Непостижимый смрад, духота и безысходность воцарились в этих краях. Беспробудная сизая масса тумана заменяла собой небо и землю, сливаясь со зловонием и бурлящими водами болота , в кои мне суждено было погружаться. Начиналось это совсем давно, не помню когда, быть может пару дней назад. Казалось,в процессе погружения время утратило свой привычный ход, ощущение оного во мне определенно притупилось, вступив в симбиоз с обыденностью всего пройденного мною пути. Я уже сейчас готов отдать голову на отсечение в уверенности, что сие болото я никогда не покидал. Стал его типичным обитателем, подобно склизкой жабе или серой цапле.
Хотя нет. Цапля по обыкновению своему стоит на одной ноге, когда же я, увяз в этом дерьме по горло. Мне никогда это не нравилось. И ничего не стоит слегка наклонить голову, и покорно дать упомянутой жидкости влиться в носоглотку и уши, она зальет все возможные отверстия, забьет собой пищевод, все сосуды и фибры мои. Цикл прекратится. Зло поглотит самое себя. Я благополучно покину сей уголок печали и скорби, увижу быть может великого творца, ангелы будут играть на арфах и все такое. Быть может, там ничего и не будет, как и меня. Просто пустота, вечность.Сладостное, столь вожделенное мною небытие. Скажем так, наилучший из всех возможных вариантов.
Но туман продолжает сгущаться, меняя цвет из серых оттенков к более болезненным, даже несколько рвотным. Воды болота бурлят, пузыри лопаются, безумие, ужас, и черный грех.
Я оставил жалкие попытки освободится. Каждая из них, изначально несла мнимое утешение, иллюзорное ощущение полета и веры в благоприятный исход. Но каждая такая попытка, любое даже действие не в угоду погружению, в разрез его тлетворной природе, порождала все новые трудности, всё новые лишения и разочарования. И при том всегда, лишь несколько поднявшись, одурманенный и опьяненный минутным успехом, я вновь погружался. И каждый раз всё глубже. При этом сознавая, что некая моя часть уже никогда не покинет сиих вод, не достигнет былого успеха, поднявшись выше имеющегося.
Первый полет был наиболее сладок.Остальное - есть лишь попытка достичь былого, пускай наивное по своей сути ощущенье эйфории, но самое прекрасное и чистое из всех что были после.
Я уже плохо помню с чего всё начиналось. То было до моего вступления на путь порока, на путь лжи и самообмана. Тогда обман был внешним, всё для меня являлось ещё в столь ярких красках, что я охотно верил своим глазам. Срывал наиболее сочные плоды со спускавшихся ко мне ветвей, при этом не разглядев уже зародившегося червя в корне самого древа. Ах, как же это было замечательно, я и сейчас бы отдался на волю тех светлых, отчаянных в своей простоте и наивности картин. Я -тогда ещё не познавший творчества и меланхолии, о чем я позже всегда галдел , выказывал свою одурманенность ими, в угоду окружавшим меня. Но меланхолия, творчество, и что либо иное, тоже не маловажная ступень на этой лестнице. Неизбежно ведущей вниз.
Не стану утомлять вас описаниями тех картин. Они и мне самому при ближайшем рассмотрении, являются весьма утомляющими и ни чем не примечательными. Но так как я продолжаю лгать самому себе, по прежнему сознаю их наиболее яркими и чистыми из всех дальнейших. Помню лишь знакомство со всем что я не находил, что не видел пред собой. И солнце выглядывало и улыбалось мне из за облаков, и добрые звери приветствовали меня из своих нор, люди казались такими загадочными, преисполненными неким знанием, которое необходимо постичь и стремиться донести его всем остальным. И главное, таинственный творец мелькал в небесах, явно подмигивая, и подавая знаки внимания и неколебимого участия во всем.
Но когда небо заволокли тучи - ни солнца, ни тем более Творца, там не оказалось. На таком небе.
Беззаботное время прошло. Я попытался его наверстать, вернуться к сладостным иллюзиям. Буквально взял палку, или нечто её напоминавшее, и подобно увлеченному хлебопашцу, начал прокладывать свою собственную дорогу к счастью. Сначала сытая борозда вилась сквозь леса и поля, все отлично получалось, я вновь был одурманен успехом. Но красивый, сосновый лес постепенно обратился во мрачную чащу, поле же стало болотом. В котором, я собственно и увяз.
Далее последовало множество попыток. Множество возникших, и немедля разбившихся при встрече с действительностью надежд.
Настолько их было много, столько их кануло во прах, растворившись в нем и став его частью, тем самым ещё глубже погрузив меня во страдание.
