4. Замужество. Алтай. Наумово

Ирина Фихтнер
                -10-
      Летом и моей маме стало получше. Она поднялась с постели и вернулась в свой домик. Хорошо, что жили мы рядом, я её часто навещала. В это лето в колхозе впервые открыли детский садик. В августе я отвела туда Сашу. Он пошёл, не сопротивлялся. Сначала я сама водила, потом и Ире доверила. Садик - далековато от нашего дома, напротив фельдшерского пункта. Первое время он потихоньку, никому не говоря, уходил из садика и сам приходил домой, быстро запомнив дорогу. После разговора с ним, объяснений  Саша больше не сопротивлялся, оставался в садике, но частенько выглядел печальным и молчаливым. Садик открыли только на лето, зимой он не работал. Все маленькие ребятишки оставались зимой со своими бабушками, так как мамам приходилось работать.

      С наступлением лета я устроилась на работу в колхоз. Пошла на прополку свёклы, надеясь заработать хотя бы на сахар. Мне казалось, я умею полоть свёклу, это не такая сложная работа, но опыта в этом деле не имела совершенно никакого. Получалось так, что я всегда отставала от других женщин. Как ни старалась, как ни пыталась сосредоточиться на работе, ничего вокруг не замечая, мне не удавалось их догнать. Они шли по рядам очень быстро, виртуозно орудовали своими тяпками во все стороны, смотришь - срублена трава, лишняя свёкла. В ряду через определённое расстояние остаются одиночные, только самые крепкие растения. Конечно, женщины пропалыванием свёклы занимались с детства, приобрели сноровку и опыт. Я вроде бы тоже с детства полола картошку, и совхозную, и у людей, но картофель - это не свёкла.
 
     Устанавливалась и норма прополки, и она была немаленькой. Поля казались длинными, нескончаемыми. Когда все доходят до конца, устраивается отдых. Кто пришёл первым, помогает другим, отстающим. Мне всегда помогала, шла навстречу, моя двоюродная сестра Аня Фель. А как было жарко, лицо и глаза заливал солёный пот! Свекольные поля часто располагались рядом с лиманом, откуда к нам летела туча мелкой мошкары. До конца поля мы доходили с опухшими лицами и руками, с заплывшими глазами. Всё тело чесалось и горело. От напряжения у меня сильно болела спина. В перерыв я ложилась на землю от бессилия, а слёзы текли из глаз вместе с потом. Плакала я и от стыда за себя, оттого, что не получается у меня полоть свёклу так же быстро, как у других. Было жаль Аню, она после своего ряда ещё должна каждый раз мне помогать. Приезжает водовоз, мы умоем свои лица холодной водой, напьёмся от души, обольёмся и быстро достаём свои котомки с едой. Водовоз ждёт пока мы пообедаем, опростаем свои бутылки с молоком или с чаем, как у меня. У нас этим летом коровы уже не было. Затем наполним свои бутылки водой и поставим в тенёчек. Пройдём, прополем поле туда и обратно, доберёмся опять до своих бутылок и напьёмся уже тёплой водой.

      После второй прополки свёклы в колхозе начинается новая страда - сенокос, в котором самое активное участие также принимают женщины. Давали выходные дни, субботу и воскресенье, для того, чтобы люди смогли заготовить сено для своего хозяйства, для своей скотины. Каждая семья косит свои делянки, полученные от колхоза, ставит стога. Так как я в это лето работала в колхозе, мне тоже выделили место, к счастью, рядом с местом друга Эмиля. Нам повезло - это был сплошной луг без леса, без кустов. Там можно косить траву на сенокосилке. Иначе нам бы пришлось косить вручную косами, как в прошлом году. Я могла в эти выходные дни остаться дома и привести в порядок запущенные домашние дела.

