Когда сил мало, организм включает экономный режим и темперамента спорить и что-то доказывать - нет. После сложных операций обычно идет большая кровопотеря, как следствие – анемия, общая слабость, сильные боли, неприятные жуткие приступы, когда лихорадит весь организм,температура, осложнения от постельного режима, пролежни, воспаление легких, нагноения в месте образования костной мозоли и прочия, и прочия неприятности.
Хелен сидела и думала, как донести все это до своего подопечного так, чтобы у того появилось желание сотрудничать. Пока же явственно проступало желание « умереть, но не сдаться врагу», ни о чем не просить, не спрашивать и по возможности игнорировать ее вообще. Хотя, его жест перед тем, как уснуть… Впрочем, это говорило только о том, что он независимый человек и сильно измучен этими новыми для себя обстоятельствами. Она присела на стул у его кровати и задумалась.
Ей предстояло решить несколько проблем, связанных с его гигиеной, своевременным принятием лекарств, его кормлением, каким-то необходимо - минимальным массажем или физкультурой, досугом и главное – переломить его негативный настрой. Переломить, легко сказать… Это как перевоспитать тигра, заявив ему, что кусаться – это нехорошо… Однако, именно это и предстояло ей сделать, и она думала, как это сделать успешнее всего. Внезапно, подняв глаза, она встретила умный и твердый взгляд карих глаз. Его глаз.
К чередованию приступов боли, просто приступов, типа лихорадки, спазма, судорог, и, как следствие, полной опустошенности после них, а также к небольшим периодам беспокойного сна после уколов он немного адаптировался. Питаться тем, что тут называют едой, он тоже не привык, и иногда, по ночам, болел желудок от голода... Это все выматывало и бесило, а что особенно бесило, так это то, что нельзя было просто встать и уйти. Встать, одеться, разораться, набить всем морды, хлопнуть дверью и уйти из этой проклятой комнаты, противного здания, пустой жизни. Пустой - без неба. Без этого голубого, бескрайнего, своенравного, строгого, не прощающего ошибок и такого шикарного неба, высокого, просторного, с несущим тебя ветром, звездами над головой, запахами полыни после дождя, с пением жаворонка в степи - неба, которое было смыслом всей его жизни… Без неба его жизнь не стоила ни копейки. Он жил только в полете, остальное время он ждал встречи с небом…
Он не спал, просто лежал, чуть прикрыв ресницами глаза, и думал, как теперь жить дальше. Внезапно его взгляд упал на Хелен, сидевшую на стуле в раздумьях, и его мысли заняла она. Невысокая, миниатюрная, умная, симпатичная. Белое платье по фигуре, с цветочным орнаментом внизу. Сверху – накинутый, но не застегнутый, белый халат. В ушах – золотые сережки, потом цепочка, подвеска, кольцо. Вставка – жемчуг. Очень ей идет. Чулки, босоножки. Серые, с голубизной, глаза, рыжие, слегка вьющиеся волосы. Легкий, исчезающий шлейф духов. Бесшумная походка, ласковые руки, душевное тепло. Тепло, которого так остро не хватало ему, тепло, за которое иногда можно отдать все. Ничего не вызывало в нем протеста, кроме его роли в этом шоу... Он привык доминировать, но, в силу непреодолимых обстоятельств, ему предлагалось подчиняться… И все внутри него протестовало против такого сценария. Организм выдавал просто «взрыв негодования на Солнце» и немотивированный протест альфа-самца. Запрос – ярость - повтор. Бермудский треугольник безвыходной ситуации.
Он вздохнул, дойдя мыслями до тупика, и перешел внутренним взором на «эшелон выше», как говорят в авиации, и продолжал кружить над аэропортом прибытия, выжигая горючее. Небо, взлет, мечта… Ради этого стоило смирить гордыню.
Смирить гордыню, стиснуть зубы, отдаться в эти нежные руки… Господи, что он несет. Он точно болен, наверно, он слишком сильно ударился, когда падал. Довериться женщине – это не про него. Как можно довериться…
- Воздуху, - подсказывал мозг, - или воде, этой безумной стихии?
- Это не смешно, - говорил его внутренний голос, - у тебя есть цель, и нужно ее достичь. Возможно, на какое-то время, хоть на полчаса в день, нужно кому-то доверять? Может, стоит ради цели свернуть с асфальта на узкую тропинку, по которой давно никто не ходил? Может, просто дать ей и себе этот один-единственный шанс?
