За золотым корнем
(отрывок из дневника)
Скажите, друзья, кому из вас довелось читать дневники близких вам людей, написанные ими в ту далекую пору, когда основным гаджетом для фиксации сведений или мыслей была перьевая ручка, в лучшем случае наливная? Не уверен - счастье мое это, или тяжелая ноша, но выпала мне участь прочитать дневники отца, спустя много лет после его смерти.
Я не раз пытался погрузиться в описываемые в них события, но тут же откладывал это занятие, чувствуя свою неготовность к восприятию мощного пласта ранее неизвестной мне информации, (порой не лицеприятной для меня), не хватало мне духа пропустить через себя глубину и человечность батькиных рассуждений, порою граничащих с исповедью. И вот недавно, наверно дозрев до этого, я «сдул пыль» с его рукописей.
Что я испытывал, разбирая его каверзный почерк, переваривая, усваивая порой, своеобразный слог и манеру изложения? Меня разрывали противоречивые чувства: гордость за отца, сыновья любовь и уважение порой сменяла обида, досада и непонимание. Мой рот, то расплывался до ушей от улыбки и глаза мои, наверно сияли детской радостью, то лицо мое омрачалось, подергивалось паутинкой печали, и только что смеющиеся глаза исподволь наполнялись влагой. Было все. Все, так же как и в жизни моего героического бати и в жизни людей которые его окружали.
Вчитываясь в его записи, которые он вел практически ежедневно, я вспоминал его таким, каким помнил его в своем детстве и отрочестве и сравнивал с тем образом, что вырисовывался передо мной сейчас. Тогда, для меня он был теплым, по-отцовски строгим и требовательным, но так необходимым мне человеком. Этаким выручалочкой, всегда приходившим на помощь, спешащим поднять, отряхнуть пыль, подуть на разбитые коленки, согреть и успокоить в своих мускулистых, пропахших табаком объятиях. Теперь я узнавал его как человека сильного духом, но в тоже время ранимого, склонного к глубокому анализу окружающего его мира, основными жизненными постулатами которого были: порядочность, верность, дружба, справедливость, любовь к своим родным и близким, гордость за страну в которой он жил.
Знакомясь с отцовскими дневниками, я все ожидал, что встречу в них воспоминания и о его фронтовом прошлом. Не тут-то было! Ни слова о той Войне, которую он прошел, по сути, еще мальчишкой, ее дорогами от Киева до Кавказа и обратно до самого Берлина! В жестоких боях по обороне Киева, а затем Севастополя получал тяжелейшие ранения, но поднимался и снова шел с теми, кто ковал Великую Победу! Ордена и медали, которыми он награжден, в том числе и от командования Войска Польского – яркое подтверждение его героического прошлого.
Он родился и рос в обыкновенной крестьянской семье на западе Украины, в небольшом селе Вулька, недалеко от границы с польскими землями. Главными его учителями, и это заметно по его воспоминаниям, были, конечно же, его отец с матерью и старшая сестричка. До войны он окончил начальную школу и уже трудился, помогая взрослым поднимать «на ноги» младших братьев. Война «прогуляла» его по Европе.
После войны, осев в благодатном Кубанском крае, он продолжил мирную жизнь, работал инспектором отдела социального обеспечения, помогал старикам в оформлении пенсий, участвовал в общественной жизни, выступал в драматическом кружке районного дома культуры, трудно строил свою семью, дом. По ночам, когда домочадцы спали, он, нещадно дымя папиросами, вел дневники и мечтал издать свою рукописную повесть. Но на пороге своего 60 летия, судьба вновь кинула его в поход и не куда-нибудь, а на самые восточные окраины, созданной не без его участия Великой Империи – Советского Союза. Вечный покой и светлая ему память!
Отрывок из его Кунаширского дневника я предлагаю вашему, друзья, вниманию.
19 августа 1982 года.