Но стоит все же упомянуть еще об одном. Луче света, когда мрак уже казался окончательным в своей бесконечности.
Явилась в луче света и тут же исчезла, и видимо навсегда. Я бы её не заметил, ибо ядовитые пары, пузыри зловонных масс ослепили и оглушили меня, я был беспомощен и жалок. Но это видение..сияющий ветер взбудоражил и вознес меня над водной гладью. Этот светлый призрак вытянул меня за руку. Да, тогда я ещё мог принять сей жест, ибо руки не увязли, не покрылись за коростой торфа и прочих болотных почв. Она вознесла меня, в попытке подарить мне свободу, спасти от великого страдания. Но все было тщетно. Я ощущал её бескорыстное желание, пытался всеми силами освободиться. Но тут стало очевидно, я увяз в пучине не столько телом, сколь и душою. Все жилы мои, сходясь в сердце , начинали свой путь не от конечностей, а от самого болота, этой ужасной, всепоглощающей мерзости. Тогда светлый призрак осознал, что освободив, унеся в свою божественную обитель, она попросту погубит меня. Я же не боясь подобной гибели, напротив, вожделел такого исхода, молил об этом. Хотя бы об этом! Но она, не желавшая погубить даже подобного мне, оставила свои попытки.Исчезнув навсегда.
Долго я сокрушался! Лупил кулаками по ненавистной жиже, проклинал свою неудавшуюся спасительницу, называя шлюхой, предательницей. Столь долго я негодовал и предавался скорби, что осел в трясину ещё глубже чем был ранее, лишь голова по шею и одна рука, точнее кисть её виднелись на поверхности. Кисть была сжата в кулак, каждая жилка на нем пульсировала от гнева. Непостижимо долго я так простоял в рыданиях и проклятьях. Но все же гнев отступил, я разжал кулак и обнаружил на ладони некий предмет. Он был из серебра, округлой формы, сам по себе довольно невелик. Но самое главное то, что он источал приятный запах. И каждый раз, когда рвотные пары окружали меня, когда лопались пузыри с дерьмом, вонь начинала забивать ноздри, я приникал к этой вещице за облегчением участи моей. И при том помогало. Ещё как. Только я его потом проебал.
Да, то была весомая утрата. Но не столь ужасная и нестерпимая, дабы заслонить собою тот бесконечный порочный круг лишений, центром и источником коего является ваш покорный слуга.
Я был по прежнему один, лицом к лицу со своим все разбухающим эго. Ничего нового. И не то что бы я был доволен такой участью, скорее вынуждаем принимать её как должное, как единственно возможный удел. Зловоние стало воздухом коим я дышу, дерьмо - кровью в жилах. А мысли.. за мыслями стояло тоже нечто иное, быть может инстинкты, рефлексы. Подобно свинье на бойне я даже не ожидал исхода, предаваясь воле течения . В любом случае, ясно чем все должно завершиться.
Кругом томились сотни таких тонувших, захлебывающихся и вопящих.Многим воды болота застили глаза, и они, ничего не зрячие пред собой продолжали браниться и поливать грязью сии, уже и без того погрязшие в нечистотах земли. Хотя грязи становилось все больше и без их пространных изречений в адрес бытия людского, творца и вашего покорного слуги. Да,на меня местное общество тоже ополчилось особо, видимо я вызывал недоумение, ибо был жалок в своей тоске. Я даже не пытался парировать возгласы, я стремился стать безучастным, полностью отсечь возможность ощущения всякого контакта, будь то устный или невербальный. Ведь в меня периодически бросались камнями, глиной, объедками- всем тем, что подворачивалось под неугнетенные болотом конечности соседей моих. Так что, невербальный контакт в некоторой степени преобладал. Даже тактильный.
Быть может, причиной их особенной неприязни является сама же основа моего пребывания здесь. Я оказался здесь вполне осознанно, ведомый клубком мыслей моих все набиравшим в объемах, и наконец приведшим меня сюда. Я же слишком слаб, дабы распутать эти сплетения фактов, открытий и выводов. Вес ноши сей стал частью меня. Мне не что бы жалко расстаться с этой своей частью, напротив, я с удовольствием бы уничтожил самое себя целиком и навсегда, до малейшей частицы.А уничтожать себя по частям весьма глупо, на мой взгляд. Излишнее терзание приводит новым выводам, а оных бы с удовольствием избежал. Так вот, соседи же мои, судя по всему оказались здесь лишь по воле случая, точнее увлеченные сюда чьей то иной волей, но увы не своей. В отличие от меня.