- Шанс? – вопил мозг, - как можно женщине давать шанс? Как можно признаться, что ты слаб, что тебе нужно побриться, почистить зубы, как можно признаться, что тебе больно, страшно, и много еще чего?
- А бриться, действительно, надо. И чистить зубы, и есть эту противную кашу, и соблюдать режим лечения…
- А выдернуть и выбросить к чертям подключичный катетер, вокруг которого все чешется и болит? А снять с пальца тонометр, оторвать все датчики, провода, выключить приборы? – мозг активно не сдавался, - вытащить металлические спицы из костей, выбросить и уйти домой…
- Ага, - говорил внутренний голос, - и лечить переломы костей травами, ага! Или молитвами! Или заговорами! Ага! Как при царе Горохе. Потом и в стационар обратно не примут, сдадут в поликлинику, для опытов…
Господи, как противно было на душе. Он обязан взять себя в руки и научиться подчиняться. Ну, или хотя бы сделать вид, что подчинился. Черт, а с чего он вообще взял, что он здесь самый умный? Ведь и доцент, и Хелен – достаточно компетентные люди и даже, по ходу, на его стороне… Ну почему ей не семьдесят лет? Это сняло бы половину его проблем… Он посмотрел внимательно на Хелен, и она тут же, почувствовав его взгляд, подняла голову и встрепенулась.
Он определенно пришел к какому-то решению, она поняла это по взгляду. Надо не торопиться, выбрать момент и подстроиться под его решение, может, даже не нужно будет его корректировать, он достаточно умен. Хелен оборвала себя. Еще добрее, посмотрела бы она, поменяйся они местами. Итак, он принял решение. У нее в запасе около 10 минут, чтобы узнать его, и он, конечно, первый не скажет.
А он красивый мужчина, отметила она про себя. Может, из-за волнения, под ворохом поставленных задач, она не сразу обратила внимание… Карие глаза, брюнет, правильные черты лица, усы. Рост – примерно сто семьдесят пять сантиметров, вес – на глаз трудно, примерно девяносто килограмм, тренированный, одни мускулы. Изящные небольшие руки, темперамент, харизма, характер, ум. Господи, по плечу ли ей эта задача? Может, она погорячилась, куда она вообще залезла со своей отзывчивостью? Спокойно, она не должна так думать…
- Мы должны сотрудничать, это непросто, но это необходимо,- сказала она, глядя ему прямо в глаза, - и нам придется быть откровенными, иначе ничего не получится. Нужно понять видеоряд и особенности психики друг друга, чтобы притереться. Мы разные - «Между нами - тысячи километров расстояний. Чудовищные морозы и снег неведения и предрассудков. Холод цинизма и раскаленная плазма чувств» - это почти дословный перевод Вашего взгляда, Валерий, - и она посмотрела ему в глаза.
- Да, - ответил он, - это почти дословно.
- Дайте нам шанс, - попросила она.
Он молчал.
Она легко поднялась со стула и встала на колени перед кроватью. Его рука лежала на краю кровати. Медленно, ювелирно, она положила свою голову рядом, с тем, чтобы ее лицо оказалось вровень с его рукой, и уткнулась носом в его ладонь. Он вздрогнул всем телом, и из уголка его глаза скатилась слезинка. Она ждала, почти не шевелясь и не дыша, и тоже считала до ста, как и он. И случилось чудо – на счете «пятьдесят» - его рука дрогнула, и медленно погладила ее по щеке, потом по волосам, по бровям, по носу, смахнув слезу, коснулась губ. Она тихонько, совсем незаметно, потерлась носом об его ладонь, и он опять отреагировал на эту нежную ласку...
Эдуард Анатольевич, бесшумно открывший двери и планирующий что-то сказать, увидел – ее, на коленях перед ним, и его, закрывшего глаза и гладящего ее по голове. И, похоже, они оба плакали… Он закрыл неслышно двери, оттащил медсестру со шприцом, и приказал никому не входить примерно полчаса, а сам нашел и повесил на ручку двери табличку «Не беспокоить», и ушел к себе в кабинет, крепко задумавшись. Он давно не видел такой искренности…