемчугом и бриллиантами, обрамлявшими лицо по-восточному. Изумруды, сапфиры и серебряные кисти и бульонэ, также по Баксту, дополняли сказочное впечатление этого оригинального костюма».
Пожалуй, самым знаменитым стал так называемый бал цветных париков, состоявшийся у графини Е.В. Шуваловой, из Ниццы выписали вагон цветов. Бакст поставил условие светским львицам: их волосы, или вернее парики, должны были быть обязательно выдержаны в одном тоне с цветом платья. Балы гремели по Петербургу, а Бакст не уставал давать разъяснения. «Знаменитые разрезы на платьях — не что иное, как перифраз более смелых греческих постановок, сделанных 3 года тому назад в балете Дягилева. Туда же следует отнести и котурны, так странно не вяжущиеся с мужской шапочкой, которую теперь носит добрая половина женщин земного шара. Синие, зеленые и золотые волосы обязаны происхождением балету “Клеопатра” и трагедии “Пизанелла” Габриеля Д'Аннунцио, которые ставились в прошлом году с Идой Рубинштейн в заглавных ролях в парижском театре Шатле. Ида Рубинштейн первая одела цветной (синий) парик в “Клеопатре” Наконец, обошедшие весь мир и утвердившиеся на правах полного гражданства, моды на цветные тюрбаны и восточные костюмы идут исключительно от небывалого успеха “Шехеразады”...».
Этот успех во многом объяснялся не только талантом Бакста-декоратора, но и вниманием художника к мелочам и деталям, к тщательности стилизации и исполнения. Это позволяло делать восточные костюмы яркими, но не вульгарными. Особое значение придавалось используемым тканям. Сам художник писал однажды директору парижского театра «Гранд-опера» Жаку Руше о необходимости использования хороших тканей: «.я ведь тоже модельер, по возможности выбирающий сам (причем всегда) качественную материю». Сохранились письма французских домов моды, свидетельствующие о том, что Бакст лично выбирал ткани для Иды Рубинштейн, Алис Гаррет и других светских красавиц."
Вся эта роскошь исчезла после революции 1917 года. Сестры Елена и Наталья
покинули Россию вместе с родственниками, а их имущество было национализировано. Исчезла роскошь дворцов, отгремели великолепные балы, изменилась жизнь... Счастье, что все же сохранились, порой чудом, произведения "Серебряного века" и других эпох. Во многом благодаря коллекционерам из семьи Харитоненко.
Стоит добавить, что для них великолепное прошлое ушло в невозвратную даль...
Добавлю, что у супругов Олив было двое детей: Елена и Андрей.
Вторая дочь Павла Харитоненко, Наталья, тоже выходила замуж дважды. Первый муж, граф Стенбок, из семьи шведского происхождения. У них были дочери-близнецы Вера и Ирина 1901 г.р. В 1907 г. супруги расстались, и Наталья стала женой светлейшего князя Михаила ГОРЧАКОВА, внука канцлера, друга Пушкина. Общих детей у них не было, но жили супруги очень дружно.
Осенью 1918 г. Харитоненко-Горчаковы-Оливы уехали из страны.
Потомки Харитоненко Владимир Мусин-Пушкин (внук Натальи) и Петр фон Риттер (внук Елены) в 1998 г. приезжали на историческую родину и рассказали о мытарствах семьи за рубежом. Например, Михаил и Елена Олив в Италии разводили пекинесов на продажу. Потом развелись, и Елена Павловна уехала к сестре в Париж. Вера Стенбок всю жизнь работала телефонисткой, а ее муж граф Владимир Мусин-Пушкин — водителем такси.
КОЛЛАЖ: ВЕРХНИЙ РЯД ПОРТРЕТ Е.П. ХАРИТОНЕНКО КАРОЛЮСА - ДЮРАНА,
ПОРТРЕТ СЕСТЕР УРУСОВОЙ И СТЕНБОК - ФЕРМОР РАБОТЫ АЛЬБЕРТА БЕНАРА, ПОРТРЕТ Е. П. ОЛИВ РАБОТЫ СЕРОВА.
СРЕДНИЙ РЯД: ПОРТРЕТ ВЕРЫ КАЛАШНИКОВОЙ РАБОТЫ СЕРОВА, ПОРТРЕТ Е.П. ОЛИВ РАБОТЫ СОМОВА, ПОРТРЕТ ВЕРЫ КАЛАШНИКОВОЙ РАБОТЫ МАШКОВА.
НИЖНИЙ РЯД: ПОРТРЕТ ВЕРЫ КАЛАШНИКОВОЙ РАБОТЫ ШЕМЯКИНА, ЭСКИЗ КОСТЮМА Н.П. ГОРЧАКОВОЙ БАКСТА, ПОРТРЕТ АКСАКОВОЙ - СИВЕРС.