Не так часто я задаюсь вопросом, когда именно моя жизнь полетела к чертям. За чередой рабочих будней и готовкой, беготней по супермаркетам и прочим суетливым радостям времени побыть наедине с самим собой обманчиво мало. А когда оно вдруг выдается, кажется, что тишина вокруг стала оглушительно громкой. И тогда на помощь приходит верный помощник смартфон с дюжиной опций, но главное – с выходом в интернет и плеером. Музыка заполняет пустоту внутри, даже если она связана с какими-то важными событиями из прошлого, даже если с ними приходит ноющая тоска по неисполненным желаниям и боль от пережитых потерь. Ностальгия так же опасна, как и неверие в собственные силы, но как минимум она не заставит тебя смотреть в будущее. Только прошлое. Только слитые в унитаз возможности и никаких безрадостных перспектив, поджидающих где-то впереди. Еще приятнее завалиться на диван с кружкой горячего чая и крутить старые и новые сериалы, употреблять их пачками - благо HBO, Netflix и иже с ними не дают скучать среднестатистическому обывателю.
Нет, я не жалуюсь. Более того, мне даже есть чем гордиться. Пусть с личной жизнью не задалось – за спиной несколько неудачных отношений, болезненный развод и полное отсутствие энтузиазма тащить в свою постель первого встречного – я сумела вырваться из родного города, лишенного каких бы то ни было перспектив, похожего на хлипкое болото, и отвоевать теплое местечко в престижном издательстве. Не предел мечтаний, но на жизнь хватает. К тому же в ежемесячном журнале помимо колонки обзоров с моей фамилией публикуются рассказы, а это не может не тешить амбиции писаки из провинции, живущего где-то глубоко внутри. Той зеленой девчонке, строчившей выдуманные истории на тетрадных листах, склеенных скотчем и для верности клеем, а затем оттачивавшей скорость и навыки на старинной печатной машинке, перенося приключения своих героев на А4, было невдомек сколько всего она способна перенести. У нее были бесконечно прекрасные миры на полках и желание создать что-то свое. Ее ограждали от жестокой реальности как тепличный цветок, конечно же, из любви, только вот взрослея, этому книжному червю пришлось постигать азы жизни по ускоренной программе, чтобы однажды стать мной.
И вот я бреду по заснеженной трассе, едва различая путь, потому что метель даже не думает стихать и мелкая колючая крупа больно бьет по лицу, заставляя все время смотреть вниз. Позади горят огни придорожного мотеля. Туда я ни за что не вернусь, пусть даже это единственное теплое место, откуда можно вызвать такси. Впереди по обе стороны от дороги расстилаются припорошенные снегом поля. Лунной ночью они кажутся серыми, или может, снег слишком грязный, старый, а новый еще не успел целиком укрыть собой предшественника. Там же торчат черные пятна кустарников, где-то еще обнажилась земля, такая же мрачная и безрадостная, как и все в городе, где прошло мое детство и юность. Я тащусь, оставляя следы на белой кромке обочины, и беззвучно плачу.
Холод стягивает лицо. Ночи тут бывают куда морознее, чем сегодня, отец говорил, что и – 30 не предел, но я понимаю, что если в ближайший час не окажусь в тепле, то вполне рискую отморозить пальцы на ногах, нос и щеки, а еще подхвачу ангину, если и дальше буду хватать воздух ртом. Пуховой капюшон неплохо спасает от ветра и снега за исключением момента, когда тот дует прямо в лицо. Ботинки на тонком меху хороши там, откуда я приехала, где редко бывает снег, а если он выпадает, дорожные реагенты и снегоуборочные машины быстро делают свое дело, сводя все на нет. Здесь, вынужденная продолжать идти, рано или поздно я почувствую, как они промерзнут насквозь. С руками чуть проще – их можно спрятать в карманы, какое-никакое утепление. Другое дело - бедра. Они начнут замерзать куда раньше. Я уже чувствую легкое покалывание под шерстяными колготками и джинсами, похлопываю по ним, чтобы разогнать кровь, стараюсь двигаться так, чтобы это еще и согревало меня. Мысли о таких мелочах помогают хотя бы частично держать себя в руках, ведь вся ситуация больше похожа на дешевый ужастик и то, что я сумела вырваться невредимой, до сих пор не укладывается в голове.
И вряд ли когда-либо уложится.
Безбожно пьяная, размазывающая горячие слезы по щекам, я выкрикиваю проклятья тому ублюдку, гребанному городу и себе, потому что кто угодно, но только не я мог оказаться в таком дерьме. И молюсь. Христианскому ли богу, ангелам, незримым высшим силам, которые связывают все живое в единую цепь. Молюсь лишь о том, чтобы добраться домой. Оказаться там, куда я еще этим утром зарекалась больше не приезжать. Пусть путь будет долог, пусть я промерзну к чертовой матери, только бы знать, что в конце смогу крепко обнять отца и сказать, как сильно люблю его.
