У ЖИЗНИ ДУБЛЕЙ НЕ БЫВАЕТ
О творческом и жизненном пути писателя Александра Балашова
Известность Александру Дмитриевичу Балашову принесли книги. Это еще Евгений Носов успел заметить. А рекомендации в Союз писателей России ему дали тоже известные не только курянам, но и другим российским, да и зарубежным читателям мастера слова – Александр Харитановский (старший), Петр Сальников и Михаил Еськов.
К Петру Григорьевичу Сальнкову у него сохранилось особое почтение. И это вовсе неслучайно.
В своем очерке «Днём далеким и близким» Александр Балашов вспоминает, что в 1981 году в Воронеже, Центрально-Чернозёмном книжном издательстве, вышла книга повестей Петра Сальникова под названием «Далёким днём».
«Сегодня она стоит на моей книжной полке рядом с его знаменитым «Братуном» и «Горелым порохом». На форзацах этих книг - его автографы и пожелания - не затейливо простые, порой приправленные грустным сальниковским юмором, но всё-таки радостно-искренние, будто светящиеся его лучистой энергией Любви к ближнему своему... И с неизменными добрыми грустинками, искорки которых я всегда замечал в его мудрых тёмных глазах, которые многое повидали на своём веку и оттого всё понимали...
Они, после очередного моего виража или зигзага судьбы, порой смотрели на меня с укором. Но, как я потом понял, это был даже не упрёк, а то, что мы называем «родительской опекой». Она ведь не от безразличия к человеку, не от равнодушия, а от любви и боли сердечной. От сострадания большого и чуткого сердца. От мудрости бытия и прозорливости, родившейся из собственного трудного опыта, когда бытиё тех, кто мнит себя «критически мыслящей личностью» (а кто не чувствует себя законченным нигилистом в двадцать пять лет?), определяет их «битиё» плетью власти, не переносившей даже на дух любых сомневающихся. Особенно если речь шла об «инженерах человеческих душ». Тут, говорил мне Сальников, поблажек, братец, не жди.
…Однажды я ему показал письмо одного молодого человека, присланное мне на адрес железногорской газеты «Ударный фронт», где я тогда работал. Он, прочитав какой-то мой рассказ на литературной страничке, которую я готовил к печати, в конце письма крупно начертал красными чернилами: «Помогите стать писателем!».
- Ну и что ты ему ответил? - спросил меня Сальников, иронично улыбаясь одними глазами. Я сказал:
- Бог поможет!
- Так и ответил?
- Так и ответил, - кивнул я. Он рассмеялся и одобрил мою (не по годам) «мудрость», приправленную наглостью молодости:
- Ну и правильно. Без Божьего промысла тут не обойтись».
А еще Петр Сальников, шагнувший в писательский корпус из газеты, преподал своеобразный урок начинающему писателю Саше Балашову.
- Ты же по профессии – журналист, - как-то заметил он. - А журналистика, брат, профессия литературная. Я сам ей больше 20 лет в Тульской области отдал. Лучше школы для писателя не придумаешь. Только есть одно железное правило -
не путать перья - журналистское и писательское. Не всем это удаётся. Попробуй себя в очерке. Это тот же рассказ, но только на строго документальной подкладке.
И хотя творчеством Александр Балашов занимается уже почти полвека, первую книгу повестей и рассказов «Диспут о любви» выпустил в 1989 году в Воронеже. То есть нельзя сказать, что А.Балашов буквально «ворвался в литературу». Точнее будет – сначала «ворвался в журналистику». Без всяких скидок можно сказать, что журналистика стала крестной мамой будущего писателя. Именно в ней он сроднился и со словом, и с народной мудростью, с характерами людей неординарных, разных возрастов, занятий и взглядов. И где постепенно наполнялся опытом жизни – со всеми ее радостями и болями, утратами и обретениями.
И с первых шагов по взрывоопасному писательскому пространству он раз и навсегда отказался от легкого скольжения по литературе. Всякие па-де-де, то есть отдельные фрагменты жизни, его мало интересуют. Ему подавай все полотно, всю ее симфонию (не зря же он окончил музыкальную школу). Только в целом – суть подлинной литературы, в которой он не работает в качестве подсветки жизненных пейзажей, а светит сам.
