-1-
Однажды к родственникам Эмиля приехал один мужчина со своей женой. Я и мама были предупреждены, что вечером к нам зайдёт в гости этот дядя Рудольф с Эмилем и его мамой. Я сразу догадалась в чём дело. Значит сватать? Таким образом меня хотели засватать ещё до Нового 1958 года, но я была против. Я тогда Эмилю сказала, что свою больную маму и Федю не брошу. Мы даже поругались. Я в запале выкрикнула, что если ему нужна жена, то вокруг девушек полно. Конечно, потом мне пришлось извиняться. Теперь на дворе февраль 1958 года и Эмиль решил повторить попытку. Ничего мне не сказав, не предупредив! Я была возмущена! Что же делать?
Но моя мама со мной спокойно поговорила и убедила меня не делать глупостей. Мы встречались почти два года, он так много нам помогал, мама его хорошо узнала, и главное - он ей сильно нравился. Но больше всего меня успокоило то, что Маша с мужем приезжают в Наумово жить, она без нас скучает и одна там находиться больше не может. Значит, в лице Маши мама получит поддержку. В обед наши гости пришли, а Федя сходил за дядей Карлом. Засватали по всем немецким правилам.
Со свадьбой долго тянуть не стали, назначили её на 16 марта 1958 года. Это событие выпало на День Выборов. Наши мамы и мы высказались против свадьбы - средств на неё не хватало. Но мой дядя взял на себя слишком много, так как родни было достаточно и с одной, и с другой стороны. Дядя Карл пообещал, что он всё организует, мы и наши мамы не должны об этом беспокоиться. Свадьба состоится в его доме. Напишу о приготовлении к свадьбе и о старом обряде её проведения. Этот обряд помнили ещё немецкие женщины из «дома».
Наша задача с Эмилем состояла в том, чтобы собрать молодёжь. Нам помогали три друга со стороны Эмиля и три девушки с моей стороны, которых звали дружками. Должно выполняться условие - они не связаны семейными узами. К дому, где будет свадьба, дружки подвозили столы и скамейки. Это бралось у соседей, занималось - у кого что имелось. Забота парней - побеспокоиться о лошадях, почистить их так, чтобы блестели. В эти предпраздничные дни лошади получали больше овса, чем обычно. Ребята наряжали сани, красовались, украшенные лентами, лошади. Так как у нас обоих не было отцов, их роль играли взрослые родственники. Например, мой «отец» - дядя Карл, «отец» Эмиля - Эрнст Клинк, тоже мой родственник. Он был тамадой на свадьбе, ездил с нами по селу с приглашениями на свадьбу. Таким образом, каждая семья заранее знала, что она приглашена. Наши гости и помогали нам всем необходимым, например, готовили напитки, собирали посуду.
В обязанность моих дружек входило: подсчитать, сколько требуется посуды на столы и добыть её. Девушки носили с собой украшенные корзины, с которыми они ходили ко всем приглашённым, брали то, что те заранее приготовили. У каждой хозяйки стояла своя метка на тарелках, стаканах, вилках, ложках. Девушки побеспокоились и о кастрюлях, сковородках и т.д. Мои подружки наряжались, красовались в вышитых фартучках, кофточках, глаженых юбочках. В день свадьбы девушки делали друг другу причёски, выглядели в этот день все особенно красивыми. Парни одели костюмы. Девчата разносили приготовленное кушанье по столам, ребята следили за своими обязанностями. Ближние соседи получили задание готовить, варить, каждый делал что-то своё. В доме в это время не топили и не варили. Там только украшали столы, накрывали скатертями. У кого они ещё сохранились из «дома» - не жалели, отдавали на пользование всем нуждающимся. Поваров и их помощников нанимали, платили им за это.
На нашу с Эмилем свадьбу из Казахстана приехали Маша с Николаем. Как мы обрадовались, что снова оказались вместе. Мы уговаривали их приехать к нам жить, что вскоре и совершилось.
Красивое белое платье из штапеля сшила мне моя тётя, костюм Эмиль смог себе купить. Бывало, что ребята друг у друга одалживали костюмы. Красивый, аккуратный веночек из цветной бумаги и букетик на костюм смастерила моя двоюродная сестра по отцу. Она многих радовала своими изделиями.