Мимо меня, вминая в асфальт белую шугу и слепя горящими фарами, проехала фура. Следом за ней – джип. Из его салона доносились басы играющей музыки. Словно насмешка судьбы. Мне захотелось остановиться, послать ему вдогонку fuck, но здравый смысл, пусть затуманенный алкоголем, твердил «не стоит». Как будто мало мне неприятностей за один вечер. И, затянув потуже капюшон, я продолжаю переставлять ноги, одну за другой, ориентируясь на подсвеченный абрис сталелитейного завода. Это был мой маяк.
Старый, изрядно подпортивший в былые времена атмосферу и здоровье работягам, служивший если не единственным, то наверняка одним из основных источником рабочих мест и дохода в городе, он продолжал дымить даже сейчас. Корпорация, лет пять назад выкупившая его у прежних владельцев, заверяла, что полностью сменила оборудование, приобрела и установила надежные фильтры, внедрила в производство новые, более безопасные для здоровья способы переработки отходов. Они утверждали, что в атмосферу попадает не больше допустимого количества химикатов. Может, даже не врали. Только гигантские трубы цвета гнилых зубов дымили, сколько я себя помнила – как десять, и двадцать лет назад. И ветер, подхватывая молочные столбы, бережно относил их параллельно трассе по стянутому тучами небу, словно указывая мне дорогу домой. Если идти все время по обочине, никуда не сворачивая, рано или поздно окажешься на развязке. Там останется повернуть налево и приложить еще немного усилий, чтобы добраться до спального района, где жил отец. Нужно только идти и не останавливаться.
Страх гнал вперед. Что если этот мудак вздумает пойти следом, когда обнаружит, что я действительно ушла? Что если догонит и вернет назад? Эта мысль кажется мне бредовой. Угроза промерзнуть насквозь в пути куда реальнее, и я иду, просто потому что боюсь, что если остановлюсь, то уже не смогу продолжить путь. Истерика доконает меня. Или припозднившийся водитель, приметив одинокую девушку на трассе, притормозит, чтобы познакомиться.
Как же, черт возьми, хорошо, что нож остался в другой сумке, в другом городе за сотни километров отсюда. Небольшой, хорошо сбалансированный складной нож, приятно холодящий кожу и лежащий в руке как влитой, достался мне от друга. Я всюду таскала его с собой, перекладывая лишь в тех ситуациях, когда предполагался поход в бар, где сумки осматривали на входе. Наличие при мне холодного оружия, пусть и весьма скромных размеров, придавало уверенности. Нет, я не боялась маньяков на выгуле или грабителей. На улицах ли родного города или того, где я провела последние шесть лет, они мне не встречались. Наверное, мне просто везло. До этого дня.
Возьми я с собой нож в эту поездку, на эту встречу с подругой, он непременно оказался бы со мной в этом злополучном номере мотеля, а следом, вероятно, и в моей руке. А что потом? Убила бы? В моем теле недостаточно сил при любом раскладе, а если прибавить сюда приличную степень нетрезвости – один шанс на миллион. И тот дурно пах. И далее следствие, опрос свидетелей в лице двух консьержек и Саши, которая видела меня с ним последней, прежде чем сесть в такси. А после - тюрьма.
И пусть ножа при мне быть не могло, мысль о том, что весь этот относительно благополучный исход - не более, чем уловка подсознания, я сбавила шаг и принялась осматривать себя. Кровь на светлом пуховике невозможно было бы не заметить. Пусть при свете луны она будет черной и все же. Все же крови не нашлось. Я его не убивала. С этим откровением вздох облегчения покинул грудь.
А что же было на деле?
Память, эта гулящая шлюха, выдавала обрывки картин. Вот я натягиваю куртку и шапку, продеваю руку через лямку рюкзака, потом вспоминаю про телефон. В карманах пусто, на столике, на одноместной кровати, где я сидела, тоже ничего. Требую вернуть, но возвращать мне единственное средство связи никто не собирается. Конечно же, он его спрятал. «Куда ты денешься из мотеля, расположенного далеко за городом, без телефона. Будешь ловить попутку вдоль ночной трассы?» - словно читаю его мысли. Пьяная девка с размазанной по щекам тушью, вот кто я сейчас. Дешевка, готовая продаться за выпивку, вряд ли заслужившая жалости. И я проглатываю гордость и злость, говорю, что спущусь вниз, чтобы вызвать машину…
Да, кажется, так все и было. Должно быть, уже тогда мой вид вызывал много вопросов. Две женщины, одна, принимавшая заказ, другую я вряд ли вспомню, что-то спрашивали. Я послала обеих на хер, хлопнув напоследок дверью, и оказалась снаружи. К этому времени снег укрыл под собой стоянку перед мотелем, несколько припаркованных машин, фонарные столбы и прошелся каймой над баннером с рекламой шиномонтажки, расположенной, если верить надписям, в двухстах ярдах отсюда. Когда он пошел, я не заметила и, стоя спиной к мотелю, представляла, каким будет обратный путь, но этот снег и этот воздух основательно прочистили мозги. Сомнений не осталось.