И что любопытно, с раннего детства судьба его свела с одними из древнейших русских городов – Смоленском, Владимиром, Тверью (тогда Калинин). А в период набора творческой высоты – с самыми молодыми городами соловьиного края – Железногорском и Курчатовым (город атомщиков стал своего рода «болдинской осенью» писателя, в нем написана подавляющая часть произведений и художественной прозы, и драматургии, и публицистики).
Именно этим в немалой степени можно объяснить высокий уровень восприимчивости А.Балашова к русским корням, традициям, народным говорам, языку, образности, к страданиям людским. В том числе и ироничный взгляд его на самые сложные житейские проблемы, что не позволяет впадать в «отчаяние при виде всего, что совершается дома», то есть в стране. Отсюда, думается, легкость и изящность его письма. И особый «нюх» на интересные судьбы, необычные явления, зоркость художнического зрения, глубина чувств, гибкость, естественность и сочность языка.
Александр как-то признался мне, что его больше всего беспокоит то, что Россия теряет свой национальный код. Поэтому ему близка мысль писателя Михаила Кураева о том, что у российских народов всегда было и должно быть, как минимум, четыре круга защиты: врачи защищают от болезней; учителя – от невежества; военные – от внешних угроз; интеллигенция и духовенство – от порчи души.
И писатель А.Балашов в принципе причастен ко всем этим исторически обусловленным кругам. В армии служил на Дальнем Востоке, учительствовал в тверской глубинке, вот уже многие годы своим пером обороняет многочисленных поклонников его таланта от душевной плесени. К тому же писатель, по сути, сродни врачу, только он лечит не физические, а социальные недуги. И несет свою службу на всех этих отеческих постах А.Балашов достойно.
Собственно, все его минувшие годы – подготовка к этой главной роли в сложнейшей драме по имени «Жизнь».
Родился он 21 апреля в семье фронтовика, офицера Советской армии хотя и в после победном, но еще далеко не уютном 1948 году. В полуразрушенном Смоленском роддоме, в окнах которого вместо стекол висели солдатские одеяла. Но и по сей день гордится, что первый вздох сделал в городе русской славы.
А в школу начал ходить во Владимире, мимо знаменитых на весь мир Золотых Ворот – одной из архитектурных жемчужин древней Руси.
Аттестат зрелости получал в Калинине (ныне Тверь). Там же окончил музыкальную школу. Из местного пединститута вышел сразу с двумя дипломами – учителя и журналиста. Юноша был любопытным, много читал, в том числе и «нежелательную» литературу, изданную за рубежами Советского Союза. Будучи школьником, посещал литобъединение при молодежной газете «Смена», которое вел начинающий писатель Михаил Петров. Это он дал путевку в жизнь первым, еще не очень зрелым рассказам Саши Балашова, увидевшим свет в «Смене». Именно в этом издании он успешно набирал творческий вес.
Газетная публицистика стала тем инструментом, с помощью которого он сумел выработать свой литературный стиль. Его никогда не интересовала журналистика, отлетевшая от реальной жизни. Он с головой окунулся в самую гущу событий и на Курской магнитной аномалии в Железногорске, и на Курской атомной электростанции, возвращая читателю затоптанные в ходе перестройки понятия честного труда, достоинства рабочего человека. И одновременно выводя на свет божий бюрократов всех мастей и перекормленных легкой наживой «новых русских».
Каждый его очерк, репортаж, статья были наполнены той пронзительной правдой, которая всегда была присуща классической русской журналистике. За эту правду его не раз отлучали от газетной работы, даже закрывали издание, лишь бы изолировать неудобного «писаку». Как говорится, «паковали» его по полной программе и при советской власти, и в годы реформ. Но сын фронтовика, вкусивший учительского хлебушка, помотавшийся по белу свету, выстоял, даже окреп в политических баталиях, не сломался, обретя силу духовную.
И вполне закономерно в далеком 1987 году он стал Лауреатом премии Союза журналистов СССР. И хотя у него было еще немало журналистских и литературных наград, эта ему дорога особенно. Ее можно приравнять - к боевой.
Правда, к своей писательской судьбе относится спокойно. Выпячиваться не любит. В этом я убедился на его встрече с читателями в Курском Литературном музее после выхода в свет первой книги его пьес «Рамзес двадцать первый». Общался он с читателями непринужденно, как бы по-соседски, пересыпая ответы на многочисленные вопросы тонким юморком.
