10. Три копейки медведя

Елена Богова
«Дружба начинается с улыбки!» – гласила надпись над входом в местный сумасшедший дом. Потому что в тех местах никто не верил в чистоту улыбки, и негров здесь не водилось. А улыбаться беззубым ртом было, по меньшей мере, странно, поэтому все улыбчивые обыватели этой обители зла – родных мест Колобка – содержались в этом диспансере.
Вот туда-то и запрятали выжившего после травли собаками медведя хозяева города. Медведь улыбался и много. А что ему оставалось делать, если он не нашёл странный встреченный объект из начала нашей сказки? Этот неопознанный объект вселял страх и любопытство в душу ранимого медведя, а потому его непременно нужно было изучить, вскрыть, поковыряться в нём, препарировать и, зашив всё обратно по порядку, выпустить обратно в свет. А иначе что-то странное бы терзало животное изнутри, столько годов прожил, чего только не нажил (ума, естественно, не нажил!), а тайны непознанного всё ещё терзали мозги и сердце унылого зверя. Так хотелось покопаться в психологии современных чудес света! Вот и направился вдогонку за таким медведь. Да не знала несчастная зверушка, что Колобки в наше время не просто так делаются и катаются они, конечно же, не просто так по земле. Что Колобки – это дань современной моде и научному развитию, прогрессу, что Колобки – это киборги современной психологии, восточноведению и коммерциализации общества. Кроме того данный объект был – научным экспериментом, сбежавшим из лаборатории, так что бабушки и дедушки его были все приёмные, и вообще числись в здании обнесенном колючей проволокой в штате научных сотрудников.

- За улыбкой – будущее! – убеждал всех голос, доносящийся из радиоприёмника, весящего в коридоре хосписа, в котором приютили медведя.
К тому времени, как Колобок скрылся с глаз младшего научного сотрудника практической лаборатории, изучающей счастье в чистом виде, медведь достиг здания, обнесенного колючей проволокой и попытался выломать ограду, чтобы тайно проникнуть внутрь. Но звуковой сигнал известил охрану лаборатории о нападении забугорной нечестии. Со всех цепей спустили собак-киборгов, которые задрали медведя недалеко в лесу. А так как он был ветеран войны и вообще скотиной долгоживучей, то его неубиенное тело замотали в белую рубашку с длинными рукавами и в этом саване доставили в лечебницу, где доктора осмотрели медведя и вынесли вердикт, что медведь жил, медведь жив, медведь будет жить.
На третий день он уже всем улыбался во все тридцать три зуба, потому что его так учили: дружба начинается с улыбки!

Но дружбы не случилось, медведя держали насильно и выпускали гулять только до высокой бетонной ограды, по верху которой шла колючая проволока, а посему просто так из лечебницы было не выйти.

- Ты слишком много улыбаешься! – шипел на медведя сосед-дракон по палате. – Тебя так увезут в цирк или продадут в зоопарк. Они там любят живых счастливых медведей!
На это медведь только ещё шире улыбался, представляя, что он может устроить в зоопарке для любопытствующих зевак и их тупых личинок, которых обычно называли детьми. Но так как у медведя не было своих медвежат (лисы, кролики и чернобурки очень любили своё потомство, а потому тщательно скрывали его от ока туповатого папаши), то про личинок он ничего не знал. Но надеялся, что они хотя бы вкусные на какой-нибудь из его зубов!
- Прекрати улыбаться, я тебя прошу! – выл на медведя сосед-дракон, который лежал с ним по схожим симптомам, лечили их обоих шоковой терапией и таблетками. Ни то, ни другое не помогало ни медведю, ни дракону.

Когда после операции медведь очнулся и увидел прямо перед собой морду невиданной твари, то решил, что у него очередной приход со времен пережитой войны в заливе он страдал галлюцинациями и приступами Нострадамуса – видел будущее. Будущее чьё угодно, но только не своё, а потому жил всегда интересно, не зная, когда же ему лично прилетит кирпич по голове.

К следующему утру он уже знал всю историю жизни дракона: от первой его мысли, когда он был ещё упакован в яичную скорлупу до сегодняшнего дня – пребывания в палате душевнобольных.

В истории этой ничего нового или интересного для медведя не было, но он её с улыбкой выслушал, понимая, что ему всё равно этого не избежать. Соседи бывают разные: весёлые и не очень, разговорчивые и не очень, хорошие и не очень. Этот был зануда и альбинос. Противный дракон-альбинос, ничего интересного, просто он потерял брата-близнеца и остался последним в своём роду, а потом все перестали верить в драконов и Садко (так звали дракона) совсем сошёл с ума. Однажды ночью он прибился к надписи: «Дружба начинается с улыбки!» деревянными гвоздями, так что его белая молочная кровь дракона стекала на ограждение и кареты медперсонала, чем они были ужасно раздосадованы, потому его сняли и положили в палату. При этом каждый санитар твердил, что драконов не бывает. В конце концов, сам Садко стал считать себя гусляром, который из-за «звездной болезни» проходит лечение в психиатрической клинике. Единственное, что умел делать этот бледный змей – это ныть: «Не улыбайся!», «Пригни уши!», «Не спи, а то проспишь смерть!» и всё такое прочее.
- Ты хотя бы брата своего помнишь? – спрашивал его медведь на третий день пребывания в хосписе.