Вчера ночью вернулся из похода на остров Юрий. Цель похода - золотой корень. Я добыл его, однако в процессе достижения этой цели чуть ли не навсегда остался на том острове.
Начну все по порядку.
1.
Остров Юрий одна из крохотных точек земли над поверхностью воды в Тихом океане. Расположен он примерно в сорока милях от нашего острова Кунашир, на малой Курильской гряде. Дальше за этим островком – водная пустыня – нет больше в ней ни клаптиков ни точек землицы аж до берегов Америки.
Здесь у острова Юрий и других подобных ему островков наш мотобот (японская шхуна, конфискованная и переименованная в МБ-31) ведет лов морской капусты. Ее доставляют на Кунашир, на наш завод для переработки – сушки и изготовления консервов. В качестве перегрузчика и доставщика используется СП-09 - пассажирско-грузовой самоходный плашкоут, с грузовой палубой на 120 тонн груза и белоснежной двухэтажной надстройкой на корме: внизу пассажирский салон, над ним капитанская рубка и служебно-хозяйственные помещения - каюта вахты, камбуз и др.
В это поход я собирался еще с прошлого года, но осуществить его не удавалось. Причин было много и разных, и вот, наконец, 14.08.1982. все, как будто сложилось так, что моя мечта должна осуществиться. А именно МБ-31 и СП-09 в паре направлялись в район островов Юрий и Зеленый на лов капусты. Я договорился подмениться на предстоящей вахте в диспетчерской порта и сторожовке на складе ГСМ и, набив рюкзак тем, что счел необходимым в походе, явился на палубу СП-09. Сюда же пришли со своей женой наш капитан портнадзора Валера – Валерий Михайлович Воронюк. Они тоже собрались на острова, но за ягодой. В тот день нам не повезло: часть команды на МБ-31 с утра запьянствовала, другая часть отказалась идти на лов из-за каких-то неурядиц с оплатой труда.
На второй день (15.08.1982) повторилась та же история. На третий день – то же самое. И только 18.08.1982, когда на МБ-31 воцарился «порядок», мы в одиннадцатом часу дня оставили свой рейд и вышли в океан, в направлении острова Юрий.
2.
Четырнадцатый час дня. Наш СП-09, как белый лебедь, плавно и бесшумно скользит по тихой глади океана. Вокруг вода и вода. Океан мирный, спокойный, покрытый лишь мелкой, лениво шевелящейся чешуйчатой рябью. Над головой такое же спокойное небо, в сероватых жиденьких латочках облачков, куда то лениво ползущих над нами. Наш лобасто-сопочный Кунашир уже давно растаял за кормой в сизой дымке. Вокруг нас тихо и пустынно. Лишь изредка над водной рябью скользнет сизокрылая чайка или низочка черных, как головешки, бакланов. За кормой нашего «лебедя» вьется пенная кисея, тут же в скорости растворяющаяся позади нас.
Я стою на мостике у капитанской рубки. Вглядываюсь вдаль, в бесконечную водную ширь. Надеюсь, там приметить что-нибудь интересное, необычное: всплеск какой ни будь рыбины – дельфина, кита, или точку суденышка, корабля. Но мои ожидания не оправдываются – все та, же вода и вода, как расстеленный на полу огромного пустынного сферического зала палас, с переливами отблесков его синтетических нитей.
Захожу в капитанскую рубку. За штурвалом матрос Воробьев Николай, лет двадцати пяти парень - холостяк, с рыжей коротенькой, курчавой бородкой и такими же подстриженными усиками, которые, (наверно внушил он сам себе), придают ему вид бывалого моряка. Рядом с ним капитан СП-09, завсегда мой приятный собеседник и товарищ - Александр Сергеевич Старшинский - мужчина средних лет, стройный, подтянутый. Он в своей неизменной, капитанской фуражке с морским крабом, и в гражданском костюме. Его смуглое лицо, с чуть приметной горбинкой носа, украшенное короткими, аккуратно подстриженными усиками, с такой же, как и на висках, серебристой проседью, дышит добротой, спокойствием и какой-то изнутри излучаемой теплотой, приветливостью, симпатичностью, что возбуждает к нему уважение и доверие. У нас на рыбокомбинате его уважают, хотя некоторые считают его, в какой-то степени задавакой, воображалой. Но это больше от того, что он не бражничает с ними, как это присуще многим на острове. Он дисциплинирован, исполнителен, тактичен и по-товарищески вежлив с окружающими. В общем, не «из их стаи птица».