Но особенно ясно я ощутил его сдержанное отношение к своему творчеству, когда наши творческие пути пересеклись при создании объемной книги «Курская антоновка» (А.Балашов, В.Кулагина, В.Кулагин, 2010, г. Курск). Она - о победителях курского областного конкурса общественного признания «Человек года» за 10 лет ((2000 – 2010). И была удостоена двух дипломов – «Золотой Меркурий» Торгово-промышленной палаты Курской области и Российского фонда мира.
До сих пор испытываю огромное удовлетворение от работы в одной упряжке уже с известным тогда писателем. Его перу в нашей совместной книге принадлежат почти восемь десятков очерков. О людях, безусловно, неординарных. Тут Герои Советского Союза и многодетные семьи, учителя и школьники, ученые и спортсмены, ветераны боев в «горячих точках» и лица духовные… И в каждом очерке, в каждой строке чувствуется не затасканное, живое слово писателя и публициста.
А год спустя А.Балашов отредактировал мою новую книгу «В пространстве памяти» (Курск, 2011). Во вступительной статье «Слово, врачующее душу» он подметил, что в писательском деле «главное – единство духовного начала, литературного мастерства, гражданской совести».
Именно вот такое единство чувствуется в прозе писателя А.Балашова. В одной из ранних, третьей по счету, и, на мой взгляд, самой лучшей книге «Труба архангела» (Курск, 1996) он встает во весь свой писательский рост. Каждый рассказ или повесть заселены теми людьми, с которыми мы тоже сталкиваемся в обыденной жизни.
И глухонемой подпасок Пепа, и бывший фронтовой артиллерийский асс-пушкарь пастух Никаноров, и беспутная мать Пепы, любвеобильная, забеременевшая по пьяни Катька Уварова, и бесшабашная шоферня окрестного рудника, и потерявшие человеческий облик отморозки, подвергшие мученической смерти безответного отрока Пепу (рассказ «Пепа»)…
Все они обрисованы писателем объемно, выпукло, с необъятной болью и ощущением какой-то безысходности.
В удивительно компактных произведениях этой книги, с незатейливыми, на первый взгляд, сюжетами, но мастерски выписанными диалогами, великолепным русским языком дан целый срез эпохи безвременья. И в рассказах «Пепа», «Муха», «Последний гармонист», и в повестях «Прощеные дни», «Счастливый билет», и особенно «Труба архангела» автор с пронзительной душевной болью исследует как низменные, так и высокие начала в отдельном человеке и обществе в целом. И художественными средствами показывает, как и почему уродуются души, как и о чем говорит, печалится простой мужик, чем он на самом деле озабочен, как настроен и кто играет на струнах его горемычной жизни…
Осмысливая эти вечные вопросы, писатель А.Балашов отдельными штрихами, образами, а то и прямым текстом говорит об изгибах и рытвинах «русской колеи», которая ведет нас не всегда понятным, а порой и губительным путем в туманное будущее. Здесь и образ «страха», который имеет «свой вкус»; и образ «корявой верхушки пожухлой рябины, которая скребет в редакционное окно («Прощеные дни»). И вселенский вскрик зубного целителя Мухина: «Господи, как жить невыносимо… Как невыносимо жить!» («Муха»). И его же: «Счастье – в нас с вами…». И начальник не весть как существующего в тверской глубинке аэропорта хромой и кособокий Василий Ильич, вместе с автором считавший, что «характер настоящих добрых людей во всем мире на одних и тех же дрожжах замешан» («Прощеные дни»). И запах морга в комнатушке забытого всеми Героя Советского Союза, трубача Ивана Матвеевича Матушкина, которого сживает со света Райка-коммерсантка, «водочная королева» городка - Раиса Александровна Попова («Труба архангела»).
Именно в этой повести писатель устами фотографа областной газеты Виктора Чумакова предельно выразительно обозначает свое жизненное и профессиональное кредо: «В жизни дублей не бывает», поэтому надо нести людям если «не Истину, то Правду». И уточняет: всю Правду, ибо Правда наполовину – та же ложь.
Здесь же рефреном через всю повесть проходит главная мысль писателя – о Страшном суде. Она выражена устами священника: «Когда архангел грозно вострубит в трубу свою, каждый из нас предстанет на Суд Божий».
Когда закрываешь последнюю страницу этой повести, то понимаешь, что А.Балашову хочется многое сказать людям – о душе, о Боге, о любви, о силе духа…Это его внутренний долг перед ними. Потому что его судьба неотделима от судеб людских. Хотя он и понимает, что всем сделать прививку счастья невозможно. Но словом своим писатель старается поддержать человека в его непростых отношениях с действительностью, помочь поверить в себя.
