Поэзия философии
Как поэт, приходящие к нему образы, усиливает рифмой, так философ скрепляет и делает их убедительными посредством логики. Разве мысль о Боге, как о совершенстве, не метафора философов? Ведь до этого боги шаманов и жрецов славились силой, нежели идеальностью.
И что это за непознаваемый образ, как "вещь в себе"? Или порождающая мир воля, жаждущая жизни и представлений о себе? Или самосознающий, познающий сам себя абсолютный дух, будто глаз для того и существует, чтобы видеть себя?
Разве не поэтическая хитрость, изящно обозначить пределы разума, узаконить изначально заданные формы восприятия и воздвигнуть желаемое в императив? Истинный философ подчиняется внутреннему диктату сочинительства идей, и для этого на ковре умозрений распускает старые узоры и сплетает новые. Какой философ не хочет быть первооткрывателем, проплыть океан представлений, выбирая курс по звёздам интуиции, и открыть Новый Свет истины?
Есть ли желающие задохнуться в пыли библиотек и всю жизнь служить привидению, выдающему себя за истину? Может быть это те, кто поселился сознанием в эго научного работника, кто и сам живёт тенью? Разве истинный философ ни храбрец, возразивший давно привычному, ни восторженный поэт откровения и нового бытия?
Философская мысль, увязая в догмах, но не желая останавливаться, готова признать всё созданное ею - литературой. Её, как и научные поиски, тянет вера в тайну за семью печатями, надежда на единый закон, на всё объясняющую окончательную истину. Но она движется не за тем, чтобы остановиться, это не в природе самой мысли, она лучше придумает то, чего нет, а то, что есть, назовёт иллюзией.
Для неё есть лишь Я, но даже и оно слишком зыбко и туманно, разве она не права? Без него философия улетела бы, как воздушный шар, а так всегда есть тот, кто им управляет или, хотя бы на это надеется. Она мечется в поиске последнего основания, проваливается в небо, цепляется за звёзды, её затягивает дыра ничто.
Отрицающее, ни с чем не схожее Я, становится веским аргументом небытия против скользкого бытия. Пожалуй, лишь ось антибытия может собрать и удержать колесо существования, придать его вращению вкус жизни, смешанное чувство единства и многообразия. Так ничто осознаёт себя всем, становится поэтом скрытых в нём возможностей.
Философия - великая поэма без конца, божественная комедия мудрецов, где круги ада, чистилища и рая - части Уробороса. Она находит существование в мысли, в осознании потока идей, в рождении и поглощении Духом самого Себя. И даже сомнение, она прикормила, как пса, потерявшего хозяина в зыбучих песках Пустыни.
А этот обособленный язык - мир философских терминов, где даже Сократ - непосвящённое дитя? Из новопонятийных слов находчивые мыслители выложили мост в Царство философии и закрыли вход просторечным самоучкам. Там, на острове Чистого Разума, во время интеллектуальных мистерий, они возносят сокральные молитвы Истине, скрытой за облаками вещи в себе.
Запутываясь в бесконечности уточнений, философы решительно обобщают свою веру, косясь на авторитетных учителей. Они воспевают прошлое в новых песнях, придумывают своих слонов и черепах, и, выстраиваясь в школы, держась друг за друга, отметают водительство собственного сознания. Для них уж лучше Абсолют, чем Ничто, лучше Хозяин, чем Гость.
Поэтическое отчаяние приходит на смену логике, застрявшей в болоте диалектики, в белом и чёрном понятий. Лишь метафоре удаётся собрать разбросанные смыслы, быть живым листом сознания, а не гербарием обобщений. Засушенные имена очерствевших понятий, неужели в них есть что-нибудь живое, не пора ли вернуться музе философии, родиться новому Сократу или Платону и сменить скрюченного скептика, восседающего на пеньке мудрости?