***

Здравствуй, мой далекий друг!
Шлю тебе весточку, сказать, что жив-здоров.
Жгучие слезы льют из очей моих мутно-серых, прожигают дороги столбовые по кущам щетины моей и капая, плавят клавиатуру ноутбука черного да уставшего.
И пять дён не минуло с той поры, как брал в последний раз я в руки лопату широкую снеговую. Откапывал я тогда бричку свою на шинах обрезиненных. Натерпелся хулы да насмешек злых от разной челяди да людишек безродных.
Смолчал я тогда в смирении, гордыню свою оборов.
Но ныне снова разверзлись хляби небесные и посыпало снегом на землю русскую.. Да так, что ни пешему, ни конному не одолеть дороги даже ближней.
Лишь детишкам малым раздолье - на санках да на задах своих с горок кататься да в сугробах выляться. А уж работному человеку - одна докука.
Вышел я сызнова то же дело править - от снега да льда тарантас очистить, дабы можно было выехать без промедлений к завтреву.
Во дворе уже Артемка - сусед мой, гляжу, уже с лопатой елозит. Да только как-то несподручно всё - только он одно место вычистит, за другое примется, ан на то снова с неба добра навалило. Так и мыкается по кругу, как осел на колодезном вороте.
- Что ты, Артем, кружишь. - спрашиваю.- Аки нетопырь вокруг лампады?
На это мне он, шапку не сломив, предерзко отвечает, что, мол, на тебя посмотрю, как ты будешь куражиться.
А далее добавляет слова поносны, непечатны.
Всколыхнуло у меня в груди сердце христианское от речей таких глумливых.
Не стерпел я наветов, да ответил ему по-босяцки, словами препакостными.
А он, стервец, нет чтобы устыдиться греховности своей и гордыни, еще пуще напустился - лопатой грозит.
- Вот я тебя. - говорит. - Прилажу тебя сейчас по хребтине, тогда и поглядим, кто из нас нетопырь. Враз крылья отрастут.
Тут уж я онемел. И застыло во мне всё. Вот и делай вперёд добро людям!
- Ну, коли так, то давай. - ответствую ему. - На словах вы все борзы да остры, а как до дела доходит, так вас из-под печки кочергой не выскресть.
Вскинулся он однова, да посмотрел, что у меня лопата из железов демидовских, а его деревянная да ветхая - и охолонул враз.
- Ладно, что уж там. Это я шутейно, скоморошески. Не гневайся, Володимир свет Вячеславович. От жары да работы, видать, упрел, вот кровь молодецкая и вдарила в темя.
- Гляди, - говорю. - Коли еще раз вдарит, я тебе вмиг томленье облегчу - перекрещу поперечь спины лопатой.
На том и сладились.
Да только пока вычистили двор с палисадом, совсем умаялись.
А теперича сижу, обезножив и обезручив, и грусть-тоска меня гложет.
Когда был я молод да на расправу скор, разве ж мне хоть один мог такие речи молвить?
Остаюсь засим твой друг.
Прощевай.