Я проснулся от треска собственных ребер. Следующий удар пришелся в скулу. Не успел мозг включиться в ситуацию, как мысок чьего-то тяжелого ботинка приземлился мне в челюсть, почти выбив ее из сустава и существенно расшатав нижний ряд передних зубов. Они завибрировали, едва не покинув насиженные места в деснах. Боль пришла не сразу, но в то же время молниеносно. Так что, оценивая свои ощущения потом, мгновения спустя после жесткого пробуждения, казалось, что она и вырвала меня из сна. Но я не позволил себе забыть, что сначала был тот жуткий треск ломающихся костей, и поддаться ошибочному впечатлению.
Короче говоря, я проснулся. В ушах стоял гул от обильных сотрясений, толком опомниться я так и не смог, думая лишь, что нахожусь в каком-то ожившем из подсознания кошмаре, провалившись в болевую яму. После вывиха челюсти я перестал фиксировать удары, продолжавшие сыпаться со всех сторон. Наконец, они прекратились, и кто-то сказал:
- Проснись и пой, малыш! – не знаю, что ошеломило меня больше: подбор слов или сочетание такого обращения с абсолютно незнакомым голосом. Голос был мужским, в интонации безошибочно читалась издевка.
Я захотел ответить, но получилось лишь мычание-стон, от болевого шока я чуть не потерял сознание.
- Вот черт! – воскликнул незнакомый голос, принадлежавший человеку, чьи очертания были размыты и как будто слегка высвечены. Обратился он к внешне такому же существу. – У него вывихнута челюсть, а ну вставь ее назад!
Надо мной кто-то склонился, с более близкого расстояния я уже мог различать какие-то индивидуальные черты внешности. Зафиксировать смог, однако, только густые усы. Он поместил руки мне на лицо (оно настолько онемело и ныло, что единственным, что я смог ощутить, было давление и усилившаяся боль при соприкосновении). Через секунду я услышал хруст и щелчок, не сразу сообразив, что источником этих звуков была вправляемая челюсть. На минуту я погрузился в темноту, затем будто ведро ледяной воды вылили мне на голову, и на этот раз пробуждение было абсолютным, а внимание – на пределе. Я лежал на полу в странном помещении, где пол, потолок и стены были из непонятного материала, а свет рассеивался совершенно немыслимым образом, исходя как будто из объектов, на которые обычно падал, а не из привычных источников. Окон почему-то не было, дверей тоже. Единственное слово, которое пришло на ум – «кокон».
- Дружок! – вновь заговорил ехидный голос. – Прости, что так тебя помяли, но это было необходимо, чтобы показать серьезность наших намерений.
- Кто вы? – выдавил из себя я.
Усач хихикнул, но ничего не сказал. Неизвестный приблизился на пару шагов и протянул мне руку. Сначала я не хотел хвататься за нее, но потом рассудил, что лучше уж встать на ноги. Пожалеть о таком решении пришлось почти сразу, поскольку внутри взорвалась болевая бомба, стоило мне подняться. Новая волна тьмы захлестнула взор, но, стоя на полусогнутых ногах и непроизвольно опираясь на незнакомца, я не отдался ей полностью, зацепившись за действительность, какой бы негостеприимной она ни была.
- Ну-ну, миленький, оставайся с нами, - ласково проворковал человек, за которого я ухватился. Это привело меня в чувство, я выпрямился и отпрянул от него, превозмогая боль.
- Что я здесь делаю? Кто вы такие? – спросил я, когда осмотрелся и убедился в странности окружающего пространства и в том, что, помимо меня, здесь были только двое.
Усач снова усмехнулся, но Главный (так я его для себя определил) даже не улыбнулся и бросил пронзительный взгляд на своего подопечного. Тот не заметил взгляд, но смеяться перестал. Главный продолжил:
- Малыш, сейчас не время говорить, но время слушать, - сказал он мягко-угрожающе. Я тем не менее на интонации заострять внимания не стал, более не видя возможности сносить подобную речь.