Ждать такси – то, чего от меня ожидали, а я не собиралась загонять себя в капкан. Сколько времени можно прождать машину в этом богом забытом городишке после полуночи? Ответ я узнала несколько дней назад, когда мы с Сашей отмечали нашу долгожданную встречу. От тридцати минут до нескольких часов. Можно успеть выспаться и протрезветь. Можно затащить наверх и снова попытаться изнасиловать. При желании и должном опыте можно убить и разделать труп. Такие невеселые мысли посещали меня по дороге домой. С таким раскладом оставаться было подобно смерти. Моей. А плутая нетвердой походкой вдоль трассы, я все больше уверялась, что воля к жизни не даст мне сдаться и повернуть назад. Сейчас, несмотря на пережитое и обстоятельства, далеко не самые радужные, пока что, она была крайне крепка.
Не околеть. Добраться домой. Обнять отца.
Не околеть.
Добраться домой.
Обнять отца.
Все прочее отошло на второй план и сделалось мелким, не существенным. Подумать только, я нахожусь в полной заднице, пусть и вижу просвет впереди, а он даже не подозревает об этом. И хорошо, ведь о таких вещах лучше всегда узнавать пост-фактум. Лишние переживания ему ни к чему, к тому же и связаться с ним нет возможности. А даже если бы и была, как бы я описала свое местонахождение? Где-то между придорожным мотелем «На семи ветрах» и развилкой, где нужно повернуть?
Горько засмеявшись, я вдруг спохватилась. Сколько прошло времени? Позади видна лишь дорога. Фонарные столбы давно сошли на нет. Единственный свет исходит от затянутого тучами неба да продолжавшего дымить завода. Он как прежде по левую руку, но что если я пропустила какой-то поворот? Или же повернула не туда, даже не заметив того, погруженная в размышления, с бессознательно выключенными кнопками «паника» и «внимательность» в мозгу. Что если я, уже черт знает сколько, иду в другую сторону, не приближаясь, а удаляясь от цели?
И тут вся решительность, вся твердость воли куда-то делась, оставив меня один на один с накатывающим прибоем липкого страха. Сердце в грудине забухало, того и гляди грозя встать поперек горла. Воздух холодный – поменьше б хватать его ртом. И я стою, озираясь вокруг, пытаюсь сладить с пульсом, а заодно и с дыханием. Только не хватало раскиснуть на середине пути. Середина, как же! Держи карман шире – едва ли это одна треть, а может даже и не четверть. Кажется, не так далеко на машине или автобусе, но пешком этот маршрут был мне внове.
Мимо с шумом просквозила еще одна фура, подмигивая сквозь падающие хлопья габаритными огнями. Приехали. Столько топать, чтобы обнаружить себя не там, где нужно. И знать бы еще наверняка, но ни один голос не звучит в округе, кроме моего. Отчаянье захлестнуло с головой, и я снова что-то ору, захлебываясь собственным криком, запрокинув голову вверх. А снег продолжает идти. Ему плевать.
Если б все это было досужей выдумкой, остросюжетной короткометражкой и происходило не со мной, главный герой в этом месте должен был ощущать себя песчинкой в огромном мире, предоставленной самой себе. Крупный план – лицо устремлено вверх, сомнение и страх сменяют умиротворение, холодящие кожу хлопья продолжают сыпать и он поправляет капюшон. Камера уходит вверх, прочь от героя, чтобы объять панораму ночной дороги, мрачных перелесков вдоль нее и окутанного дымом индустриального гиганта.
Красиво.
Небольшая передышка. Что ж, нужно продолжать идти.
Здравый смысл состоит в том, что не могло быть никаких других поворотов, пропущенных или наоборот. Есть только одна прямая трасса, по крайней мере, до определенного отрезка, но тот еще далеко. И этот ужас, едва не повергший меня в пучины неконтролируемой паники, не имеет никаких оснований, чтобы быть правдой. Так говорит одна часть сознания. Другая же, иррациональная, бьется в истерике, запертая в дальнем углу. Нужно двигаться дальше, но страх фатальной ошибки отпустил не полностью, и я стягиваю джинсы вместе с нижним бельем и колготами, чтобы немного отсрочить неминуемое действие. Я опорожняю мочевой пузырь, прямо на обочине. Мимо едет еще одна фура, грязно-белая, она не спешит, очевидно, груженая под завязку. И мне плевать.