      В воскресенье я принялась за стирку. День выдался очень жарким. Я заметила, что через дорогу на речку направляются подростки походить по воде. Плавать никто не умел, поэтому они заходили в воду только по колено. Дно и берег - в основном, песчаные. В обед, в самую жару, мы тоже пошли на речку с детьми. В одних трусиках они побегали по берегу, набрызгались, наигрались и побежали домой. К Саше часто наведывался соседский мальчик Вовка, который в этот раз тоже был с нами на речке. После обеда дети втроём возились во дворе, возле бабушки. К Ире пришли подружки, заигрались и не заметили, как со двора незаметно исчезли мальчики. Ближе к вечеру прибегает сосед - подросток Володя Кузнецов и кричит нам: «Вовка с Сашей на лодке на другом берегу Курьи!» Я изо всех сил помчалась на речку и ахнула про себя.

      Никогда раньше мне и в голову не приходило, как же, оказывается, широка наша речка. Вся её противоположная сторона казалась мне заросшей камышом, водорослями. В этой сплошной зелени вода даже и не просвечивалась. Мужчины, кто заплывал туда на лодке порыбачить, старались подальше держаться от водорослей, так они запутывали удилища, вёсла да и саму лодку. И что же я вижу? Разглядела лодку, запутавшуюся в этой непролазной зелени, а в ней своего Сашу и Вовку. Лодка стоит неподвижно, а мальчишки стоят в ней, машут руками друг перед  другом, кричат и плачут. А мы стоим в растерянности на этом берегу и не знаем что делать. Плавать не умеем, да и далековато плыть. Отойти и бежать за помощью я боялась, так как в это время пыталась кричать им что-то утешительное и подбадривающее. Я не выпускала их из виду ни на секунду.
 
     К счастью, недалеко в воде стояла привязанной лодка с вёслами. Володя Кузнецов прыгнул в неё и погрёб вёслами очень быстро в сторону мальчишек. Ему пришлось их ещё и успокаивать. По его словам, у них разгорелся скандал, один грёб вёслами на тот берег, а другой хотел обратно. Они пытались забрать вёсла друг у друга, раскачивали лодку и чудом в ней держались. Как мальчишки могли управлять вёслами, ведь ручки у них ещё короткие?  Как дети там оказались? К Володиному облегчению, в лодке лежала верёвка. Мальчик с трудом связал обе лодки, поплыл впереди, волоча за собой малолетних пловцов. При этом он грозным голосом, но спокойно приказал им управлять вёслами, дав каждому в руки по веслу. Не знаю, получилось бы у них? В это время приехал на обед сосед-лесник. У него чуть поодаль на реке имелась ещё одна лодка, на которой он быстро добрался на другую сторону, помог Володе, и, наконец, все вместе, с трудом они добрались до нашего берега.

      Сейчас невозможно представить, какой это был для меня ужас, и длился он бесконечно. Я рассказала вечером про этот случай Эмилю и бабушкам. Мы все долго не могли прийти в себя, не могли поверить, что наш Сашенька вообще залез в эту лодку, а потом ещё спорил на другом берегу за весло. Саше в ту пору было пять лет и три месяца, а его другу Вовке - шесть лет. Неужели у них в ту пору совсем отсутстврвало чувство страха? Лодка, на которой совершили путешествие ребятишки, принадлежала Вовкиному отцу. Вовка, вероятно, не раз плавал с отцом по реке и уговорил нашего сына сесть в эту лодку. Мы с этого дня следили за тем, чтобы дети поменьше играли друг с другом. Сашенька один без разрешения на реку больше не ходил. Да и Ира ещё лучше за ним следила. Этот случай был вторым, когда моё сердце чуть не разорвалось от испуга за Сашу. Наверное, очень крепкое сердце было у меня.

      Вот ещё один случай, произошедший с Сашей. Было ему тогда два годика, а жили мы ещё в немецком переулке. Таким же жарким летом, однажды, я пришла с Сашей в гости к своей маме. Напротив каждого дома на речке имелся свой мостик, куда приходили люди набирать воду вёдрами для полива своих грядок, для стирки. Вода в ту пору хорошо прогрелась на солнышке. Было воскресенье. Мне хотелось освежиться, посидеть на плотике, свесив ноги в воду. Я взяла с собой и Сашу, налила в тазик воды, посадила его туда, чтобы он поплескался, поигрался. Плотик был широкий, я, ничего не подозревая, смотрела на сына, любовалась им, наблюдала, как он брызгал водичкой и веселился. Через несколько минут, отдохнув на речке, понежившись на солнышке, я собиралась пойти с Сашей домой. Вокруг нас летала мошкара, мухи, жужжали пчёлы и осы.
 
