Лилька, забеременев в 38 лет, думала что делать: очень хотелось родить девочку. Двое сыновей уже подросли, а Лилька тоже выросла в деревне и знала, что где двое детей там хватит места и третьему. Посоветоваться было не с кем, муж вроде и был, а вроде его и не было. В перерывах между запоями на почве бесконечного кодирования, он был злой, как цепная собака. Работал он не часто, если набирались три месяца в году, то это уже хорошо. Раньше Лилька могла еще выгнать его из дома на время запоя, сейчас уже остерегалась кулаков, да и идти ему было, в общем-то, некуда.
Одинокий сосед давно заглядывался на Лильку, часто помогая ей по хозяйству, когда мужа не было дома. Но что бы «увести» чужую жену – «пороха» не хватало, да и Лилька как-то к этому не относилась серьезно. В доме и в огороде всегда дел находилось, не до пустяков. Сосед в деревне – почти родственник. Саня и мужу Лильки помогал иногда, когда тот разбирал во дворе свою машину. Был он высок ростом, широк в плечах, но природного обаяния было в нем все-таки маловато.
Иногда у них в доме бывал и начальник мужа Лильки, рано овдовевший, еще крепкий мужчина. Дети у него были уже самостоятельные, взрослые, сам немногословен, предприимчив и не глуп. В его глаза Лилька старалась не смотреть, потому как проскакивало в них самое откровенное мужское желание. Она бочком протискивалась мимо его в дверь из дома под видом неотложных дел, когда он заходил к мужу. Павел всячески старался помочь Лильке, подкидывая работу ее мужику, иногда, что то покупал для ребят или для нее. Лилька от помощи не отказывалась, зачастую покупать еду приходилось в магазине под запись, денег катастрофически не хватало.
Не смотря, на такую невеселую свою жизнь, Лилька светила людям такой естественной добротой, как будто сам Бог светил на ее улыбчивое в веснушках лицо. Рыжие завитки волос, вздернутый нос и пухлые губы придавали Лильке какую то особую женскую прелесть, от которой мужская половина человечества просто «фонарела». Вся она была настолько домашняя, теплая и родная, что любой мужик невольно забывал о том, что она принадлежит другому.
Что я смогу дать этому ребенку? - спрашивала себя Лилька, невольно обнимая округлившийся живот, как бы закрывая его от всех бед сразу. Уговорить ее на аборт не смогли даже самые близкие люди, которым она доверяла. Родные недоумевали: вот свет клином сошелся! Есть же двое сыновей, в наше время и их поднять не просто. Мать Лильки молча лила слезы: на зятя не было никакой надежды. Зная твердость характера дочери, она не тратила слова. Лилька сначала соглашалась, понимая всю безнадежность своего положения, потом тихий ужас накатывал так, что она начинала дрожать как осиновый лист, всхлипывая по-детски в безутешном своем горе. Маленькая девочка стояла мысленно перед глазами Лильки, что невозможно было даже представить это злодеяние, о котором просил, кажется, весь враждебно настроенный мир.
Беременность протекала на удивление хорошо, хотя это тоже, наверное, напрямую зависит от желания родить дитя, или нет. Срок увеличивался, и Лилька успокоилась, от нее все, наконец, отстали. С тихой радостью она переделывала домашние дела и садилась под окошко с лукошком цветных клубочков и спицами. Вязала она увлеченно, маленькие кружевные наряды предназначенные дочке, поистине были достойны принцессы. За ее работой неизменно наблюдал самый преданный, усатый друг – полосатый кот Васька. С ним то и разговаривала Лилька, оставаясь одна дома, задавая ему вопросы, и не дождавшись ответа, отвечала сама.
- Как назовем то ее, а Вась? Может Аленка, а может Любаня – заговорщически шептала Лилька, как будто рождение дочки было уже решенным вопросом у Всевышнего. Васька сыто мурчал, свернувшись клубочком, возле Лильки и ничто не могло нарушить этот покой и ощущение абсолютного счастья на Земле. Оно струилось за пределы мирозданья тихой музыкой, неслышной никому, кроме матери и дитя под сердцем, как великое чудо или таинство.