В капитанской рубке, Сергеевич, конечно же, наблюдавший за мной и уловивший мою разочарованность первыми часами невпечатлительного для меня похода, как бы чувствуя себя в этом чем-то виноватым, стал оправдываться передо мной:
- Ты знаешь, Григорий Матвеевич, раньше бывало, отойдешь немного от Кунашира, смотришь, то стая дельфинов за тобой увяжется - кружатся вокруг, выпрыгивают, бултыхаются как шаловливая пацанва. То неожиданно, рядом с бортом выпрется из-под воды с рыбиной в зубах, голова нерпы или сивуча. Не редко встречались кашалоты и касатки. Теперь можно пройти десятки миль и как по пустыне. Беднеет батюшка Тихий. Безбожно опустошил его этот, как там его – гомо сапиенс, что ли, человек, и, явно желая ободрить меня, Сергеевич добавляет, доброжелательно улыбаясь: - но ты не отчаивайся, что-нибудь встретим еще. Дельфинов – обязательно. Видел ты их в родной стихии?
- Видел, Сергеевич, - отвечаю ему, - в прошлом году, когда шел на «Орлице» с Шикотана на Кунашир – любовался этими рыбинами – загадками.
3.
Идти до острова Юрий оставалось уже не долго, однако вокруг так и ни чего не поменялось. Все та же вода и вода – пустынность и безбрежность. Снова выхожу на мостик у капитанской рубки. Стою, сожалею, что так и не увидел ни чего диковинного. Ко мне выходит из капитанской рубки Сергеевич, протягивает бинокль.
- Посмотри-ка вон туда, Матвеевич, левее форштевня (носа) ЭСПЭ. Не пойму, что там за два судна виднеются на горизонте. Может быть, распознаешь,- говорит он мне. Я беру бинокль, приставляю к очкам, регулирую четкость, всматриваюсь вдаль, и ловлю себя на том, что я принял от Сергеевича бинокль с таким видом, как будто и в самом деле был способен лучше него определить по конфигурации тип тех судов, которых он не опознал. В душе, сам над собой подсмеиваюсь: «да я же бычок в этом деле, а ухватился за бинокль с такой уверенностью, как заправский морской волк. Не дуралей ли я?!»
Но делать было нечего – бинокль у глаз и надо было, как-то выйти с вот такого своего смешного положения, в которое неожиданно попал, - «не позориться, же теперь мне!» - мелькает мысль выбитая кресалом самолюбия: - Ведь я же диспетчер флота! Стыдно будет не высказать хоть примерное предположение типа тех двух судов ».
Всматриваюсь, вглядываюсь, в бинокль, подправляю резкость. Вижу чуть ближе к нам, левее курса нашего хода, маячит, что-то массивное, темное, с пирамидальным «наростом» посередине. Всматриваюсь в этот «нарост». Ищу в своей памяти аналог для сопоставления. От вибрации хода СП-09 бинокль в руках дрожит, что мешает сосредоточить свой взгляд на видимой цели. Напрягаю свое зрение и вот, кажется, что там, в сизоватой дали, виднеется «горбач», как у нас называют наш пограничный сторожевой корабль. Что дальше за ним – не пойму, устали глаза. Но уже то, что первая цель, как я надеюсь, опознана мной, подымает во мне дух бодрости. Я отрываю от глаз бинокль и с уверенностью, (но, все, же подстраховываясь нотками дипломатической интонации), заявляю этак солидно, спокойно:
- По моему, Александр Сергеевич, ближе по ходу к нам, виднеется «горбач» А за ним что – не пойму.