     В эти тёплые дни оживает вся природа, даже насекомые стремятся взять от  солнышка, причитающуюся им порцию энергии. Я старалась оберегать сыночка от черезчур назойливого внимания этих надоедливых «друзей». В какую-то долю секунды я отвлеклась от созерцания этой умильной картины, и тут до меня донёсся звук падения предмета в воду, всплеск рядом с плотиком. Мгновенно повернув голову, я не увидела тазика и Саши в нём. Мой сыночек оказался под водой. В одно мгновение, не помня себя, я схватила его в воде и потащила наверх. Сначала он показался мне лёгким, а когда подняла его наверх - тяжёлым, как никогда. Вдруг оказавшиеся мокрыми и скользкими доски плотика не позволяли мне крепко держаться на коленях и удерживать Сашу. Нам грозила вероятность обоим очутиться под водой, где только что побывал мой сыочек.

      Глубина возле плотика - приличная, я могла бы уйти туда с головой. Не помню как, но я его вытянула наверх, еле удерживала, мокрого, готового сорваться обратно. Он успел нахлебаться воды, чихал и кашлял. Я завернула его в полотенце, взяла на руки и наклонила, чтобы побыстрее вышла из него вся лишняя жидкость. После продолжительного кашля, он принялся плакать, а я вместе с ним. Постепенно плач стал тише и тише, сыночек успокоился и уснул. Оставив вещи на мостике, я пошла с ребёнком наверх по ступенькам.  Сонного нести тяжело, а он рос у нас полненьким мальчиком. Мне его тяжесть всегда придавала сил, но в этот раз особенно.

     Я сразу же пошла домой, так как там уже тревожились, обратили внимание на наше долгое отсутствие. А так как мы зашли все мокрые, бабушка Роза сразу поняла, что что-то случилось и с тревогой, вопросительно смотрела на меня. Я положила Сашеньку на кровать, укрыла его спящего и рассказала сразу как всё было. Скрывать и врать, ловчить я не умела, и никогда этого не делала в жизни. В обеих наших семьях преобладало только честное отношение друг к другу. Узнав об этом происшествии, бабушка Роза отругала меня, даже больше, чем это сделала бы моя мама. Я это заслужила, ни слова не сказав в своё оправдание. Моя душа пылала от стыда за себя, в молодости она была ещё незамутнённой, чистой и спокойной. Мы не взрывались от случайной искры, не ругались, как это стало позже, несколько лет спустя. Сейчас я часто думаю об этом, виню и себя, и всё пережитое в последующие годы. Все события оставляли след в наших жизнях, я поняла, что душа моя огрубела, зачерствела. Всю оставшуюся жизнь я буду просить прощения у моих самых близких людей, кого я вольно или невольно обидела словом или делом. Я пришла к выводу, что люди меняются с годами под давлением обстоятельств.
 
      Летом 1967 года моя сестра приезжала к нам в гости со своими сыночками Володей и Лёшей. Мальчики подросли, стали такими красивыми...и родными мне, маме и Феде.

                -11-

      Осенью 1967 года я продолжала работать в колхозе. Теперь нас послали на уборку свёклы. Трактор особым механизмом выкапывал её из земли, сбрасывал в тележку. Затем свёкла лежала в больших кучах, у основания которых орудовали ножами женщины. Мы сидели целыми днями у этих куч и освобождали свёклу от ботвы, ножом срезая зелёные листья и сбрасывая уже чистый корнеплод в корзину. Работали мы по два человека, чтобы легче было относить наполненную до краёв корзину по 15 кг и вываливать в обработанную кучу. Корзины мы считали, от их количества зависел наш дневной заработок. Работали мы до семи вечера каждый день, пока на поля не выпал снег. Всю свёклу к тому времени успели убрать.

