Кто установил эти законы?

Сергей Пермяк
        Мы так устали от этих похабных, никому не нужных речей о том, что любовь длится три года. О том, что счастливым может быть только дурак. О том, что радость приходит лишь после полной грусти. И эти стадии депрессии – да ну?
        И кто установил эти «законы»? Вот для нас не было правил. Для нас были лишь возможности. Возможности, которые мы видели каждый день, каждое утро, просыпаясь в поезде на пути в новый город, в новую страну. Мы мечтали так жить, и мы получили такую жизнь.
        Мы выбивали куш, и тут же проигрывали его. Мы побеждали в битвах, но не в войнах. Прогоняли демонов, но не дьявола. Всегда нашим инструментом были полумеры. Полумеры, которые нас тянули на дно. Что-то мешало нам довести дело до конца. Быть может, страх? Вполне вероятно. Я даже больше скажу – это был ужас перед чем-то новым. Мы не шли до конца, потому что боялись обрыва. Мы вставали на крыльце и вдыхали полной грудью соленые запахи моря.
        Да, мы были ничем. Ничем и никем. Да и, наверное, остались такими же. Но кому легче от осознания этого факта? Разве что ненавистникам. Так стоит ли тешить этих ублюдков? Стоит ли давать им повод радоваться, повод отмечать? Думаю, вы лишь отрицательно покачаете головой. Как и я. Как и мы. Но я бы не решился пойти до конца, если бы не отчаяние, которое появилось неожиданно, как появляется грусть осенним вечером. А появилось оно от осознания того, что, что бы я ни делал, я всегда терплю крах, всегда за чем-то трудным следует поражение. Мы знали, что так не должно быть, но ничего не могли с этим поделать. Мы проигрывали вновь и вновь, пытались взойти на вершину горы, но падали, спотыкались, оказывались под многотонным весом снега. Вновь и вновь.
        Так и нужно ли тогда отчаяние? Конечно да! Это ответ очевидный и определенный. Он беспрепятственно приведет вас к желаемому. Это то, что мы называем «трудный период». Трудный настолько, чтобы нога, наконец, ступила на вершину Эвереста, перешагивая через все трудности. Отчаяние – это как воспоминание о ярких моментах из детства. Оно зажигает сердце, бросает его в раскаленную лаву, достает из пепелища забвения, и снова отправляет храм в огне. В огне жизни, понимаете?
        И когда отчаяние, наконец, свершилось. Когда мы, наконец, смогли перешагнуть через себя – мы решились. Решились на окончательные меры, решились идти до конца. Мы стали делать лишь то, что нам нравится. То, что мы хотим делать. Иначе – полумеры неизбежны.
        Они рождаются от нежелания, от страха перед нежеланием и неудачей. А когда ты хочешь, разве ты думаешь о неудаче? Разве думаешь о том, что кто-то поставит это на смех? Само собой – нет. Так и тогда нужно ли бояться желать?
        Желание – это не мечта. Мечта обладает гораздо большим могуществом. Желание есть сподвижник. Это двигатель твоих ног, двигатель твоих мыслительных процессов, твоего сердца, твоей нервной системы. А что тогда есть желание жить?
        Пожалуй, это та необходимая прямая, по которой спринтует человек. Та прямая, у которой нет конца – а зачем он? Человеку нужно бежать. Человеку нельзя останавливаться, потому что время никогда не стоит. Ничто нельзя остановить. Ничто нельзя удержать или бесследно истребить. А если у этого «что-то» есть еще и желание бежать, его не остановит даже отсутствие пути. Разве это не противоречиво? Он будет лететь в сторону своей мечты. Если не лететь, то падать. Если не падать, то кричать. Если не кричать, то молиться.
        А иначе зачем нам желание? Зачем нам мотивация, стимул и вдохновение? Эти прекрасные – или нет? – ощущения внутри. Разве не для того, чтобы жить, они нам даны? Чтобы жить и видеть в мелочах – прекрасное, в великом – легендарное. Чтобы любить, ненавидеть, жаловать, критиковать, беседовать до утра и взрываться победоносным «УРА!» каждый раз, когда приходит новая идея. Когда старые идеи уже давно воплотились, а новые льются ручьем. Ручьем великих достижений.
        Азарт к жизни победит смерть. В этом я был уверен с самого детства. В веках запомнится имя того, кто с легкостью воспринимал все пороки, все нечистоты и неудачи. На выцветших фотографиях будут нарисованы их счастливые, улыбающиеся лица, на фоне Эйфелевой башни, статуи Свободы и Родины-мать. А все потому, что они шли до конца, горели азартом к жизни, бежали впереди поезда без коня, обгоняли ветер, несясь под гору на велосипеде где-нибудь в Норвегии. Их фургон, на котором они объездили всю Европу, будет чахнуть где-нибудь в их гараже. Но зато с по прежнему набитыми до верху подушками, матрасами и одеялами, которые они меняют каждую неделю, словно вновь собираясь сорваться куда-нибудь.
        А сейчас мы просыпаемся от того, что поезд останавливается где-нибудь в горах Китая, по пути в Гонконг. И – да, мы решили идти до конца. Мы продали квартиру и купили дом. Отреставрировали и сделали его таким, каким хотели его видеть. Таким, каким он снился нам во снах в те дни, когда особенно тяжело в городе. Нет, было нелегко. Да, мы забыли о прежней жизни. Это порог – он виноват. Это полумеры – они охраняют порог. А мы лишь раздражаем того, кто стоит и ждет за порогом. Но он ждет! Приди – и возьми. Это не трудно. Для этого нужно отчаяние. Отчаяние, которое нужно всем.
       Чтобы почувствовать себя живым. Чтобы вспомнить былой азарт к жизни. Вспомнить былые времена и те фото, когда ты был до ошеломления счастлив. Когда все казалось морем по колено, когда все было осуществимо, а мечты казались так близко, так близко!
       А потом мы пытались корчить реалистов. Реалистов, которые якобы понимали жизнь. Понимали суровость жизни и ее отношения к ее обитателям. Но мы верили. Мы продолжали верить, что наши мечты не так недосягаемы, что остался былой азарт к жизни, что этот огонек – не угас. Пока не пришло первое отчаяние.
       Оно – как первый снег. Не знаешь, что с ним делать. То ли ловить на язык, то ли не обращать внимания, то ли кричать во все горло о том, что снег – и вправду белый. Его нужно пережить. Первое отчаяние. Если его не пережить, если дать ему поглотить себя в пески халтуры и бесцельности, то ты захлебнешься. Захлебнешься и утонешь, без шанса вернуться на поверхность, без шанса еще раз вдохнуть воздуха. Теперь – только тьма и вода. Тьма и вода, из которой выход только один – пробиваться. Идти до конца. Ибо полумеры – это балласт, это камень, привязанный к ногам. Он тащит на дно, тащит во тьму. Во тьму, из которой нет выхода.