Сергеевич берет бинокль, всматривается и, (УРА! – спасена моя репутация «диспетчера флота»), подтверждает:
- Да, действительно то «горбач». А за ним,– продолжая смотреть в бинокль, говорит Сергеевич, – японская шхуна, стоит не движется. «горбач» то же стоит. Видимо задержал японку и ведет досмотр. А вот правее от нас, продолжает он, еще одна шхуна. Драпает от «горбача», наверно отпустил и она теперь улепетывает по дальше от греха. – на-ка, посмотри, Матвеевич.
С этих минут ожил для меня океан – пустыня. Заинтриговал, заинтересовал. Я ходил по мостику вокруг капитанской рубки, приставлял к очкам бинокль и всматривался, шарил кратно усиленным взглядом, по рябоватой в серебристых бликах водной глади, наблюдал за парящими над водой и сидящими на воде чайками, бакланами, утками, любовался динамикой их полетов, красотой оперения, движениями их четко очерченных изгибов крыльев, грациозной посадкой круглых головок, на длинных, словно точеных шеях. Рассматривал скопления, каких-то змееподобных извилистых водорослей, которые, казалось, перемещались по глади океана, словно живые существа. То вдруг замечал шарообразные из цветной пластмассы, поплавки, где то и когда то оторванные штормами от рыболовных сетей, видел и много других оказавшихся в воде предметов.
Короче говоря, поход к острову Юрий стал интересным и увлекательным.
4.
Сближаемся с «горбачом»
- Эй, братва, что вкусненького есть у вас?!
Наши соображают, чем бы похвастаться. А похвастаться то и нечем. Ведь пошли всего на два дня. Особых припасов не брали. Так, кое-что для супа, гарнира - только и всего. Наша заминка с ответом команде «горбача» воспринимается, как я вижу, за нашу скупость. Матросики подсказывают нашим:
- может рыба есть: камбала или горбуша – свежая или вяленная? - не задаром! Концы (канат) удружим!
У наших глаза загорелись. С концами швартовыми у нас туговато. И вдруг такая оказия карячится! Наши начинают суетиться:
- «Ребята, что там у нас есть?»
- Да что! … Морковь один ящик.
-Хлопцы, макаронами наградить? – кричит наш матрос Витька, матросне на «горбач»
Те дружно: «вали макароны!»
- Тащи им концы!
С нашего борта на борт «горбача» перескакивает ящик макарон. С «горбача» к нам переваливаются зеленоватые связки витых капроновых концов (канатов). Вдобавок капитан «горбача» дарит нашему капитану капроновую рыбацкую сеть японского производства.
«Досмотр» нашего судна окончен. Отшвартовываемся от «горбача» и шлепаем дальше.
Эта встреча с нашим пограничным сторожевым кораблем вначале изумила меня. Я думал, что после того как он пришвартуется к нам, начнутся проверки документов, осмотр нашей посудинки – кубриков, кают и т.д. Все-таки мы на границе! Разные могут быть люди на наших судах. Да и под видом наших судов могут проникать в наши воды и чужаки, с пакостными целями и намерениями. А тут вдруг все так просто – обыденно. Встретились, перекинулись словом – другим, обменялись «сюрпризами» и разошлись.
Но через какое-то время я вспомнил, что этот сторожевик не раз заходил и отстаивался на нашем рейде. Члены его экипажа выходили на берег, знали наши суденышки, не раз уже встречали наш СП-09, и были «в курсе» того, куда и зачем он ходит. Кроме того, сразу после нашего выхода с рейда в океан, «горбач» бесспорно, был, как это положено, уведомлен нашим погранотрядом, куда, зачем и кто идет на СП-09. Так что «горбачу», по сути дела, не было надобности в каком-то особом досмотре нашего плашкоута. Тем более, что мы шли под непрерывным наблюдением его локатора, да и на острове, где была застава нас уже то же ждали. По тому наша встреча с ним проходила так спокойно и дружески.