      Дома днём обходились без меня. Мама Роза потихоньку передвигалась, выполняла посильную для неё работу. Утром рано я успевала сварить еду на весь день. Холодильников не было, но все хозяйки ухитрялись как-то жить без них. Про холодильники и стиральные машинки люди ещё не знали, а вот про телевизоры уже слышали. Через какое-то время мы купили телевизор, вторыми на улице. Какая радость  появилась у нас, у детей, у матерей! Вечером соседи приходили смотреть передачи, фильмы. Народу иногда набивалось полный дом. Хотя телевизоры в то время выпускали только чёрно-белыми, для нас на глазах происходило чудо.

      Эмиль отучился свои два месяца, приехал домой, и нам стало полегче. Моя мама не могла обходиться без таблеток, но мы к этому уже привыкли, лишь бы они помогали ей. Бабушке Розе я наносила на колени каждый вечер растопленный парафин слой за слоем, следила, чтобы она принимала таблетки от давления. А на мебельной фабрике так и продолжали восстанавливать то, что сгорело. Зимой я не работала, как и многие женщины в колхозе. Но дома дела находятся всегда, особенно, если у тебя на руках две больные матери и двое детей, которым ты постоянно нужен.

       Однажды зимой я не досмотрела за детьми. В марте пошли они вдвоём по огороду мерять снег. Сначала бегали поверху, снег превратился в твёрдую корку, спрессовался, но местами подтаивал на весеннем солнышке. Потом провалились оба глубоко, не смогли вытащить свои валеночки и в чулочках прибежали в дом. Я ужаснулась - дети мокрые, ручки красные, замёрзшие. Я их быстро раздела, в горячей воде погрела руки и ноги и отправила наверх, на тёплую печку. Ночью у обоих начался кашель, а к утру - жар. Заболели оба. Пришлось вызвать нашу фельдшерицу. Она послушала и определила, что у детей начался бронхит.
 
     Лечила я их обоих вместе: ставила по вечерам горчичники, натирала грудь и спину прогревающими мазями, парила ноги в горячей воде с горчицей. К детям приходила каждый день наша фельдшер ставить уколы с антибиотиками. Так тяжело дети ещё никогда не болели. С трудом переносили мы бессонные ночи, сильный кашель не давал никому спать. Затем Полина Ивановна принесла нам таблетки от кашля, которые она получила совсем недавно в числе прочих лекарств. Постепенно утих у детей кашель, и мы смогли спокойно уснуть. Они болели редко, поэтому я хорошо помню каждый случай. Дети выздоровели, и Полина Ивановна послала их в районную больницу на рентген. Всё оказалось хорошо. Ира пошла в школу, а Саша всю зиму оставался дома. То, что Ира пропустила занятия, для неё мало значило. При болезни она не бездельничала, а как только ей стало получше, сама читала, писала, решала. Одноклассницы заносили ей домашнее задание. Первую Ирину учительницу звали Нина Николаевна Феоктистова. Она очень любила своих учеников, требования предъявляла строгие, но справедливые.

      Этой зимой в школе с детьми одна женщина занялась постановкой спектакля - детской пьесы, с которой они стали разъезжать по району. Для этого были сшиты по тому времени замечательные красочные костюмы. Дети пребывали в восторге. Ире в раннем детстве нравилось выступать на сцене и декламировать стихи, ещё не доминировали в характере робость и смущение. Один раз дети выступали в районном центре, в Тальменке. Ира приехала домой счастливая, их выступление очень понравилось. Но вместе с радостью дети привезли с собой и болезнь - все «артисты» заболели корью. Видно подхватили её в том месте, где выступали. Эта заразная инфекционная болезнь протекала тяжело. Второй класс, где училась Ира, на время обезлюдел. У дочки поднялась высокая температура, которую ничем невозможно было сбить. На лице и на всём теле появилась красная сыпь, а затем и кашель. Ночь Ира провела в бреду, а через короткое время заболел и Саша. Этого мы с бабушкой Розой не ожидали, пребывали в растерянности.
 