При этом он осознает, искренне переживает, что мы явно поторопились сдавать в архив моральные ценности, духовные скрепы, которые определяли стержень россиян на протяжении не только прошлого века, но и всего минувшего тысячелетия.
Он смотрит на мир объемно, помечая в нем даже самые, казалось бы, незначительные перемены, выставляя им свои оценки и не скрывая собственных переживаний.
Скажем, его, мягко говоря, озадачивает современная телевизионная политика, замешанная на самых примитивных образцах шоу программ, в которых пережевываются бытовые подробности из жизни так называемых звезд эстрады, киноиндустрии и бизнеса.
Из полсотни доступных ему телеканалов отдает предпочтение «Культуре». При этом сетует, что не все смотрят духовно насыщенные передачи этого канала.
Вместе с «Культурой» для него важно понять, что и великая русская литература нуждается в государственной поддержке. Ибо вся эта «либеральная сволочь, бездари и бизнесмены от книгопечатания медленно, но верно убивают нашу литературу, потакая самым низменным вкусам, «основному инстинкту» и прочей пошлятине. Не требуется им «великая», им нужен бессловесный и безропотный народ. Отсюда такое безобразие с отечественным образованием, с угадайками в виде ЕГЭ и урезанными часами русского языка и литературы», - с горечью написал мне Саша Балашов в электронной почте.
И в подкрепление собственной позиции привел проникновенные слова главного редактора газеты русских писателей «Русское слово», настоящего патриота России Владимира Бондаренко.
«Россия всегда, во все века жила Словом, большой Идеей. Поразительно верно об этом написал наш гений Николай Гумилев:
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо своё, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Может, потому Бог и наградил Россию великой литературой. Пока жива была в народе Идея, жива была и великая литература – жила и Россия. Даже в самые суровые сталинские времена художественное Слово очень ценилось, даже с перебором, за него могли и расстрелять, сослать в Сибирь… И как бы сегодня ни старались восстановить науку и промышленность, пока Слову не будет возвращено было влияние, без возрождения великой литературы Россия никогда не восстановится… Россия без большой литературы – страна мертвых слов. И хоть немало в нынешней России талантливейших писателей, держат их где-то на обочине, не допуская до народного сознания. А в центр внимания выставляют ничего не значащих авторов мертвых слов, пусть и талантливо технически написанных».
Да и сам Александр Балашов не устает думать о судьбе русской литературы. В своем интервью ростовскому журналу «Ковчег» он солидарен со своими братьями-единомышленниками по писательскому цеху в вопросах судьбы русской литературы.
- Русская литература смогла бы и сегодня занять великое и почетное место в литературе мировой, главным образом потому, что лучшие ее образцы всегда несли в себе четко выраженную гражданскую позицию. Вот у Захара Прилепина, к примеру, она, эта позиция есть. И потому он – вне кризиса. Он приемник великих традиций.
Кризис же современной русской литературы, по-моему, связан не в последнюю очередь с тем, что она начисто потеряла интерес к гражданской, общественно злободневной тематике. Повсеместно господствующими являются мелкотемье, бесконечное обсасывание индивидуалистических переживаний, постмодернистское формалистическое смешение стилей и культурных парадигм. По сути, писатель видит свою задачу в том, что бы как можно красивее упаковать очевидно протухшую литературную пищу.
А так называемые инкубаторы литературных кадров – литинституты и академии идут в русле всего культурного мейнстрима - они превратились в школы подготовки писателей-формалистов и постмодернистов. Существует бесчисленное множество всяких литобъединений, кружков и сообществ, члены которых занимаются главным образом «духовной мастурбацией». Все эти «постмодернисты», которых так щедро одаривают грантами и литпремиями, – нищие духом. И я не вижу ничего нового в их «новаторских подходах». Ничто не ново под Луной… Да-да, они даже не стремятся выработать новый стиль, не ищут пути выхода из кризиса литературы, а заняты формалистической критикой писателей «традиционного стиля» (наследников Булгакова, Гоголя, Достоевского, Шолохова, Бориса Васильева), принимая от немногочисленной «тусовки преданных эстетов» и местных властей, слабо разбирающихся «в литературном тренде», дешевые лавры.