Плевать, что они скажут и подумают, потому что я каким-то чудом вырвалась из лап ублюдка, решившего, что с пьяной женщиной можно делать все. По сравнению с этим все прочие заморочки и стыд меркнут.
Уже натягивая джинсы и поправляя куртку, я замечаю серый прямоугольный предмет на снегу. Смартфон, похожий на мой. Успев удивиться, как кто-то мог потерять или выбросить его в таком месте, я наклоняюсь. Протягиваю руку и привычным жестом откидываю крышку чехла, все еще в перчатках, которые защищают кожу от обморожения, затем стаскиваю одну зубами, активирую сенсорный дисплей. Наверное, о том, что это он, я поняла, едва подняв его. Бюджетная и вполне годная модель, стандартный чехол, обычные для этой модели, да и для большинства других, вес и форма – смартфон мог принадлежать кому угодно, но я знала, что это мой. И все равно не могла поверить своим глазам.
Все это время он находился рядом! Лежал в заднем кармане джинсов, где я обычно не ношу телефон, потому что боюсь сесть и раздавить, и выпал, когда я их снимала. А звука падения не было слышно, потому как его заглушила проезжавшая мимо фура. Я понимаю это за считанные секунды. Изнутри рвется крик. В этот раз не отчаянья. И я снова смеюсь, открывая последние вызовы. Нужно позвонить. Рассказать обо всем, попросить помощи, чтобы скорей оказаться в тепле.
Выбора не так много. Я мало кому звоню в последнее время. Вернее даже, мне проще написать человеку, чем позвонить. Так было всегда, но теперь, кажется, эта черта стала не только моим бичом. Все больше людей перешли на переписки и аудио-сообщения, словно набрать номер друга куда сложнее, чем общаться таким вот образом.
Отцу звонить не стану. Не могу.
Набираю Сашу.
Она берет трубку не сразу. Наверное, я ее разбудила. Но мне так нужно ей сообщить, что все в порядке, что я жива и совсем скоро доберусь домой. Я иду прочь от мотеля, где остался этот гребаный мудила, черт знает, как меня туда занесло, но все уже хорошо. Уже все нормально, главное еще до дома добраться, а там горячий чаек и ванна. А потом теплое одеяло с крепким сном.
Все это я сообщаю ей срывающимся на всхлипы голосом, без пауз и остановок.
Потом нажимаю отбой.
Словно отматывая пленку назад по времени, я возвращаюсь к нашей последней встрече. Мы с Сашей дружим уже лет десять, она старше меня, ненамного, но достаточно для того, чтобы я считала ее эталоном бесстрашия и уверенности в себе. Самые экстравагантные наши выходы «в свет», мини-квартирники со сборными солянками гостей из разных сфер интересов, небольшие путешествия и разудалые кутежи, самые безумные любительские фотосессии, в одной из которых пострадала наша обувь, но не оптимизм – все начиналось со слов «что-то скучно стало, а давай…». А заканчивалось тем, что спустя годы мы продолжаем вспоминать с теплом и ностальгией, совершенно уверенные, что это не конец, а лишь славное прошлое не менее славного будущего. Конечно, у нас находились свои камни преткновения, периоды, когда мы совершенно переставали общаться. В один из них я уехала из города в поисках работы и лучшей жизни, Саша потеряла мой номер телефона, а после еще очень долго не могла набраться смелости мне написать. Но все это позади. Мы снова были вместе и снова дополняли друг друга. В тот день, а встретились мы часа в четыре после полудня, я открыла для себя нечто новое в этой дружбе. Пока я черпала уверенность и бесстрашие в ней, она черпала их во мне, о чем я вряд ли могла сама догадаться.
С местом и планом действий определились задолго до моего приезда. Неподалеку от моего прежнего жилища открылся паб. Уютный, в какой-то степени даже ламповый, к тому же близость к дому обозначала, что вечером можно будет сэкономить на такси. Мы уже бывали в нем вместе с Сашей, и эта встреча не стала исключением.