- Перестань так со мной разговаривать! Кем ты себя считаешь? – выговорил я, будто бы забыв о том, как меня только что отделали.
Главный лишь улыбнулся, словно умиляясь наивности ребенка. Он не стал ничего отвечать на этот выпад и просто выдержал небольшую паузу, «говорящую», впрочем, больше всяких слов.
- Надеюсь, ты уже успокоился и пришел в себя, - все так же мягко проговорил он.
Я ничего не ответил.
- Знаешь, чего я боюсь? – неожиданно сказал Главный, сделав несколько шагов в неопределенном направлении посреди странного пространства.
Я бросил на него раздраженный взгляд, но он не заметил, стоя ко мне спиной.
- Я боюсь, что вся наша жизнь – всего лишь череда сменяющих друг друга снов, лишь один из которых наиболее близок к тому, что можно назвать «реальность», – протянул он и громко вдохнул, затем резко развернулся. – Но! – эффектно воскликнул Главный. – Не тот, что мы думаем.
Не знаю почему, но после этих слов я испытал непреодолимое желание повнимательнее осмотреться, чем и занялся. В поле зрения сразу попал Усач, стоявший с бездумным взглядом на прежнем месте. Я продолжил осмотр: стены, потолок, пол – все было как будто единым массивом. Отсутствовали следы швов, свет не преломлялся, а, главное, вдруг пришло осознание того, что объектами, из которых он исходил, были мы. Трое незнакомцев, почему-то оказавшихся в одном месте в одно время. Свет как-то наполнял и наливал массив, который, безусловно, окружал и ограничивал нас, но казался бескрайним. Безграничным белым пространством, даже каким-то бесцветным, но ярким, притом не слепящим. Меня охватило чувство иррационального ужаса.
Главный следил за мной взглядом, пока я осматривался. Он молчал. Почему-то его молчание давило на меня. Это было куда мучительнее предшествующего непрестанного говорения. Я посмотрел ему в глаза, быстро глянул на Усача, который, как оказалось, тоже меня разглядывал.
- Почему вы били меня? О каких намерениях ты говорил? – растерянно спросил я.
- Начинаешь понимать, да? Ощущаешь масштаб п*здеца? – неожиданно резко произнес Главный.
Я не придумал, что ответить, да и физически не смог бы этого сделать, так как понял и ощутил нечто невероятно обескураживающее: меня не существует за пределами этого странного белесого пространства. Осознание было столь ярким, что практически ослепило меня и снова прибило бы к «земле» (?), если бы не внезапно оказавшийся поблизости Главный. Подхватив меня за плечо одной рукой, он рявкнул:
- Возьми себя в руки, тряпка! – и зарядил мощную оплеуху.
Это сработало, как электрический разряд. Я опять встрепенулся и очумелым взглядом посмотрел на подошедших ко мне почти вплотную незнакомцев. Оба смотрели на меня серьезно.
- А я больше всего боюсь замкнутых кругов, – неожиданно подал голос Усач. – В них обитает смерть.
Я и Главный одарили говорящего проникновенными взглядами.
- А мы ведь в замкнутом круге! – внезапно рассмеялся Главный, что окончательно сбило меня с толку. Усач присоединился к смеху. Его смех был ужасно нелепым подобием каких-то гортанных звуков.
Я непроизвольно сделал шаг назад и с ног до головы внимательно оглядел смеющихся. Ничего не понимая, я решил зацепиться за ту единственную соломинку, которая была мне доступна:
- Почему вы били меня, и зачем я здесь?
Смех на секунду прервался только для того, чтобы разразиться с новой силой. Сквозь истерические завывания Главный проскрипел на дробленом выдохе:
- Он…он… все еще ни хера не понял! ХААААХАХАХАХ! – Усач лишь продолжал свое невразумительное «гу-гу-гу» или «га-га-га» - в общем, не стандартный или хотя бы мало-мальски смахивающий на смех звук.
Я разозлился и закричал:
- Ответьте мне по-человечески!