Надо искать пути взаимодействия с народом, идти в народ, как раньше говорили. Жить его надеждами и чаяниями. Ведь чего греха таить, из столицы многого не видно, а Москва – это ещё не вся Россия…
О себе скажу, что я, как волк-одиночка, хотя в СП России состою с 1991 года. Но убеждён, что сегодня писатель, если он настоящий, должен рассматривать себя не как индивидуалиста-одиночку, а как представителя новой культурной волны, нового стиля, опирающегося на великую литературную традицию».
С Борисом Васильевым Александр Балашов лично был знаком. Вот как он вспоминает одну из таких встреч с этим выдающимся мастером слова.
«С Борисом Львовичем я встречался в посёлке Пены Курчатовского района Курской области, куда он в начале 90-х приезжал с женой Зорей проведать своего школьного и фронтового товарища Владимира Ивановича Подворчаного.
Время было трудное, безденежно – бартерное. Васильев, которого, посмотрев фильм по его повести «...А зори здесь тихие», через Союз писателей России разыскал Подворчаный, сразу же примчался с женой и верным другом Зорей на своей старенькой «Волге». Владимир Иванович Подворчаный, кавалер двух орденов Солдатской Славы, ветеран Великой Отечественной, о котором я в своё время написал большой очерк, позвонил мне в Курчатов: «Срочно приезжай ко мне в Пены! Я дал прочесть твой очерк Васильеву, он хочет с тобой встретиться».
Конечно же, я тут же примчался, бросив все дела.
Три дня я провёл с этим удивительным человеком, талантливым писателем, лауреатом Госпремии по литературе, авторе честных повестей, которого знала и любила вся страна (стоит только назвать несколько его книг - «...А зори здесь тихие», «В списках не значился», «Не стреляйте в белых лебедей).
Мы рыбачили, говорили о литературе, её трудных временах, о роли писателя в современном обществе и о свободе слова, ответственности литератора за печатное слово.
И позже я не раз звонил Борису Львовичу на дачу, где он безвыездно жил со своей Зорей, рассказывал, чем мы тут, в «благословенном Соловьином крае» (его цитата) дышим, как живут провинциальные писатели.
В память об этой незабываемой встрече у меня осталась фотография. Борис Васильев на ней – в центре, Владимир Подворчаный – слева от него, а я рассказываю им байку о том, как «откопал» в первоапрельском номере железногорской газеты мумию египетского фараона «Рамзеса ХХ»-го. Помнится, Борис Львович, сам прекрасный рассказчик, так заразительно смеялся, что Зоря, выйдя за ворота дома Подворчаного, где остановились Васильевы, заволновалась:
- Ребята, Борьке не наливать! Он у меня после операции...
Сегодня эта фотография стоит на моей книжной полке, напоминая мне те незабываемые дни. И одно из первых изданий его пронзительной повести «...А зори здесь тихие», которую он подписал мне с пожеланиями успехов «в нашем тяжком писательском труде». Эта книга с автографом Васильева передана в Курский Литературный музей».
В последние пару лет я особенно внятно ощутил, как все глубже погружается писатель А. Балашов в свое прошлое и настоящее, пытаясь очертить свое будущее. Как порой строго судит он самого себя. И печально всматривается в завтрашний день. Исповедальность его писем ко мне, да и последних литературных изысканий вовсе не случайна.
Приведу лишь одно из последних писем от 26 ноября 2017 года.
«Не устаю удивляться, пока живу... Нет, скажу по-другому, точнее: пока удивляюсь, я живу. И не дай мне Бог закостенеть в житейской мудрости, потерять свою внутреннюю свободу, как мы сегодня легко теряем любовь к жизни, к ближнему, к Богу. Детство для меня – это познание мира именно через Любовь, без которой нет и внутренней свободы. Где нет любви – нет и свободы. Значит, где нет любви, там нет и Правды. Нет и художественности. Нет традиции. Нет самой литературы.
Конечно, сохранить детскость – не одно и тоже, что впасть в детство. Чтобы сохранить свободный взгляд на мир, нужно со светлой грустинкой заглянуть в свою Память.
«Печаль моя светла», - писал Поэт. Ностальгический тон моего повествования - это свойство человеческой Памяти. Светлая грусть счищает пошлость, серость, мелкотравчатость, которые, как короста, всё разъедающая ржавчина, с переходом на «рыночную» (то есть – продажную) литературу густо облепила бока некогда могучего «корабля современности».
Жан-Поль Сартр в своём знаменитом философском трактате «Бытие и ничто» с его лирико-исповедальным характером и афористичностью утверждал: сознание свободы часто проявляет себя и в тревоге, и даже в тоске. Так что если встретите в этой книжке грустный юмор, которого сегодня нет в прайс-листе рыночных издателей, - не удивляйтесь.