Конечно же, взяли пива. Напиваться никто не собирался, но любой разговор куда лучше течет под алкоголь, а пиво с соленой закуской любили мы обе. Обсуждали любовные выверты, общих знакомых мужчин и женщин. Выходили покурить, накинув сверху куртки и прихватив ценные вещи, по привычке, не доверяя ни персоналу, ни посетителям, которые появились где-то на второй кружке пива. Саша курила, а я, изрядно разговорившись, жестикулировала руками. В один из таких выходов я обратила внимание на мужчину. Их было двое, точно так же куривших у входа в паб, но мое внимание, рассеянное алкоголем, привлек тот, что был выше. Он как-то странно косился в нашу сторону, и ухмылка на его лице была не сказать, чтобы дружелюбной. Поймав себя на мысли, что некоторые имена ему могут быть знакомы, а я хватнула лишнего, чего не стоило озвучивать при посторонних, сделала подруге знак взглядом и закрыла рот «на молнию».
Мы вернулись за столик и продолжили нашу беседу. За окном по-зимнему рано стемнело, дома Сашу ждали дети и муж, а меня - жилище холостяка-трудоголика, державшего трех собак и не утруждавшего себя особо наведением порядков. Прежде в свои редкие приезды я пыталась убираться и отчитывать отца за то, что после смерти матери он махнул рукой на многие вещи. Так, когда я съехала, выяснилось, кто на самом деле отвечал за уют в доме. Со временем заниматься уборкой, стремясь выбросить весь скопившийся хлам и оттереть кафель от жира и грязи, уже имея подобные обязанности в другом месте, мне осточертело. И я тоже махнула рукой.
В это утро, задыхаясь и расчихиваясь от собачьей шерсти, которая, казалось, парила в воздухе, я всей душой ненавидела этот дом и своего отца. Извечный запах псины и сырой рыбы, которой он прикармливал своих питомцев, исчезали лишь на вторые сутки активного проветривания, и то не полностью. Оказаться подальше в своем чистеньком, уютном мирке и больше никогда не возвращаться – таким виделся мне идеальный исход. Я ненавидела себя, в очередной раз приехавшую сюда, чтобы убедиться, что изменений нет и не будет.
И возвращаясь еще дальше в прошлое, отматывая память не на сутки, а на добрую неделю назад, я видела себя, застывшую на переходе, в центре города, того города, где жила и работала, отсчитывающей вместе со светофором секунды до момента, когда загорится зеленый. Там мне думалось о том, как давно я перестала испытывать страх. Казалось бы, какая нелепица, и все же. Ведь когда-то душа улетала в пятки от того, что нужно записаться на прием к стоматологу или венерологу, позвонить в управленческую службу. Выдумывая дюжину страшных диагнозов на основе просмотренного сериала о медиках, я могла надолго впасть в ступор и видеть страшные сны, а кошмары с выпадающими зубами периодически вырывались из подсознания. В какой-то момент незадолго до этого светофора на перекрестке, у другой моей подруги прорвало трубу в подъезде. Лило откуда-то сверху, а сама она живет на первом этаже, и все это текло вниз по стояку, и под ним постепенно скапливалась лужица. Я забежала к ней выпить чаю, а после мы решили немного прогуляться по магазинам. Тогда и обнаружилась эта оказия. Путем нерешительных споров, танцев с бубном и привлечением соседки, мы получили телефон аварийной службы. Оставалось только позвонить и сделать заявку. И тут, увидев ступор и немую панику в глазах подруги, я все поняла и приняла удар на себя.
Язык не отсох, сердце не бухнулось в пятки. Всего лишь разговор по делу.
Когда этот тип подсел за наш столик в пабе, мы допивали свое последнее пиво и собирались прощаться. Его толстощекий приятель ушел некоторое время назад. Незнакомец объяснился, что не хочет торчать в одиночестве, и предложил угостить нас, если мы, конечно же, не против. Мы с Сашей отозвались в один голос, но мнения разошлись. Моя боевая подруга, всегда одобрявшая новые знакомства, сказала «нет», правда, быстро стушевалась.
Вскоре этот человек уже сидел рядом с нами, рассказывая о себе.
Как оказалось, он был здесь проездом, в командировке, а работал в строительной компании в том же городе, где жила я. Совпадение? Или заранее спланированная ложь? Тогда мне не было никакого дела до правды. Обменяемся ничего не значащей болтовней, скажем спасибо за компанию и выпивку, и отчалим по домам. Все. В мои планы не входило клеить кого-то на ночь. У бухущей девицы, бредущей вдоль трассы, нет никакого права говорить «я не такая», никто не поверит, даже будь это хоть трижды правдой. Возможно, моя личная жизнь приобрела бы больше ярких красок, если бы я могла использовать первых встречных мужчин, как презервативы, и не чувствовать при этом пользованным гандоном себя. Последнее всегда мешало быть «как все». Но Саша хорошо меня знала, я и сама знала, что в состоянии крайнего хмельного веселья могу начать посылать всех на хер и показывать fuck направо и налево. В рабочих городках, вроде того, где я родилась, за такое можно легко отхватить. Сюсюкаться никто не станет. И все же мне везло. Послать всех к первоисточнику и отправиться спать – вот это логичный, естественный исход.