     Но что только не приходится в жизни испытать и пережить. Детские болезни собственных кровинушек оставляют много незаживающих ран в душе и неисчезающих морщинок на лице. С каждым днём детям становилось не лучше, а только хуже. Бабушка Роза плачет, ночью не спим, а сидим с детьми. Днём все еле держимся на ногах. Лекарства от этой напасти врачи ещё не придумали. Только много позже дети стали получать прививки от кори и от других инфекционных болезней. Фельдшер нам говорит, что организм сам должен справиться с инфекцией, нужно только ему помогать: давать часто пить и переодевать в сухое бельё, лицо протирать влажной салфеткой. Посетила я другую семью, где девочка тоже болела. Застала ту же картину, только они посоветовали мне окна днём завешивать, так как свет во время болезни плохо влияет на зрение. Приходила и моя мама, гладила детские ручки, меняла вместе с другой бабушкой мокрые тряпочки на лобиках. Не сдерживая слёз наблюдала я со стороны на их старания, они, как могли, облегчали страдания своих внуков. Слава Богу, болезнь отступила, и всё прошло без последствий.

       Шло время, иногда быстро, иногда замедляя свой ход. Месяцы сменяли друг друга, после двенадцатого месяца наступал Новый год, суля людям новые надежды и веру в лучшее будущее. У простых людей жизнь никогда лёгкостью не отличалась, особенно ощущалось это в сельской местности. К примеру, все почувствовали изменения в худшую сторону под конец пребывания у власти в стране Хрущёва. С прилавков магазинов исчезли все продукты: хлеб, масло, крупы, макаронные изделия. На дворе - конец 60-х годов, двадцать лет после окончания войны. А казалось, снова голод маячит на горизонте.

       До сих пор не знаю, кто организовал "гуманитарный поезд помощи народу", но я и сейчас благодарна этому человеку. Тогда мы особенно этим не интересовались, может быть, приняли как должное. Наше положение отчасти облегчилось. Один раз в неделю на переезд возле села Луговое подходила электричка и с последнего вагона людям продавали хлеб. Подходили к поезду жители двух сёл и рабочие с мебельной фабрики. У каждого покупателя в руках должно быть три рубля, и на эти деньги с высокой насыпи, с поезда, скидывали вниз хлеб в мешки. Не помню, сколько булок хлеба приходилось на три рубля, но много. Народу прибывает, а поезд стоит недолго. Тогда по чьему-то приказу поезд задерживался, и хлеб получал каждый. Но волнение ощущалось в очереди: "Успею ли я получить хлеб или вагон тронется?" Эмиль работал на мебельной фабрике по восстановлению цехов, но директор всех рабочих отпускал ко времени подхода этого хлебного вагона. Я бы с этим заданием не справилась. У кого появлялась возможность и деньги, тот ехал за 100 км в город Барнаул на электричке. Там в магазинах были продукты, но за ними приходилось выстаивать большие очереди, бежать с сумками на вокзал в определённое время к отходу нашей электрички, затем нагруженной идти с переезда домой ещё три километра. Эмиль в это время зарабатывал совсем мало, хотя до пожара за перевыполнение плана он приносил домой неплохую по тем временам зарплату.

                -12-

      В какой-то момент я почувствовала, что у меня совсем нет сил, особенно во время работы на свёкле. Постоянное недосыпание, переживания обо всём усугубляли ситуацию. Я выглядела очень худой, измождённой, но об отдыхе не могло быть и речи. Однажды летом, когда Сашеньке исполнилось пять лет, у него под мышкой появилась опухоль в виде твёрдой шишки. Мы повезли его в районную больницу, где и признали воспаление подмышечной железы. Это не был фурункул или чирий, который прорывается и становится легче. Нужно лечить в больнице, и не один день. Положили Сашу в больницу, а меня с ним нет. Но как же мы можем друг без друга? Если я дома - он постоянно со мной. Бывало, нагнусь из лунки картошку выбирать, а он рядом, обнимет меня за шею, целует, улыбается, счастливый. И я счастливая, присяду на пару минут на скамеечку, его на руки возьму, и нам вдвоём никто больше не нужен. Никто из троих наших детей не прилипал так к маме, как Сашенька. А тут оставить его одного в больнице? Но врач уверил меня, что мальчик должен получать уколы и находиться под наблюдением. Тяжёлое время для нас всех, особенно для меня. Мы с Ирочкой ездили к нему, я пропускала работу на свёкле. Со временем он привык в больнице, к нему и врачи, и няни хорошо относились. Тихий, спокойный мальчик, плакал и то молча. Когда Сашу выписали из больницы, он смог опустить свою ручку вниз. До этого  приходилось держать её всё время приподнятой.