Оба смолкли, медленно выпрямились из предварительно съежившихся от смехоспазмов поз, переглянулись и посмотрели на меня. Главный сделал шаг вперед, и только теперь я услышал странный звук, производимый соприкосновением с поверхностью белесого массива. Это было похоже на шелест, шорох, эхо, скрежет падающих камней о горную породу. Но было в нем и что-то как будто футуристическое: такие звуки слышишь обычно в научно-фантастических фильмах. Тут до меня дошло: это же просто сон. «Ну, конечно, сон!» - радостно подумал я, расплывшись в блаженной улыбке.
Судя по виду Главного, я был одинок в своем ликовании:
- Думаешь, что просто спишь, так? - спросил он, я нерешительно кивнул. – Что ж, хорошо. Если тебе это поможет, я только за.
Он отошел куда-то в сторону и уставился в неопределенное пространство перед собой. Усач же смотрел на меня как-то пытливо. Я посмотрел на него.
- А чего боишься ты? – выдавил из себя Усач. Услышав это, Главный будто бы оживился и быстро повернулся ко мне.
- А ведь верно! – радостно подхватил он. – Мы тут все исповедались о главных страхах, теперь твоя очередь!
Я поначалу совсем было растерялся, но внезапно ощутил, что сама мысль о чем-то личном, своем – успокаивает. Я задумался, ответ пришел сразу, будто он всегда был где-то там.
- Неизвестность. – произнес я медленно и бессознательно окинул взглядом помещение (?), как бы смотря еще дальше, за его возможные пределы. – Ужас не в том, что там ничего нет. Я верю, что каждую миллисекунду с мирозданием, Вселенной, человеческим духом происходит нечто невообразимое. Интереснее всех наших самых смелых предположений. Ужас в том, что мы никогда об этом не узнаем.
- Разве веры тебе недостаточно? – произнес, чуть помолчав, Главный. Я посмотрел на него серьезно, что-то щелкнуло в голове, и я осознал, как глуп был, когда пытался поверить в то, что все это обыкновенный сон.
Усач вдруг как-то странно загукал и замычал, показывая куда-то в стороны, наверх и вниз, запрыгал на месте, всякий раз при приземлении создавая тот странный футуристический скрежет. Он говорил:
- Диоид! Диоид! Диоид!
- «Диоид»? – не понял я. Главный устало выдохнул и прикрыл глаза.
- Он имеет в виду светодиод, – спокойно сказал он. В ответ я недоуменно посмотрел на него. – Слушай, мы не били тебя.
Не то чтобы последние слова меня как-то ошеломили, даже не застали врасплох, скорее, они окончательно раздели меня. «И правда, что на мне надето?» - пришла в голову мысль. Впервые за время своего пребывания здесь я по-настоящему оглядел себя и своих спутников. Иллюзии восприятия как бы подгоняли облик Усача и Главного под нечто такое, что я легко мог принять. Белые рубашки, «усредненные» европейские лица – одно с усами, другое без оных – встречая таких людей на улице, обычно не запоминаешь. Глаз даже не цепляется, а просто проскальзывает мимо. Так было и теперь. Так было и с моей внешностью.
В действительности, все мы представляли собой сгустки света, размытые фигуры, принимающие ту форму, на которой останавливалось воображение. Страхи, фантастические фильмы, весь мир – все то, что каким-то образом оставалось со мной, пусть без ясных начертаний, но на уровне эмоциональном – в одночасье растворилось. Стало чем-то, совершенно меня не касающимся. Это было еще тяжелее бывшего уже тысячу лет назад давящего молчания Главного. Главного? Всего лишь сгустка света, возникшего для существования одновременно со мной. Меня осенило, я захотел это высказать. Усач, Главный и я, в абстрактных одеждах в абстрактном белесом пространстве, вновь материализовались.
- Вы дали мне контекст! – воскликнул я. – Позволили ощутить под ногами почву! Но почему мне было так больно, почему я чувствовал удары?
- Рождаться всегда больно, - спокойно произнес Главный.