Вместо этого я посадила Сашу на такси, заверив, что пропущу с новым знакомым еще по кружке и расходимся. Далее память выдает лишь обрывки, которые я связываю между собой, заполняя пустоты по кирпичику. Незнакомец, а я до сих пор не могу вспомнить имени, взял еще выпивки с собой и какой-то закуски. Кажется, я нашла в нем интересного собеседника, но больше всего мне не хотелось возвращаться домой. Вряд ли это желание было осознанным, и все же оно едва не стоило мне жизни. Может, я утрирую? Считается ли физическое насилие над женщиной насилием, если она сама ввязалась в это дерьмо?
Он взял двуспальный номер с раздельными койками, словно в подтверждение, что секс в программу не входит. Сейчас я вспоминаю, что это было условием, почему я вообще согласилась куда-то ехать. Разговоры о том, о сем, выпивка, ни к чему не обязывающая компания. Конечно, он мог навешать на уши чего угодно, лишь бы затащить меня в этот мотель, и тут можно долго посыпать голову пеплом и сожалеть, можно списать все на тот уровень алкогольного опьянения, что уже был внутри. Только соглашаясь куда-то ехать, я действительно собиралась выпивать и разговаривать. Никаких ужимок и «говорит нет, подразумевает да». Если я чего-то действительно хочу, то беру, не строя из себя недотрогу или играя в поддавки. Вся моя проблема состоит в том, что чаще меня окружают те, до кого мне нет никакого дела. И этот человек относился к большинству.
Неважно, чем руководствовался он: собирался ли попользовать мое тело, просто потому что я была пьяна, наслушавшись наших с подругой разговоров о жизни, сидя за соседним столиком, или может, поступал так частенько, дожидаясь нужной кондиции клиенток придорожного паба. Если так, о нем не мешало бы сообщить в полицию. Но что я скажу? Имени не помню, фамилии не знаю. Описать его…
Чувствуя, как душа уходит в пятки, но не прекращая идти, я схватилась за лицо. Такая обыденная внешность, длинное лицо, темные волосы, что-то донельзя знакомое в чертах, что-то уже встречавшееся мне когда-то. Что-то такое, что в первые минуты вызывало настороженность, а после скрывшееся под маской добродушия и простоты.
Но пугало не это. Я совершенно не могла представить себе человека, с которым провела последние пару-тройку часов.
Представьте себе, что вы прокручиваете фильм с самого начала. Разговоры, шуточки – все вроде бы перед глазами, но взгляд абсолютно не фокусируется на лице. На том лице, которое еще совсем недавно обладало знакомыми чертами.
«Нет, нет, нет…» - шепчу я себе под нос, ощущая, как холодный воздух проникает в приоткрытый рот, и тут же затыкаюсь.
Не могла я совершенно не помнить. Когда этот человек подсел к нам за столик, мы были лишь слегка навеселе. Всего три пива, три неполных пива, твою мать. Он не мог просто взять и стереть себя из памяти, просто потому что это невозможно. Создание подбрасывает мне сцену у входа в паб, его злодейскую ухмылку. Злодейскую, потому что именно так должен ухмыляться отрицательный герой, задумавший свой мерзкий план. Что если все это с самого начала не было случайностью? Но чем тогда? Разводом на пьяный секс, конечно же. А что если все куда сложней? Что если это кара небесная или игры существ, куда более могущественных, чем люди? Какова вероятность, что, проклиная поутру дом, где выросла, я буду стремиться к нему как к единственной спасительной шлюпке посреди бушующего моря уже спустя каких-нибудь двенадцать часов? Какова вероятность, убедившись в том, что ничто уже не способно испугать до дрожи в коленках, оказаться совершенно одной на треклятой трассе и пережить свои пятьдесят оттенков ужаса?
И вот снова.
Ноги отказываются идти. Я просто стою, хватая воздух ртом. Сколько еще до тех мест, что послужили бы мне новым ориентиром? Когда появится череда закрытых закусочных и автозаправка? Заброшенные кирпичные строения по левую руку и первый совершенно точно знакомый поворот направо, в ближайший населенный пункт близ моего городка. Места, по которым я смогу понять, что до дома осталось немного.
Шум движущегося транспорта вывел меня из вернувшегося ступора. Я обернулась на звук, и бьющий в глаза дальний свет от фар ослепил меня. Рейсовый автобус. Первая машина за все то время, что я брела по обочине, ехала в ту же сторону. Номер маршрута я не разглядела – слишком ярко. К тому же на это не осталось времени. В тот момент мне было плевать, как все закончится. Нажмет ли водитель на тормоз или размажет меня по асфальту.