Это смех сквозь слёзы моей внутренней свободы.
Моя внутренняя свобода. А что это такое? Её ведь нельзя потрогать, съесть, но её можно убить. Значит она – живая. Она не эфемерна, хотя, наверное, бесполезна для человека прагматичного.
А для меня, человека маленького, далеко не героя и, в общем-то, смиренного, она, эта «осознанная необходимость», - живое существо, которое, как и всё сущее, может смеяться, страдать, плакать и умирать».
Казалось бы, мне все понятно в настроении моего друга и коллеги по писательскому делу. Но вдруг на исходе 2017 года, 12 декабря, я получаю от Саши Балашова по электронной почте стихотворение мне не знакомого поэта Аль Квотиона «Зимой я так тебя люблю…».
Переживи, перетанцуй, перелюби седую зиму,
Снег будет падать свысока и тихо опускаться мимо,
Снег будет таять на щеке, хранящей горечь поцелуев,
Хранящей нежное тепло давно прошедшего июля.
Снег будет падать и пускай. Зимой ты больше любишь листья.
И я несу тебе цветы сквозь тишину замерзших мыслей.
Зимой ты больше любишь спать. И я ложусь с тобою рядом
И укрываю нас одним уютно теплым одеялом.
Зимой ты больше любишь свет. Я молча зажигаю свечи
И растворяюсь в красоте укутавшей собою вечер.
Зимой ты тянешься к огню. Я зажигаю свою душу,
Чтоб сердца жар, чтоб речь - в стихи, чтоб снова отступала стужа.
Пусть дни проходят как слова: открыто, искренне, ритмично,
Зимой я так тебя люблю, но это, впрочем, как обычно.
Конечно, А.Балашову удалось в значительной мере реализовать свой литературный дар. Им издано около двух десятков книжек: половина – художественная литература, половина – художественная публицистика.
Но не только это. За что бы он ни взялся, все ладится в его крепких руках. Приобнял нежно юную Людмилу – и обрел надежную семью. Взялся за продление рода человеческого – и родили сына-крепыша Саньку – успешно закончившего аспирантуру родного ему Курского госуниверситета и ставшего известным ученым археологом. Взялся за фотокамеру – появилась на свет яркая, удивительная песенно-патриотическая книга «Путешествие в Соловьиную Страну», которая разлетелась по миру в качестве презентов.
А еще Александр Балашов – непревзойденный мастер первоапрельских шуток. Вот уже более сорока лет восхищает журналистскую братию России придуманная им мумия египетского фараона Рамзеса XX, якобы обнаруженная в одном из карьеров КМА в Железногорске. Правда, его репортаж об этой «сенсационной находке», опубликованный в горняцкой многотиражке «Ударный фронт» 1 апреля 1974 года, стоил ему должности.
Непросто, конечно, живется российским писателям и ныне. Саша Балашов – не исключение. Трудно издаваться. Здоровье пошаливает. Не всегда находит понимания даже среди собратьев по перу.
И вдруг он делится со мной и другими друзьями радостной вестью. Его роман-дилогия «Под созвездием псов» опубликован канадским издательством «Altaspera”. Предложение о сотрудничестве курскому писателю поступило по электронной почте от главы книгопечатной фирмы Бориса Кригера еще в 2016 году. Это издательство активно работает с известными российскими прозаиками и поэтами, тиражируя их произведения в Канаде на русском языке.
Сотрудники этой фирмы ознакомились с некоторыми произведениями А. Балашова в их электронной версии. А сам глава фирмы Б. Кригер выделил «Записки мертвого пса». И предложил автору переработать этот роман, сделав упор на фантастику, расширив эпическое полотно и перенеся действие уже в наши дни в Москву. Так и состоялся этот неожиданный для курского писателя проект. И Александр Балашов впервые в своей полувековой литературной жизни издался за рубежами России.
… Что ж, как говаривал известный американский писатель Курт Воннегут: «Господи, дай мне душевного покоя, чтобы принимать то, чего я не могу изменить; мужества – изменить то, что могу; мудрости – отличать одно от другого».
Так пожелаем же курскому писателю А.Балашову, чтобы у него были и душевный покой, и мужество, и мудрость, и новые издатели.
Владимир КУЛАГИН,
писатель-публицист, член Союза писателей России.