Ещё зародившись, они стали подобны кочкам или болотной тине, пребывающей здесь повсеместно, такие же мерзкие, обросшие калом и мхом. Язык их скорей напоминает бурление нечистот, нежели человеческую речь. Представьте, словно злословие в высшей степени своей гнусности и тщеты способно закипать, глотка словно выжигаемая бранью отрыгивает и схаркивает некие речевые символы.
В своей схожести, неделимости с местной фауной, они стали кровью её и плотью. И дерьмом. Все они равны, все в равной степени свободны и счастливы. Они умудряются плодиться, порождать себе подобных существ, жить по правилам своего болота и за счёт размножения делать его существование вечным. Более того, после смерти они уходят под воду, там тело их, разбухнув, начинает загнивать. Продукты распада измельчаются до малейших частиц, смешиваются с водами болота, пополняя объем вод его в весьма существенных размерах, как бы уже в буквальном смысле становясь его частью, фрагментом единого целого. Видимо, таковая участь ожидает и меня под конец.
К слову о единстве, вот и очередная кучка глупцов показалась сквозь густую, набухающую от ядовитых испарений, вездесущую массу тумана.Как беззаботно, с легкостью они преодолевают болотные кочки, сгустившуюся тину, и сирые наросты мха на поваленных деревьях.Даже не оглядываясь по сторонам, не замечая намертво увязших в беспощадной топи существ, они продвигаются в неведомом направлении.Они даже смеются! Кто то из них напевает до рвоты слащавую песенку.Другие неумело подпевают, не улавливая ритм, также посмеиваясь над собственной неумелостью. Один дурак хохочет особо заметно, абсолютно безостановочно, едва прерываясь лишь на преодоление очередной преграды, покоряемой так же беззаботно, будто не было её и в помине.
И тут происходит то, что и следовало ожидать. Не ими, а разумеется мною. Почва под ними расступилась, и пали они в пучину с неистовыми воплями и причитаниями. Никто не пытался помочь другому, каждый в попытке сберечь собственную шкуру цепляется за всякую ветвь, за поросль мха или же за волосы своего товарища. И каждая попытка тщетна, они проваливаются все глубже, стоит им лишь тронуться с места. Скоро они поймут, что остановить погружение можно лишь полным бездействием. Именно остановить, а не пресечь окончательно, ибо все мы, увязшие здесь, обречены.
Долго я могу созерцать страдания подобных глупцов. Стоит признать, сие доставляет мне даже некое удовлетворение. Все мы платим по счетам, рано или... в положенный срок.
Но сейчас я утомлен, силы мои подходят к исходу, и я отвожу взор в иную сторону, помышляя отвлечься, попытаться обрести типичную мою иллюзорную безмятежность. Ибо признаться, я только что хохотал как ребенок.
И как ни странно, взор мой приковала к себе очередное происшествие. То были новые странники. Вот уж скажу, не часто здесь происходит такая активность! Я заинтригован.
Их двое, эти более мрачны, потерты судьбою, пологая борозда морщин испещрила их лики. Они молчат, один потягивает старую трубку, другой же оглядываясь по сторонам прокладывает путь, выбирая наиболее верную тропу.И не таких видывали! Ведь никакой расчет, никакие потуги разума не способны совладать с суровым нравом этих болот.
Один из них, вытянув руку с трубкой, указывает куда то вдаль. Другой, кивнув следует указанному пути.Они подбираются к небольшому леску, где ещё остались сухие обветшалые дерева. К ним же навстречу, раздвинув покрытые почерневшей листвой заросли терния, выходит некто. Сначала я подумал, что сие ветхий старик, иссохший в почтенных летах. Но нет, стоило ему разогнуться, и я уже поражен его небывалой величиной. То старый, покрытый лишайником и серым мхом скелет, закутанный в рванную плащаницу, с ручным фонарем в левой руке озаряющим неестественным светом вечный полумрак болот. А странники же, ничуть не смутившись приближаются к сему мрачному видению.Один приветствует его скупым кивком, другой мановением трубки. Скелет как то ехидно протягивает костлявую длань в направлении одного из странников. Тот же, достает увесистую пригоршню червонцев из своей дорожной сумы, и медленно, как бы подыгрывая ехидной манере призрака, выбирает одну монетку и бросает в протягиваемую длань. Как только сие состоялось,приняв монету, скелет учтиво кивнул, а после поднес фонарь к своему мерзкому черепу, и толи плюнув в него, толи как то чудно качнув, погасил яркое пламя, погрузив тем самым все окружавшее нас в абсолютную тьму.
Мне ничего не видно пред собой, ни странников, ни зловонной жидкости, что уже заливается в мое жалкое чрево. Я охотно нагибаю голову , открыв рот как можно шире, дабы покончить с этой ***ней.