Выкрикивая что-то и яростно размахивая руками, я бросилась ему наперерез.
Мысли о том, что жизнь могла закончиться прямо там или что водитель затормозит чуть позже, успев переломав мне кости, пришли потом. Это был обычный автобус, следовавший согласно своему расписанию к конечному пункту. Возможно даже, тот же маршрут, каким я обычно ездила домой. Водитель и его помощник, а в дальних рейсах всегда работали парами, впустили меня без расспросов. Только поинтересовались, где высадить. Я была благодарна им, потому что заговорить попросту не смогла. Ком в горле от накатывающей, наконец-таки, жалости к себе, грозил вот-вот превратиться в истеричный рев, но я его сдерживала, как могла. Еще не время. Сперва нужно добраться домой, снять с себя ботинки, залезть в горячую ванну.
Только оказавшись в салоне, я поняла, как сильно успела промерзнуть. Поначалу мне подумалось, что печки работают на максимуме, но спустя какое-то время, когда тело немного согрелось, это чувство пропало. Пальцы рук и ног по мере согревания начало покалывать. Осторожно разминая их, насколько это вообще было возможно, я боялась пропустить нужный поворот.
Несмотря на поздний час, автобус не был пуст. Кроме меня в нем ехало еще несколько пассажиров, тех, кто не сошел на ранних пунктах остановок. Пока я переживала свой самый дрянной вечер и ночь, жизнь вокруг ни на миг не останавливалась. Люди ехали по своим делам, занимались готовкой на кухнях, трахались со своими половинками. Никто не подозревал о том, что я прошла через ад, пусть этот ад и разверзся по большей части в моем сознании. Никому не было дела до того, что я могла не вернуться. Отец, должно быть, решил, что я загуляла с Сашей допоздна, как это было в прошлый раз.
Только в прошлый раз все было иначе.
Перед глазами промелькнула череда закусочных и мрачные, полуразрушенные здания. Мне не нужно было поворачивать голову, чтобы разглядеть на другой стороне дороги автозаправку в ореоле света. Я знала, что она там. Когда автобус проехал небольшой, на этот раз совсем крохотный, едва ли в пару десятков деревьев, перелесок, дыхание в зобу сперло. Вот оно, перекрестье дорог, из которых рейсовый автобус мог повернуть налево, и высадить меня на той же остановке, где я выходила всякий раз, приезжая домой, либо промчаться прямо и ссадить меня в другом месте, находившемся чуть дальше. Перестук пульса отдавал в висках так четко, что почти заглушил все прочие звуки.
Автобус повернул налево. Я, все еще не веря своим глазам, выдохнула. Все. Теперь только перейти улицу и постучать в дверь, потому что на то, чтобы вставить в скважину и провернуть ключ, у меня тоже не хватит сил.
Повесив рюкзак на одно плечо, я придвинулась к выходу и попросила ссадить меня на ближайшей остановке. Голос дрожал, да и глаза все еще были на влажном месте. Спросила сколько с меня, выудив из рюкзака кошелек, но и водитель, и его напарник сказали, ничего не нужно. Просили больше так машины не останавливать, потому что это опасно для жизни.
Стоило двери автобуса закрыться за моей спиной, а ему самому тронуться с места, как я, едва собравшись с новыми силами, двинулась между жилых домов спального района. Последний рывок до спасительной крепости, из которой мне еще долго не захочется выходить на свет.
И все же мир не без добрых людей. Эти мужчины в автобусе были хорошими людьми. Если бы не они, я ни за что не добралась сюда так быстро. Но какова была вероятность сесть на рейс, конечным пунктом которого был мой город? Не слишком ли много совпадений, удачных и неудачных за прошедшие сутки? Или же все это бред, которым я пытаюсь оправдать собственную оплошность, позволившую мне оказаться там, где я быть не должна была?
Дальнейший путь не шел ни в какое сравнение с предыдущим. Не чуя ног, я добралась до двери и утопила кнопку звонка. Сперва никто не отвечал. Только собаки подняли лай, прогоняя незваного гостя. Потом, когда я начала стучать, не снимая перчаток с рук, за дверью послышались шаги и голос. Это отец приструнивал собак, отгоняя их от прохода. Когда он, наконец, открыл и увидел меня, то на время потерял дар речи.
- Что случилось? Я думал, ты осталась у Саши, - пробормотал он рассеяно, все еще сонный, пропуская меня едва державшуюся на ногах внутрь.
- Если бы, - выдохнула я, слыша предательскую дрожь в голосе.
Должно быть, мое заплаканное лицо, в потеках туши с опухшими от слез веками, готовое произвести еще одну порцию влаги, застало его врасплох. Видел ли он перед собой ту маленькую девочку, что ревела когда-то над разбитыми коленками и запретом на просмотр мультиков в наказание за детские шалости?