Свадьба продолжалась, как принято было в то время, два дня. Шумели, веселились от души, но при этом ни драк, ни происшествий не случилось. За порядком следил Эрнст Клинк. Мы благодарили всех, кто присутствовал на нашей свадьбе, кто помогал нам. Эти люди, их добро и участие остались в душе, в сознании на всю жизнь.
После свадьбы я перешла жить из своего дома к Эмилю. Теперь уже в нашем домике было три маленьких окна. На два кухонных оконца кто-то аккуратно сшил две занавесочки из марли, а третью - настоящую тюлевую, мы повесили на окно, что смотрело на улицу. В «Зале», маленькой комнатушке, за печкой-перегородкой стояла наша никелированная кровать. Её Эмилю выделили в колхозе за хорошую работу, за деньги . Это - наша гордость, в то время такие кровати считались редкостью. Перед окошком у кровати стоял маленький столик с радиоприёмником. Нам нравилось перед сном слушать все передачи подряд, утром он будил нас в 6 часов. Здесь же в углу поставили небольшой шифоньер, который я тоже заказала на мебельной фабрике. Рядом с шифоньером стоял сундучок, в котором аккуратно сложенной хранилась одежда Эмиля и его мамы, постельное бельё. На расстоянии шага от сундучка располагалась входная дверь из сенцев. По другую сторону от двери стояла деревянная кровать мамы Розы, рядом - табуретка. В углу - стол, чуть правее - оконце и ещё одна табуретка. Вот и вся мебель и имущество. Так я вошла в семью мужа.
В качестве свадебных подарков преподносили нам и посуду. В это время появилась возможность кое-что купить в Тальменке. Рассматривая подарки, мы всем говорили вслух и мысленно: "Спасибо!" Кто вилки, кто ложки дарил, даже и с метками. Мама Роза убирала её и ставила на тарелках, кастрюлях, вилках, ложках уже свою, новую метку. Мы с ней гордились: родилась новая семья, новая метка, нас теперь тоже будут на семейные торжества приглашать. Когда я что-нибудь новое покупала из посуды, метку делала мама Роза и мне с радостью в глазах показывала.
На жизненном пути всем людям выпадают различные испытания. Каждый человек по-своему из них выходит. Что же случилось у нас? Подаренную нам посуду мы аккуратно уложили в большую новую корзину: стаканы, тарелки, блюдца, чайничек, сахарницу и т.д. Эмиль поставил посуду в кладовке на доски, закрывающие ларь. В ларе находилась пшеница. Накануне мы заполняли мешки пшеницей, чтобы везти её на мельницу молоть на муку. Корзина стояла на крепкой доске, длиннее других, мы её никогда и не трогали. Кто-то из нас передвинул корзину ближе к краю и забыл, другой это не заметил, не проверил. Упала корзина не сразу, а через время. Однажды ночью раздался сильный грохот, мы соскочили и сразу догадались, что же случилось. Выскочили из комнаты посмотреть, и действительно, разбилась почти вся посуда. Почему же она хранилась у нас в таком месте? В комнате посуду абсолютно негде было поставить, шкафа не было, полочки тоже, да и места для этого не нашлось бы. Шифоньер вместили, повесили зимнюю и летнюю одежду. До этого она у нас висела на стенке, на гвоздиках, закрытая занавеской. Особенно мы не горевали, сказали друг другу, что посуда бьётся на счастье.
-2-
Жили мы счастливо, дружно, любили друг друга и наших матерей. Мне, молоденькой, долго казалось, что у нас всё по-другому, чем у наших друзей. Мы не хитрили, никто из нас никакую выгоду для себя не искал. Мы не обманывали друг друга, секретов у нас не было, никто себя не ставил выше другого. Мы старались не разлучаться, один без другого всю жизнь скучал. На моё счастье, я сразу мать Эмиля назвала «мамой», считала, что иначе и быть не может. По-моему мнению, если ты мать мужа никак не называешь, она для тебя - НИКТО, пустое место. Называть его маму просто именем, я считаю, неприлично, ведь она не твоя подруга. Это просто неуважение по отношению к родителям мужа. Они - старше тебя, мудрее, вырастили сына, сколько бессонных ночей пережили, воспитали его так, чтобы он стал твоим единственным, любимым, жил для тебя, любил тебя. Значит, они достойные родители, заслужили, чтобы ты их называл мама и папа. Ты для них в душе, как дочь, они будут тебя во много раз больше любить, ведь ты любишь их сына! Поэтому люби и уважай его родителей тоже. Мы оба наших матерей называли мамами. В семье бывали и разногласия и ссоры, бывает это и с родной матерью, но ненадолго. Свекровь всегда была для меня второй мамой и примером для подражания.
