http://www.proza.ru/2018/02/04/2526
Прошло уже две недели, как мы вернулись в Ленинград, а я всё ещё не знал, в какой школе буду учиться, но мама хотела, чтобы именно «своего микрорайона».
В целом, я был спокоен. Хотя постановление о раздельном обучении принято было ещё в 44-ом году, в Касимове я учился в по-прежнему «смешанной» школе, и было просто интересно, что такое «мужская» школа. Да и не торопился я «приступать к занятиям»: ведь, не придуманным же отличником был я со 2-го класса по 4-ый!...
Ещё на подходе к школе мы с мамой услышали жуткий шум и детские крики из нескольких раскрытых окон. Из белых глазурованных кирпичей фасада далеко выступали два вычурных парадных входа; над правым широко разметались – каждое высотою в два этажа – огромные окна (залов, что ли?). Стеклянная доска возле левого входа сухо оповещала, что эта школа 203 «имени» какого-то А.С.Грибоедова. (Не каждый послевоенный мальчишка слыхал об этом писателе; я, например – узнал о нём впервые).
Подоспели мы с мамой, как и хотели, к перемене; с портрета на стене вестибюля на нас глядел симпатичный молодой человек в жабо и старинных узких очках, острые кончики воротничка подпирали гладко выбритые щёки; слегка прищуренный взгляд проследил наш путь от входных дверей до широкой отлогой лестницы…
Не напрасно на нас глядел так иронично Александр Сергеич: в школу меня не приняли. В приёмной перед кабинетом директора полная лицом и телом, ничем более не заметная дама сухо объявила, мол, «мест нет, школа перегружена». Было непонятно: ведь мама говорила, что именно эта и есть «школа нашего микрорайона» и что учиться должен я именно в ней!…
Всё разрешилось через день: появился отец. Он был в в шинели никогда раньше не виданного жёлто-зелёного цвета «из канадского сукна», на плечах - повседневные золотые погоны! Мама встретила его сдержанно, но ровно и сказала про школьную проблему ( у них что-то, там, у самих тоже «пока не складывалось», и жил он отдельно от нас). Отец меня весело подхватил, и мы направились к школе снова.
Дама в приёмной холодно глядя на меня, а не на отца, скучно повторила, что вопрос, мол, с вашим сыном решён, классы перегружены, мест нет, и - не отрывайте от дел. Отец не взорвался, не стушевался. Голосом, каким обращался к тому майору в Касимове, он что-то сказал про Блокаду, про фронт и формалистов из РОНО; странная его шинель была распахнута, за отогнутым отворотом блестели ордена - и «Александра Невского» тоже!
И тут вдруг дама сильно заволновалась и ненатуральным голосом заговорила:
- Что же вы не сказали, где живёте! Он же – наш, наш, и мы никуда его не отпустим...
И тут я решил, в разговор надо вступать мне! На днях ведь мама рассказала, что случайно встретила маму Бори Матвеева – того, с кем я дружил в очаге до войны. Да и сам, ведь, я после этого зашёл к Бориной маме! И она обещала, что Боря на днях приедет из своего Суворовского училища и, конечно же, будет учиться со мной в одном классе (а Борин папа, оказывается, погиб на фронте). Я потребовал у дамы, чтобы в регистрационной книге школы было записано, что пусть, мол, Боря Матвеев, когда приедет из Суворовского училища, будет зачислен обязательно в мой класс!
Отец удивился, дама улыбнулась, но всё-таки внесла в журнал регистрации такую запись…
Вскоре я забыл об этой записи. Но, когда летом 2001 года перед встречей выпускников по поводу «питидиситилетия» нашего выпуска просматривал старые регистрационные книги школы - в поиске, хотя бы, старых адресов соучеников, о которых мы не имели сведений - то неожиданно наткнулся на эту запись про Борю… На привет из сентября 45-го года!
Боря тогда, увы, так и остался учиться в своём Суворовском училище. Один раз мы виделись в самом конце 45-го: он ненадолго приезжал на побывку. Почти с трепетом, с желанием шёл я к нему. В гостях у Бориной мамы был какой-то мужчина; они сидели за столом, тихо разговаривали. Мужчина держал её за руку, а мы с Борей во что-то играли, сидя на полу, похоже, мешали им. Так посидели мы, посидели на полу и… стало неинтересно. И я ушёл и никогда больше Борю не видел…
http://www.proza.ru/2017/05/31/2001