- Отчасти, - ныл бесцветным голосом Садко и ужасно боялся оказаться в зоопарке и цирке, ведь он от природы не любил не верующих в него людей.
Медведь нашёл много интересных знакомых в больнице и даже организовал свой табор, в него входили: три медведя – мама, папа и Миша; девочка Маша и её кровный дядя Медведь; белый злой медведь и белый нытик-дракон Садко.

- Мы должны отсюда выбраться! – уговаривал ветеран всю шайку на побег из больницы.
- Зачем? – удивлялся белый клыкастый медведь, валяясь ковриком в ногах медперсонала. – Меня тут бесплатно кормят, что я там буду делать?
- Пойдёшь искать северный полюс! Это твоя родина, - увещевал его ветеран.

- Да ну! Нам и тут хорошо! – улыбались друг другу Маша и Миша. У них был межвидовой секс по понедельникам и шоу стингеров по пятницам, потому покидать пределы лечебницы они не собирались.

Медведь понимал, что он тут один более-менее соображающий псих-больной и что задача выбраться из-за стен с колючей проволокой для него становится номером один.
- Улыбайся, улыбайся! – пела певица и тот ещё штат США Айова из радиоприёмника, когда ветеран выламывал окна на третьем этаже больницы и верхом на драконе собирался улететь в даль светлую.

- Но я тебе не птеродактиль! – зло отнекивался Садко. – И прекрати улыбаться, меня это бесит!
- А ты не пробовал сам поулыбаться? – в ответ предлагал ему медведь. – Улыбка делает нашу жизнь ярче!

- Если я выживу после того, как ты заберёшься на меня! – пыхтел под медведем несчастный ящер. Его кожаные крылья так давно не разминались для полёта, что он уже сомневался в том, что сможет вообще пролететь хотя бы два метра до земли. А ведь им нужно было вылететь за пределы больницы и лучше, если вообще за пределы города и края.

Так что это могла быть совершенно сумасшедшая и невыполнимая задача и идея, однако попробовать его уговорил медведь, а ещё он пообещал змею новый сверхзвуковой аэроплан. Поэтому зануда согласился на побег, ему ужасно хотелось размять крылья и воспарить над действительностью бытия.
Как это бывает в сказке, сбежать они смогли, то есть улететь они смогли, как оно выглядело при этом страшно себе представить! Медведь верхом на драконе-альбиносе – зрелище не для слабонервных. Но, как известно, слабонервные такие сказки не читают.

На траву они приземлились где-то далеко за пределами городка, и дракон сразу же повалился кверху лапками, ерзая и извиваясь всем телом по земле.

Медведь отбежал в сторону и с удивлением чесал лапой в затылке:
- Это ты чего? Возбудился что ли так?
Дракон открыл один глаз и посмотрел на медведя очень внимательно, так внимательно, как никогда до этого ещё не смотрел:
- Ага, конечно! Прям извёлся весь от возбуждения! – сострил альбинос-монстр, продолжая елозить телом по земле. – Просто живность всякая больничная замучила.
- Слушай, а у тебя детей нет? – вдруг осенила медведя благая мысль. Он всегда считал размножение делом благим, а тут такой шанс – скрестится с неопознанным летающим объектом. Таких моделей сейчас не выпускают! Везение для медведя было на каждом шагу, куда не плюнь – попадёшь в нелюдя и диковинную зверушку.

Тут у него что-то неприятно заныло под ложечкой, засосало в желудке. «Это от недоедания!» - подумал медведь и причмокивая, начал облизываться, вспоминая Колобка.

Колобок в воспоминаниях медведя был чем-то аппетитным и лакомым, таким каким бывает хлеб для очень голодных людей. Медведь был хоть и сам нелюдь, но чувство голода очень хорошо знал, в отличие от чувства меры.
Словно в ответ на его мысли запретные Садко тоже начал облизываться и причмокивать, загадочно моргая глазами на медведя.

- Нет спать я с тобой не буду, - произнес он таким голосом, словно убеждал в этом себя, а вовсе не медведя.

- И это правильно, - снова улыбался сам медведь, поворачиваясь спиной к дракону и направляясь в ближайший лесок, в котором наверняка было полно всякой живности и для того, чтобы поесть и для того, чтобы поразмножаться. Жизнь медвежья была проста, как три копейки: пей, ешь и трахайся.