      Следом за сыночком и у меня появился большой фурункул под мышкой. Поднялась высокая температура, во всём теле ощущалась слабость. Ходила я в наш медпункт на перевязку, но все домашние дела оставались на мне. И матери, и дети привыкли получать своё, всем нужно уделять внимание. Маленькие дети видели, как я иной раз плачу от боли и жалели меня по-своему. По вечерам Эмиль заменял меня, помогал по хозяйству. А я могла только ходить по огороду и свободной рукой выдёргивать траву.

      С годами от бессилия что-то изменить в своей жизни накапливается негативное отношение ко всему. К 1968 году вокруг нас стало что-то неуловимо меняться. Из разных сёл, из районного центра поднялись вдруг с насиженных мест некоторые немецкие семьи и подались в другие места - подальше от снега, от морозов, от пустых магазинов. Наконец-то немцев по их ходатайствам отпускали на Родину. Об этом, будучи в изгнании, всю жизнь мечтали наши матери. Но людей обманули в очередной раз. Получив разрешение на отъезд, им было запрещено селиться в прежних местах проживания, а указано, за сколько километров от своей Родины они имеют право жить. Погоревав от разочарования, они уезжали всё равно в поисках лучшей доли, и работали, работали...Об этом писала из Казахстана и моя сестра. Оттуда уезжали целинники на свою Родину - Украину, Белоруссию и в другие места, кто откуда приехал. Второе письмо от Маши мы получили с известием, что её семья уезжает на Украину, в Луганскую область со своими друзьями-кумовьями. Ещё одно письмо пришло в апреле уже с нового места с восторженными откликами: как там тепло, уже высаживаются овощи в огород, цветут фруктовые сады и т. д. Но самое главное, они оказались совсем недалеко от довоенного места проживания, от нашей Родины. Маша звала нас к себе и предлагала жить всем вместе.

       На семейном совете мы решили, что Эмиль поедет на Украину и своими глазами оценит обстановку. Если ему понравится, то мы тоже не будем здесь задерживаться и все вместе уедем к сестре. Нам так надоела эта долгая, морозная зима! В апреле у нас ещё лежал снег, по ночам нередко случались морозы. Да и жизнь на Алтае заметно менялась в худшую строну. Эмиль уехал, а мы остались ждать результата.

      Письмо не заставило себя слишком долго ждать. В нём - полно положительных отзывов о новом месте. Мне стало ясно, что Эмилю там понравилось, и нам нужно собираться в дорогу. Муж решил остаться там, чтобы не тратить лишних денег на обратную дорогу. По его мнению, я справлюсь со всем сама, с помощью родственников продам дом, закажу контейнер для мебели и вещей, всё это хозяйство погружу и отправлю на новое место. Я так и сделала, родственники помогли во многом. Легко только сказать. А организовать всё самой? Скольких сил мне это стоило! И видеть  каждый день свою плачущую мать! Они оставались на месте, в селе Наумово. Мы им пообещали забрать их к себе попозже, как только устроимся на новом месте. Но моя мама и слышать ничего не хотела, она и думала и говорила, что мы больше не увидимся. Я тоже плакала и сколько раз ловила себя на мысли о том, что постоянно воюю сама с собой: то ехать, продавать, собирать всё, то отставить и остаться на месте. Но я решила ехать и совершила опять большую ошибку в своей жизни. Это решение отняло последние силы и нервы и у меня, и у мамы.