Идиллия прерывалась, на пороге появлялся сосед с огромным арбузом в руках. Лилька, благодарно улыбаясь, отрезала большой кусок и лакомилась, захлебываясь соком, а сосед молча наблюдал за этим действом, напрочь забывая обо всем на свете. Он хотел, нет, страстно желал, только одного, что бы это был его ребенок!
- Ты иди, иди Сань. Спасибо, даже полегчало, не тошнит больше - Лилька умолкала, смущенно обрывая засохшие листочки с цветочного горшка, отводя глаза в сторону. Васька, подняв трубой хвост, торжественно направлялся к двери, ожидая, что ее откроют и соседу больше ничего не оставалось делать. Он уходил, унося свои тревоги, а заодно и слабую надежду на свое несбыточное счастье.
Лилька рожала как всегда, осенью. Осень приближалась. Бабье лето выдалось на редкость погожее. Копали картошку, по-летнему одевшись, на недельку вернулось лето. Лилька щурилась на солнце, плавно передвигаясь по огороду. Ноги отекали, болела спина, повышалось давление, но Лилька не зацикливалась на этом. Муж пил уже не первый месяц, но она никак не реагировала, ничто не могло сбить ее с толку: важная миссия выполнялась очень ответственно и приближалась к концу.
Возле калитки тормознула машина. Лилька узнавала ее по звуку. Павел топтался в нерешительности возле крылечка.
- Я это, завтра в город по делам, поедешь со мной?
- Поеду, срок то уж через неделю, надо – голос Лильки фонил тревогой.
- Дорогу отремонтировали, не переживай, с шиком довезу – деловито доложил Павел, облокотясь на калитку. Машина приветливо сверкала чисто помытым боком на солнце и Лилька не сомневалась в том, что повезут ее с большой осторожностью.
Муж неожиданно увязался с ними, купили коляску, пеленки, распашонки. Лилька шагала к роддому уверенно, не оглядываясь на мужчин, как будто только забрать там нечто, одной ей принадлежащее, и больше никого это уже не касалось. Пообещали кесарево, так как давление держалось, а лекарства не помогали, но и это ее не напугало. Она интуитивно перебирала пальцами на шее цепочку с крестиком, отрешенно отвечая на вопросы врача. Роды начались уже следующей ночью, дорога все-таки сказалась.
Утро, наконец, заглянуло в окно палаты. Лилька смотрела на дочь, безумная от счастья, до конца не осознавая еще, что все позади. После операции она чувствовала слабость, страшно хотелось пить, но ничто не могло омрачить ее огромной радости. В такой момент хочется свернуть горы или кричать на весь мир: Человек родился, слышите! Я дышу, я живу, я люблю!
Лилька вспоминала, когда привезли из роддома сынишку, муж, осторожно взявши за пятку малыша, гордо констатировал:
- Мизинец такой же кривой как у меня, прикинь.
Когда мальчишка подрос, стал точная копия отца, та же походка, то же выражение лица, манера говорить. Лилька называла их: двое из ларца... Мальчишка вырос на удивление рассудительным и умным, иногда такое отцу выдавал, что тот пьяным на глаза ему не попадался, стыдно было. Как то теперь все сложиться, думала Лилька, интересно, мизинец то кривой или нет?
На выписку муж явился счастливый с огромным букетом роз и шампанским под мышкой, но Лилька никому не доверила свой драгоценный конвертик. Она шла, высоко подняв голову, словно говоря всем своим видом: Это только моя дочь, моя победа над этим «враждебным» миром. Эх вы, мужики! Трусы несчастные! Кривой мизинец, или не кривой, да вам во век не дознаться!
Приехав в неприбранный и не топленый дом, Лилька сразу принялась за дела, она больше не принадлежала себе. Немного оправившись после родов, Лилька расцвела еще больше в своем истосковавшемся материнстве. Она наряжалась, как на праздник, собираясь с малышкой на улицу, везла коляску торжественно и осторожно, объезжая ямы на дороге. А когда подходил, кто то знакомый и просил показать малыша, Лилька, принимала вызов, приподнимая кружева над пухлой рожицей. Голубоглазая дочка смотрела удивленно на мир и как будто спрашивала: чья я? А?