Виталий Богомолов
Крутояров
У нас передышка. Сидим с троюродным братом Борькой, пиво пьём, второй раз в жизни встретились. Во дворе, в затенённой яме ещё не докопанного нами погреба, прохладно – блаженство. Я приехал к нему в гости и решил помочь. А на улице зной невыносимый, даже собаки в селе не гавкают. Наверное, в тень попрятались, языки на полметра высунув?
– У меня друг был, – делится неожиданно Боря, думая о чём-то о своём и широко зевая, – Витя Крутояров…
– А я его знаю, – говорю.
– Откуда ты его можешь знать?! – удивился Боря, отшатнувшись и разглядывая меня в упор, будто впервые увидел. – У него брат предприниматель… – приводит Боря какой-то непонятный мне аргумент.
– Брата не знаю, а Витю знаю. Мы с ним на одной заставе служили.
– Как!? Ты, что ли, тоже на Даманском служил? – встрепенулся Боря.
– Вообще-то застава там называлась Михайловская, – вношу ясность. – А на острове Даманском был только бой. И что же Витя рассказывал тебе про Даманский?
– Ну что… – смешался заметно Боря, видимо, улавливая в моём вопросе какой-то подвох. – Он в том бою здорово, говорит, отличился. Он же здоровенный!
– Да, помню, ростом высок, в плечах широк, не то, что я. – Хотя прошло тридцать лет, и мы за это время ни разу с Витей не встречались, я помнил его хорошо. Допытываюсь у Бори: – И что?
– Косоглазых, говорит, косил только так. Но и сам был ранен. Так ты же знаешь. Раз вместе были. У него, между прочим, орден Боевого Красного Знамени за тот бой.
– Старший сержант Юрий Баба;нский, “впрочем между” хэ-хэ, за тот бой (в живых тогда от заставы четверо осталось) Звезду Героя получил, а Витя ранен был и только орден?.. Обидели мужика, – съехидничал я. – А орден этот у него, Борис, ты видел?
– Да нет, – замялся Борис. – Мы же с ним подружились, когда орден он уже потерял. Сняли, скорей всего, со спящего. Он ведь пил по-страшному. В ментовку сколько раз попадал…
– А сейчас?
– Совсем не пьёт, уже год, – ответил Боря скорбно и как-то задумчиво.
– Молоде-ец! – искренне восхитился я, слушая, как говорится, разинув рот.
– Умер.
– Как умер?!
– Ночью поздно шёл по переулку. Видимо, сильно поддатый был… Короче, свалился, отрубился и… больше не проснулся. Здесь вот недалеко. Дело было в начале ноября. Снега ещё, правда, не было, но умер Витя от переохлаждения. Температура в ту ночь стояла плюсовая, но всего три градуса. Пятьдесят два года было ему только. Хороший парень был, душевный. Водки мы с ним выпили немеряно. Я когда вернулся с Чернобыля облучённый – грунт КАМАЗами там вывозили заражённый – сильно пить стал. Причины были: жена меня тогда бросила, ребёнка увезла… Сын у меня… Теперь уже взрослый юноша…
Он замолчал. Потягивая грустно пиво и думая, видимо, о своей не так сложившейся жизни. Я тоже долго молчал, вспоминая Витю Крутоярова, потрясённый его ранней и такой нелепой кончиной.
– А теперь слушай правду, – сказал я. – Убедительнее правды нет ничего! Служили мы с Витей Крутояровым действительно на одной заставе, да. На Китайской границе. Только от Даманского далеко – в Семипалатинской области. Зато от ядерного полигона не очень, видимо, далеко. Я был старшиной заставы, третьим лицом после двух офицеров, начальника заставы и его зама. А Витя – теперь держись, чернобылец, за сердце! – был у нас хле-бо-пё-ком. Хлеб он выпекал ежедневно. Поэтому на линию границы он никогда не ходил. Службу нёс только часовым по заставе, по четыре часа в сутки, не больше. А всё остальное время – конечно, исключая восемь часов сна – занимался хлебом: у него была большая деревянная дежа;, кадушка такая специальная, в ней он заводил квашню. Ну, ты же деревенский, сам знаешь. Готовил дрова, топил печь, месил тесто, делал выпечку… Героизма, конечно, в этом мало, но дело жизненно важное. И хлеб у него, надо признать, получался очень хороший. А руки были накачаны – будь здоров. Не руки – вёсла! Чтобы промесить в деже тесто, надо ведь поворочать его…
Ни в каком бою он, естественно, не участвовал. На нашей заставе, к счастью, не было вооружённых столкновений. И, надо добавить, когда проходили упражнения на стрельбище, стрелял он очень хреново. А вот брагу варить умел. Дрожжей подкопит, сэкономит, у повара сахара наворует и поставит бутыль браги где-нибудь в кустах возле арыка. Не раз на этом попадался. Так за что, скажи, он мог получить орден? Не было у него никакого ордена, Боря! Не было! И не могло быть.
– А он-то нам заливал за выпивкой о своих подвигах, что был ранен… – угрюмо промямлил Боря, разочарованный и обиженный обманом друга.
Помолчал задумчиво и с огорчением проговорил:
– Сколько раз Витька расписывал нам этот бой, я прямо вот до сих пор вижу эту картинку…
– Ну-ка, ну-ка, поделись! Интересно.
– «Я, значит, короткими перебежками к БТРу, – рассказывал Витька, – укрылся за ним и стал их валить, а их, как рой идёт… А нас осталось-то… И тут меня, – говорит, – как толкнул кто – я вперёд, шагов с десяток пробежал, упал, и опять стреляю, крошу их. Вдруг сзади как даст – меня аж на земле подкинуло! Оглядываюсь – мать честная! БТР-то разворотило, и как раз в том месте, где я стоял. Это меня Ангел-хранитель толкнул. Тут я понял, – говорит, – что за БТРом прятаться опасно, на него же в первую очередь охота идёт. Из РПГ саданули. Дымище повалил… Моторный отсек горит…
Я обратно. На броню прыгнул, глянул внутрь, в люк – все мёртвые? Не-ет, старший лейтенант живой. Но и ранен, и контужен. Я его наверх, а он как мешок, да и тяжё-ёлый такой. Ладно, у меня силёнка-то есть. Выволок, на землю спустил… Тут меня и шарахнуло под лопатку. Дальше уже ничего не помню… Только в госпитале узнал, что мне за спасение старлея орден Боевого Красного Знамени выписали, да за ранение…»
– Обманул, выходит? – усмехнулся я, подумав про себя попутно, что в первой стычке на Даманском никаких БТРов ещё не было. Они там появились только 14 марта, во втором бою.
– Обману-ул, – отозвался с огорчением и запоздалым упрёком Борис.
– Ну, понять его можно. Он ведь сознавал в душе, что с его могучим телом – в жизни он ничего не значит. Это, Боря, думаю, его сильно мучило. Оставалось только коров пасти, либо водку пить. А хотелось чего-то героического. Человек он был, надо сказать, с амбициями, только амбиции эти у него были ничем не обеспечены. Вот. Признайся он вам, что хлебопёком был, сделал бы себя предметом ваших насмешек. Не так ли?
– Да, та-ак, – согласился нехотя Боря.
– Вот и сочинил легенду, которая его согревала и поднимала в ваших и в собственных глазах. Человеку всегда ведь хочется чего-то значить и чего-то стоить. У каждого из нас, видимо, сидит в душе бесёнок, который подстрекает нас казаться чем-то бо;льшим, чем есть мы на самом деле.
На это Борис ничего не ответил.