Воспоминание, оно как сквозь пелену возникает перед глазами... Эвакуация. 1941 год.
Мы в эшелоне, который поставили в тупик, далеко от вокзала.
В нашем телячьем вагоне закончилась вода, но никого из вагона не выпускают. Дети плачут. Матери волнуются, обычно на полустанках они с битончиками и чайниками бегали к кранам, выведенным на перрон. Около кранов всегда была толпа - какая там очередь! Кто смел - тот успел. Поезд не ждал. Иногда мамы бегали не к кранам, а туда, где заливали воду в паровозы.
Наконец, дверь откатили, всех заставили выйти, и детей взять с собой. Дядьки в тёмно-синих фуражках и с ружьями на плечах, никому не позволив никуда отойти, конвоировали нас, видимо, в паровозное депо.
Погода была скверная: промозгло , холодно. Нашу толпу подвели к санпропускнику. Помню ворота в красном кирпичном здании. Мама внесла меня в огромное мрачное помещение, с тусклой лампочкой под потолком. Там было много пара. Всех заставили раздеться .
Одежду унесли, а нас, голых, попросили пройти в душевой зал. Мама сильно прижимает меня к себе. Старается, чтобы льющая сверху холодная вода меня не намочила. Её голое тело - мокрое и холодное. Я не вырываюсь. Мне страшно, только негромко плачу. Мама уговаривает:
- Потерпи, доченька. Сейчас нас выпустят.
Совсем замёрзших, нас, синеньких и в мурашках, выпустили через другие двери.
На лавках лежали наши пропаренные , ещё влажные, одёжки.
В военное время боялись эпидемий сыпного тифа, старались,таким образом, его предупредить.
Когда папа приезжал из командировок, то он сразу не заходил в комнату. В коридоре мама обмывала его, в корыте, тёплой водой. Папину одежду выворачивала наизнанку и просматривала каждый шовчик, куда забирались опасные насекомые. Сразу стирала, а нижнее бельё ещё и вываривала.