5.
Прошло еще, какое-то время. «Горбач», как и наш Кунашир, вскорости растаял за кормой СП-09. Старшинский все чаще заглядывал в локатор, подходил к карте, к компасу, сверял курс, брал у меня бинокль, и всматривался вдаль. Потом выходил ко мне на мостик, возвращал мне бинокль, скорее, следуя поговорке: «чем бы дитя ни тешилось – лишь бы не плакало».
Однажды, не успел он выйти с биноклем ко мне на мостик, как вдруг отозвался позывными радиопередатчик.
- ЭСПЭ - НОЛЬ ДЕВЯТЬ! ЭСПЭ - НОЛЬ ДЕВЯТЬ! – ЭМБЭ ТРИДЦАТЬ ПЕРВОМУ, ПРИЕМ!
Старшинский выходит на связь с нашим мотоботом МБ-31.
- Сергеевич! - слышится в динамике голос капитана МБ-31 Агеева, который давно изменил свой курс, уйдя восточнее от нас в сторону района стоянки судов-перегрузчиков морской капусты «Ишим» и «Горнозаводск» у острова Зеленый.
- Сергеевич, - продолжает Агеев, - только что мимо меня проскочила «соседка» (так на местном жаргоне кличут японскую шхуну). Она прошла с той стороны, через пролив Танфильева, сообщи нашим.
Старшинский тут же выходит на радиосвязь с диспетчерской нашего порта. Ответила ему Валентина Павловна - его жена. Он сообщает ей данные о «соседке» и поручает сообщить погранзаставе. Потом выходит на мостик и нацеливает бинокль левее курса нашего хода. Какое-то время, молча, всматривается, затем передает бинокль мне:
- Посмотри, Матвеевич, как чешет по нашим водам «соседушка». Спешит гадина. Хочет безнаказанно увильнуть от «наших» - дудки!
Я смотрю в бинокль. Действительно, почти наперерез нашего курса мчится какая-то коробочка. В начале ее плохо видно. Спустя время ее форма все четче вырисовывается на фиолетовой глади воды. А через час мы уже не вооруженными глазами стали хорошо видеть небольшую широконосую японскую шхунежку, спешившую пересечь наши воды в направлении острова Хокайдо. В скорости она промчалась мимо левого борта не далее как в одном кабельтовом (150-200) метрах. Двери рубки ее закрыты. На палубе пусто никого не видно.
- Вот так и шастают по нашим водам, паразитки, – в след ей возмущается Сергеевич. Ловят их, судят, штрафуют, шхуны отбирают, а они все же хамят. И эту, с уверенностью заявляет он, «горбач» припутает. Пожалуй, от штрафа не отделается.
- А почему от штрафа, почему не конфискуют ее? – любопытствую я. Он объясняет мне:
- Маленькая она, обшарпанная. Видно, какого-то бедняка – единоличника. Жалко таких строго наказывать. Они там и так судьбой наказаны.
Пока мы с ними ведем разговор на эту тему, стоявший у штурвала другой матрос, Витя, зовет меня:
- Григорий Матвеевич, перейдите на правый борт. Посмотрите в бинокль, что там за «армада» выползает из-за горизонта.
Я тут же, с биноклем в руках, он как раз находится у меня, перебегаю через рубку на правый борт. Поднимаю бинокль, настраиваюсь, припав к окулярам, всматриваюсь и, не пойму, что за суда, так стремительно движутся наискосок к нам, как будто в сторону Кунашира. Судов, подобной конфигурации, я еще не видел - прогонистые, ощетинившиеся каким то оборудованием. Военные они или гражданские - разобрать еще трудно. Они только-только выползали из-за горизонта. Я начал считать их. Насчитал, в начале восемь единиц. Потом, когда расстояние между нами сократилось, разглядел еще три. Таким образом, стадо этих загадочных механических животных, оказалось состоящим из одиннадцати единиц.