- Диоид! Диоид! – радостно прокричал Усач, казалось, уже полностью потерявший рассудок. Мы посмотрели на него, я – даже немного сочувственно.
- Наш товарищ возник чуть раньше меня, я – чуть раньше тебя, – объяснял Главный. – Быть может, на долю секунды, но здесь это бесконечно долго. Так вот, первое, что он мне сказал: «Напряжение. Диод». Далее был уже «диоид». Первое, что я ощутил, как и ты – боль от тысячи ударов, но до этого было кое-что другое…
- Треск! – перебил я. Главный молча кивнул, затем перевел взгляд на Усача.
- Он дал контекст мне, я – тебе, но никто не подготовил его. Оттого его разум и не выдержал. По крайней мере, я так думаю.
- Диоид! – прокричал Усач. Ненадолго установилось молчание. Все пространство, в котором мы находились, как-то странно мелькнуло, одновременно с чем у меня перехватило дыхание и сердце словно бы пропустило удар.
Мы трое молча стояли друг напротив друга, пока я не нарушил тишину:
- Вы думаете, что мы находимся внутри светодиода? – почему-то мысль, при всей ее абсурдности, казалась уместной и вполне правомерной.
- Ну, Он так думает, - сказал Главный, многозначительно указав на Усача, который опять издал свой странный смешок.
- А ты что думаешь? – спросил я. Главный посмотрел куда-то в сторону и громко втянул воздух (?) через нос (?).
- Я думаю, что это тот самый сон, который ближе всего к реальности. Думаю, что здесь мы можем созерцать феномен бытия в его первозданном виде.
- Что ты хочешь сказать? – спросил я, чувствуя, как это ни странно, что душа ушла в пятки.
- Диоид! – настойчиво, даже зло воскликнул Усач, в сердцах топнув ногой по белесой поверхности, чем вызвал очень громкий и странный звук, как будто тысячекратно усиленный - от метлы по асфальту. Этот звук эхом разнесся вокруг, и нам всем пришлось прикрыть уши, чтобы не оглохнуть. Кульминацией шумовой волны стал треск, очень сильно похожий на тот, что пробудил меня.
Я думал, что это конец, но мы остались стоять на месте, и все утихло. Главный сердито посмотрел на Усача, тот явно смутился и притих, понурив взор. Я чувствовал, как сильно колотится сердце, и не мог это игнорировать:
- Я чувствую, что жив! Я испытываю эмоции! Кем же это меня делает? Зачем это все, если ты прав?
Главный ухмыльнулся и пожал плечами:
- Откуда мне знать? Но сам подумай: все же перед нами! Есть жизнь и смерть, мрак и свет. Ничего лишнего. Если верить нашему Диоиду, мы появились с подачей напряжения. Следовательно, исчезнем, когда электрическую цепь разомкнут. Но все это, в сущности, не имеет значения.
- Почему не имеет? – спросил я.
- Потому что это ответ на вопрос «как», но не «почему», – сказал он. Я поразмыслил над его ответом и сказал:
- Но ты сказал «разомкнут». Кто же разомкнет цепь? – в ответ Главный лишь пожал плечами.
- Я боюсь, когда говорят «круг замкнулся», потому что это знак смерти, – внезапно сказал Усач. Мы оба оторопело смотрели на него. – Когда цепь будет разомкнута, мы исчезнем, но, когда ее снова замкнут, тут уже будет кто-то другой, на нашем месте. Это и станет окончательной смертью: когда следов наших уже не останется.
Свет потух, я, Усач и Главный погасли. Я словно резко заснул, как бывает, когда моментально вырубаешься от изнеможения. Я подумал, что это все, что меня уже нет и не будет. В каком-то смысле так и есть. Но, видимо, ток еще не подали, цепь остается разомкнутой. Остается воспоминание самого пространства о нас, как отпечаток солнца на сетчатке.
Я проснулся, мне снится жизнь, снится повседневность. Вскоре я обо всем этом забуду. Когда-нибудь меня не станет.