Жить в бедности и в тесноте - непросто. Но другого мы не знали. Сами зарабатывали каждый рубль, ждать и выглядывать неоткуда. Обе мамы находились на нашем иждивении. Колхозная пенсия в то время составляла 12 рублей в месяц. В аптеке лекарство для моей мамы стоило 25 рублей в месяц. Но мы радовались, если оно имелось в наличии, если его нам давали в руки. В сознании присутствовала одна только мысль: лишь бы помогло, лишь бы уменьшить страдания. Мама Эмиля меня любила, как свою дочь, я это хорошо чувствовала. Вечером стояла у калитки и ждала меня с работы. В первые годы нашей совместной жизни Эмиль приходил летом домой поздно. Если я работала в первую смену, летела как на крыльях всю дорогу и дома была уже в шесть часов вечера. Мы вместе с мамой готовили ужин, ждали Эмиля с работы. Она всегда интересовалась, чем мы занимаемся, как прошёл рабочий день. Я ей рассказывала всё до мелочи, видела, что она искренне меня слушает, даёт советы, как поступать в том или ином случае, особенно в отношениях с людьми.
Вечером с радостью встречаем Эмиля с работы, а за ужином он нам рассказывает о своём рабочем дне. Если мы что-то планировали купить, то делали это втроём. Деньги у нас лежали в одном общем месте, мы не прятали их друг от друга. Мама Роза меня учила кроить, шить, вязать, мне это умение очень пригодилось, когда появились дети. Я сейчас удивляюсь, откуда я брала время на то, чтобы вязать кружева, вышивать. Вышивала я наволочки, большие и маленькие, детские уголочки, дорожки и картины.
Эмилю в свободное время нравилось играть в футбол. Молодые ребята собирались на лугу по вечерам и гоняли мяч, ведь по возрасту - они ещё совсем мальчишки, хоть и женатые. Я его не удерживала, не ворчала, не указывала, что ему делать. Мне нравилось всё, чем он занимался. Я им гордилась перед другими девушками. Ему не нужно было говорить, что делать, ведь он был один сын у больной матери. Она перенесла тяжёлую операцию в начале 1957 года, и не могла выполнять работу ни во дворе, ни в огороде. Если я отсутствовала вечером дома, Эмиль сам носил воду для полива овощей в огороде, поливал грядки. Вдвоём мы пропалывали и окучивали картошку у себя дома, потом - у моей мамы. Дрова заготавливали тоже на два дома. Мой брат нам во всём помогал.
Третьего марта 1959 года у нас родилась дочь, наша куколка, наш ангелочек. Мы все были рады и счастливы. Вместе со мной радость разделяли мои родные - мама, сестра и брат. Но я могу с уверенностью сказать, что больше всех радовалась наша мама Роза. Ей позволили дать своей внучке имя - Ира, Ирочка. Мама не отходила от её качалки, которую Эмиль сам смастерил, даже, когда дочка спала. Тень постояной тревоги и печали сошла с маминого лица. К ней часто приходили слёзы недоумения и горя, она очень тяжело переживала своё вынужденное одиночество и до конца жизни так и не узнала, вдова она или нет. Её муж Александр был арестован вместе с братьями в новогоднюю ночь 1937 года и пропал навеки. Маму Розу мучил один и тот же вопрос: «Почему, почему всё это с нами так случилось? Александр, Александр, где же ты в конце концов? Где ты можешь быть? Что случилось, что мы ничего не знаем о тебе и не получили ни одного письма? Уже 22 года?» Все эти вопросы без ответов были её постоянными спутниками днём, и особенно ночью, много лет подряд. Поздно ночью она и засыпала с этой тревогой. Теперь тревожное состояние поменялось на радость, любовь, счастье, заботу о внучке - в 63 года наша мама стала бабушкой. Часто эту радость омрачали дни, когда обострялись болезни и не отпускали боли. Тогда она лежала в кровати и не могла даже подняться.