Подошел Сергеевич. Взял бинокль.
- Ну, что это за суда? – спрашиваю его.
Он молчит. Продолжает всматриваться в бинокль в бегущую по океану стаю незнакомцев. Проходит несколько минут. Расстояние между нами еще больше сокращается. Сергеевич опять нацеливает бинокль. Матрос Витя, стоя у штурвала, тоже с настороженным любопытством, поглядывает то на Сергеевича, то в сторону судов, уже достаточно хорошо вырисовывающихся формами своих тел.
- Что вы видите, Сергеевич? – спрашивает матрос Витя капитана. Сергеевич, какое-то время, продолжает молчать, он сосредоточен, озадачен. Моя настороженность и в то же время любопытство - возрастают. (Все-таки граница - всего можно ожидать, любых пакостей, провокаций.) Наконец Сергеевич, оторвавшись от бинокля, протягивает его мне. Говорит с досадой:
- Вот посмотри, Матвеевич, на рыбацкие шхуны богачей соседей. Оснащены «до зубов», цветом одним размалеваны и мощны. Летят как коршуны. Их бы не грех, заарканить и конфисковать. Попались бы только!
Глянув в бинокль, я понял досаду Сергеевича. Он прав. Загадочные объекты, имели форму шхун, но значительно бОльших и по размеру и, как сказал Сергеевич, по мощности. Теперь, с близкого уже расстояния, в какую-то милю - полторы от нас, их можно было отчетливо рассмотреть в бинокль. И я, хоть и не знаток в таких делах, но тоже вглядываясь в них, понимал, что та шхуненка, что недавно проскочила мимо нас, была по сравнению с этими нищенкой, шкарлупкой, лилипутом. Вырываться на ней на просторы океана могла заставить человека только нужда. На этих же краснобоких, поджарых, длинных и стремительных посудинах, промысел в океане – приятная прогулка.
Вместе с тем, по их одинаковой окраске, однообразно щетинившимися по бортам, Г- образными сайровыми «люстрами», они бессомненно, принадлежали одному хозяину. Только богач, этакий самовлюбленный воротила, мог ради своего престижа, хвастовства вот так размалевать свои посудины. Беднякам, подобная роскошь и во сне не под силу.
Лишь тогда, когда стая этих красивых - попугаев начала растворятся позади нас в сероватой дымке, что окаймляла горизонт я, опустив бинокль, перестал наблюдать за ней. Сергеевич спросил меня:
- Что, теперь почувствовал разницу, между людишками с «голубой» кровью и бедняками с «черной» костью?
Конечно, я знал об этой разнице и раньше, и все таки, воочию соприкоснувшись с фактом этой действительности я, как то по особенному почувствовал остроту борьбы за жизнь в том обществе, где властвовал над человеком капитал – желтый дьявол.
6.
До острова Юрий оставалось несколько миль. День шел к исходу. Слегка дЫхавший с утра южняк притихал, слабел, словно умаявшись за день, готовился ко сну, к отдыху.
По правому борту от нас, сквозь мутную кисею жиденькой, но, тем не менее, сплошной облачности, просматривалось желтое пятно опускавшегося к океанской глади солнца. Впереди по курсу СП-09, начала явственно вырисовываться, почти над самой водой, не великая полоска земли. Верхний контур ее был удивительно ровный, словно кем-то нарочно приглаженный, прилизанный. Это впечатление тем больше возрастало, чем ближе мы подходили к той одинокой полоске землицы по среди безбрежной, молчаливой водной пустыни. Между Кунаширом и этой полоской земли контрастность была поразительной и ошеломила меня. Мне не верилось, что оба клаптика землицы, расположенные по океанским меркам практически рядом, так не похожи друг на друга.