- Я добралась, папа, я дошла домой, - бормотала я, крепко прижавшись к его широкой груди и глотая льющиеся слезы. – Даже не представляешь, чего мне это стоило, но я дошла… хочу, чтобы ты знал, как я тебя сильно люблю, потому что это важно. Только это и важно, слышишь меня?
На то, чтобы более-менее прийти в себя, мне потребовалось не меньше суток. Я не стала жертвой насилия, чудом или ценой собственной упертости, и все же произошедшее что-то переключило во мне. Ссылаясь на похмелье, я могла весь следующий день проваляться, спрятавшись с головой под одеяло и проваливаясь в полудрему под шум телевизора или без него. Мне не хотелось никого видеть. Говорить с кем-то тоже не возникало желания, кроме отца, которому я каялась, едва перейдя порог, еще долго. Кажется, очень давно я не говорила с ним так много и откровенно, но он меня понимал. Надеюсь, что понимал. Как понимал и то, что ублюдка не призвать к ответственности. Нет преступления, нет абсолютно ничего, что могло бы поставить его на место.
От Саши приходили сообщения. Она волновалась за меня, и было от чего, но я ограничилась тем, что в порядке и потом обязательно все расскажу. Хотя мне совершенно не хотелось обсуждать свое падение с кем-либо. Казалось, стоит выйти на улицу и все сразу поймут, стоит зайти в этот чертов паб, как на меня тут же покажут пальцем. Это та дешевка, что трахается за выпивку. Я ощущала себя грязной с головы до ног, хоть и отскоблила каждый сантиметр тела жесткой мочалкой, прежде чем лечь спать. Чтобы согреться, да, но еще чтобы избавиться от запаха его одеколона, что учуяла, стащив с себя шапку и куртку. Вся одежда тут же отправилась в стирку, а я в душ. Должно быть, так себя чувствуют девушки, подвергшиеся насилию. Ищут причины в себе, спрашивают, стоя у зеркала – что я сделала не так? Неужели я, в самом деле, выгляжу шлюхой? Я это заслужила? Незримое клеймо, что они выбивают на своем теле и душе, с которым не так просто жить. И пусть меня спасло чудо или что-то еще от подобного унижения, легче не становилось. Деструктивные мысли стремились поглотить меня и загнать в угол. Не выходить из комнаты и больше никогда не говорить о произошедшем, вот к чему они вели. Но я знала, что не могу так поступить, потому что жизнь – слишком ценный дар. Дерьмо случается, от всего невозможно застраховаться, как нельзя и заранее знать, какой удар подготовила судьба на этот раз, но можно научиться защищаться.
К вечеру второго дня я набрала номер Саши. Невозможно вечность пролежать на диване, тем более в свой отпуск. К тому же я хотела задать ей несколько вопросов, продолжавших терзать меня. Выслушав сокращенную версию истории, Саша могла лишь изумляться. Ответить, почему сперва отказалась от компании, она не смогла, как и припомнить его имя. Описать хотя бы приблизительно тоже, и, похоже, это шокировало ее не меньше моего. «Мы же были не настолько пьяные…» - растерянно бормотала она в трубку.
Гос и Сабби.
Эти два имени вспыхнули в моей голове, едва я попрощалась с ней, пообещав на неделе заехать в гости. Два выдуманных имени из выдуманной вселенной.
Гос и Сабби. Не так давно я прочла книгу, в которой фигурировали эти двое в весьма угрожающих ипостасях. Один являл собой весьма опасную ищейку мистического лондонского авторитета и безжалостно расправлялся со всеми, встававшими у него на пути. Второй – бездушную куклу, служившую сосудом для его сердца и вместе с тем бессмертия. Благодаря мастерству автора, ярким диалогам, или вернее монологам Госа, странным, путанным, но оттого работавшим на создание его как личности, я имела некое представление, как он должен выглядеть в реальности. Немолодой, но и не старый, темные волосы, вытянутое лицо. Возможно даже, этот образ уже мелькал в каком-то сериале или фильме, а после лишь наложился на воображение. Но пытаясь найти хоть какое-то описание тому человеку, что заставил меня мысленно прощаться с жизнью, я продолжаю спотыкаться об имя Госа.
И мне кажется, что в этой истории нет ни единой случайной детали, как не может быть случайностей в мире, где все друг с другом взаимосвязано. Так или иначе, всей правды я никогда не узнаю.
Остается перелистнуть страницу и начать жить с чистого листа.
Посвящается Татьяне "Танку" Филковской,
с вечной готикой в сердце и надеждой на встречу в следующей жизни.
Я не забуду о тебе никогда (с) Агата Кристи