Ира росла спокойным ребёнком, редко плакала. Да мы и сами в то время светились от счастья. Были спокойны и довольны тем, что имели. Такое настроение передавалось от нас и ребёнку. Голову до истерики, до сумасшествия не забивали себе завистью. Мы не завидовали ни чужим, ни близким. Мне кажется, что и понятия такого раньше не существовало. А сейчас иногда зависть до болезни разъедает человеческие души, не щадит нервы и самого человека, делает себе и своим близким больно, отдаляет родных людей друг от друга. Мы желали только одного - чтобы не болели наши матери, чтобы они могли спать без болей и приступов, чтобы спокойно проходила ночь.
Понятие «эгоизм» я могла расшифровать только пятьдесят лет спустя. Сейчас у многих уже взрослых детей в мыслях одно - родители им не помогают, дают им меньше, чем другим детям. Некоторые и считают себя умней родителей, не ценят их, иногда и на посмешище выставляют, думают и говорят о них плохо. А как это больно и обидно для родителей, особенно для матери. Всё это и приводит к скандалам, к болезням. Мать ведь всю вину за случившееся на себя принимает: "Наверное, это я что-то упустила в воспитании, мало времени уделяла своему ребёнку, не смогла привить ему основные жизненные ценности. Теперь страдает и он, и мы".
Росла наша доченька без врачей. В селе их просто не было. Мы прислушивались к советам наших матерей, тёток. Если ребёнок заболевал, лечили его сами, своими средствами, без лекарств. Для меня главным девизом в то время была чистота, как могла, я заботилась об этом. Ребёнок получал до шести месяцев молоко и молочные продукты, потом постепенно переходили к общему столу. Главное, всё должно быть свежим. Заваривали и пили чай из лесных трав и ягод, смородины, варили компоты. Зимой, даже в буранную или в морозную погоду, катал Эмиль свою дочку на санках. Сверху на санки он приделал деревянный ящичек в виде кареты.(Через много лет точно такую же карету он сделал и для своей внучки Наташи). Укутаем её тепло - и на свежий воздух. Эти прогулки происходили почти каждый день.
Когда Ирочке исполнилось два месяца, мне пришлось выйти на работу. В то время существовал такой закон: женщина могла задержаться в декретном отпуске не дольше двух месяцев. Иначе теряешь работу. На фабрику многие хотели устроиться, так что задержись я ещё дома, пришлось бы мне идти в колхоз. Мы с матерью вышли из положения. Я свою доченьку кормила грудью до одного года. На фабрике нас, таких кормящих мам, на час раньше отпускали с работы. Дочь с большим желанием питалась грудным молоком, быстро научилась кушать. Два-три раза за ночь я вставала, кормила её, пеленала, но этого никто не слышал, все спали спокойно. В девять месяцев Ира начала ходить, не ползая, так как места для этого у нас не было. Весной, когда потеплело и просохла земля, она уже вовсю бегала по двору.
В свободное от работы в колхозе время, зимой, у Эмиля появилась новая обязаность: его поставили ответственным за подачу электроэнергии на колхозной подстанции. При помощи движка вырабатывался ток и поступал по проводам в посёлок и на фермы. Перед этим в течение года шли подготовительные работы с тем, чтобы провести в каждый дом и в каждое помещение свет. Таким образом, дождались люди и в маленькой сибирской деревушке это чудо. Для простых людей в лампочке "Ильича", висевшей под потолком, заключалась их радость и счастье, надежды на лучшую жизнь. Движок работал и вырабатывал свет с шести часов утра до двенадцати ночи. Эмиль с напарником менялись сменами, в результате появилось много свободного времени для семьи. В свою очередь, и я работала спокойно на своей мебельной фабрике, зная, что дома Эмиль позаботится и о дочке и о маме.
Летом 1959 года из Казахстана приехали к нам в село жить Маша с Николаем. Привезли с собой своего сыночка Володю, который был старше нашей Ирочки на несколько месяцев. Мы обе очень полюбили наших детей, я - Машиного сыночка, а она - мою дочку. Они нам были, как родные. Николай устроился работать на мебельную фабрику. Жить обосновались у мамы. В ноябре 1959 года нашего Федю взяли служить в Армию на три года. Потянулись мучительные дни, месяцы, годы ожидания брата из Армии домой.
http://www.proza.ru/2018/02/05/46