Я всматривался в эту полоску земли, искал на ней не то, что лобастые Кунаширские нагромождения сопок, а хоть какую-то возвышенность-бугорок, но мои потуги оставались безрезультатными. Передо мной, все так же лежала гладенькая прилизанная сверху полоска земли.
- Не порть глаза, Григорий Матвеевич, диковин на этих островах не приметишь – с усмешкой отозвался рядом со мной, капитан Старшинский, - все они здесь на один манер: ровные, без сопок, без высот.
Я опустил бинокль, полюбопытствовал:
- А остров Зеленый, где-то тут рядом?
Сергеевич добродушно посмеялся:
- Да ты же смотрел и на остров Зеленый и на остров Юрий! Разве не приметил?
Я в действительности, ни каких других островов кроме острова Юрий, нигде не приметил. Сказал об этом Старшинскому. Он посмотрел в бинокль и, передавая его мне, пояснил:
- Далековато еще к ним. Не зная их, трудно с этого расстояния, новичку различить, где кончается один и начинается другой. Подойдем ближе – сам увидишь.
Прошло около часа. Попив чайку, покалякав с хлопцами экипажа СП-09, в пассажирском салоне, я поднялся все на тот же мостик у капитанской рубки. Глянул вперед и вот теперь, даже без бинокля, различимая уже простым глазом, передо мной предстала череда отдельных островов: Зеленого, Юрий и других. Начиная с острова Зеленый, они, строго-спокойно, степенно бугрились над океанской гладью с северо-востока на юго-запад, как будто кем то искусственно возведенные грозные форпосты, прикрывающие восточные берега нашей страны от бесновавшихся там, в дали, на том краю, идиотов-империалистов. Все эти островки были своей прикатанностью похожи один на другого, как братья. Ни на одном не видно ни сопки, ни бугорка. Все сочно-зеленые, округло-покатистые, крохотные. Пожалуй, в длину не больше пяти-семи километров до двенадцати- двадцати. А по ширине намного меньше.
И еще чем поразили они меня - сколько я не всматривался в них, так и не приметил на них ни деревца, ни кустика. Словно бы передо мной лежали не дикие плата земли, а обычные поля, засеянные какими-то зеленеющими злаками.
Я знал из рассказов старожилов, что островки эти безлюдны и на них нет людских поселений, кроме пограничных застав. И действительно, рассматривая их в бинокль, я убедился в этом. На острове Зеленый, например, на его склоне, ближе к океанскому берегу, виднелась какая-то длинная постройка. Сбоку нее вышка. И больше ни чего. Вернее всего, то была казарма и пограничная смотровая вышка. А на острове Юрий я так и не смог при подходе к нему, разглядеть какое либо строение. Лишь на крохотным мысу, аппендиксом приросшему к телу острова, виднелась невысокая, полосатая башня маяка. Вот и все признаки человеческого присутствия. Хотя и здесь была застава, но с океана ее не видно, так как она скрывалась на берегу бухты, дугой врезавшейся в этот островок.
7.
Вот и вход в бухту Широкая. За штурвал СП-09 становится Старшинский. Наша самоходка осторожно приближается к скалистому высотой до 20 метров берегу острова Юрий. Справа упомянутый маяк, слева – скалистый обрыв, с повисшим над ним толстым козырьком какой-то пушистой, сочной зелени. Между этим «козырьком» и аппендиксом водная полоса поворачивает направо и уходит, вглубь острова. Посреди этой полосы чернеют над водой выступы каменных глыб – рифов.
Сергеевич сбавил ход. Все, кто на СП-09, стоят, кто на палубе, кто на мостике у входа в пассажирский салон, кто у капитанской рубки. Стоят, молчаливо всматриваются в воду бухты, по которой еле заметно движется СП-09, приближаясь к рифам.
Сергеевич напряжен, молчалив, собран, сосредоточен, прикипел руками к штурвалу суденышка. Общая напряженность передается и мне. Я тоже, притих на мостике у капитанской рубки и, как и все настороженно смотрю вперед на черные глыбы камня над водой, мимо которых нацеливается пройти наш СП-09. И когда его нос проходит между камней, он, торопливо поворачивает вправо, словно торопится проскочить мимо этих суровых камней. Причина этой всеобщей напряженности – понятна: судно, наскочив на рифы - гибнет. Редко, какое выживает. А наш плашкоут, при его грузном весе и «жиденькой» обшивке корпуса, что хрупкая стеклянная посудина - чуть коснись ею чего-либо твердого, и она расколется вдребезги. И когда СП-09 проходил мимо тех камней, каждый из команды это понимал и в душе невольно переживал: проскочим ли и на этот раз мимо грозной опасности, проведет ли капитан свой кораблик целехоньким, как проводил его здесь уже не однажды. И эта тревога тут же покинула всех, как только СП-09 оставил за кормой коварное каменьЕ, выскочил за поворот берега и вышел на просторную гладь тихой, ровной как зеркало бухты Широкой.
8.
Вот и она - бухта Широкая! Берега ее с одного крыла не высокие, но скалистые, а с другого пологие. Посередине правой стороны берег оголенный, ветрами выдут черный каменный лоб породы. Впереди – ложбинка. В ней фронтоном к нам расположилась пограничная застава. Сбоку нее, левее, еще пара, каких-то строений. К нам подошел кунгас. На кунгасе с нашего борта на берег у заставы, высадились несколько человек, в том числе и я. Вошли в казарму. Познакомились с начальником заставы и замполитом. Оба молодые, подтянутые, приветливые, симпатичные. Приняли нас радушно – по-дружески, дали разрешение поблуждать завтра по их крепости – островку.
На том наш визит к погранцам закончился.
9.
Ночь. Просыпаюсь в кубрике механика. На ощупь спускаюсь с верхней койки, (в кубрике темно, за иллюминатором чернота), так же на ощупь выхожу на палубу СП-09. Нет ни ветерка, ни шороха, ни звука. СП-09 тоже замер, не шелохнется. Стоит словно на асфальтовой площади – тихо, спокойно. В стороне, где стоит казарма, тоже тихо, невидно ни огонька. Лишь в метрах пятистах за заставой, там, где другой берег этого острова омывается океаном, слышится уханье и шум прибоя. Не спит океан – дышит, живет, работает.
Закуриваю и только теперь замечаю, что по правому борту пришвартован МБ-31. Значит, я уснул крепко по-богатырски, коль не слышал когда он подошел на швартовку. Докуриваю папиросу и окурок выбрасываю, между бортов СП-09 и МБ-31. И вдруг, между бортами на поверхности воды вспыхнуло, что-то ярко-голубым светом. Перегибаюсь через борт СП-09, смотрю на воду, пытаюсь понять, откуда возникла эта вспышка света.
Вначале мне подумалось, что с какого-то отверстия этой части мотобота вырвался наружу электрический свет и отразился от поверхности воды и привлек мое внимание. Но присмотревшись, я не заметил на этой части бока мотобота, ни какого источника света. Не задумываясь над причиной этой вспышки я, собираясь уходить обратно в кубрик, откашлялся после курева и сплюнул на воду между бортов. Тут же на воде вспыхнула та же вспышка ярко-голубого света. Сплюнул еще раз – опять та же вспышка.
Достал из коробочки спичку, бросил за борт - повторилось то же самое. Вначале я решил, что между бортами, оказалось какое-то океанское существо, способное излучать свет, реагируя на внешнее раздражение, но когда я достал из коробочки десяток спичек и швырнул их за борт на воду, внизу на воде, феерической россыпью вспыхивали огоньки за огоньками, по мере прикосновения каждой спички к поверхности воды. Тут я озадачился – подобного мне еще не приходилось встречать. Мне стало понятно, что этот свет излучает не одно существо, а множество неизвестных мне организмов.
Перейдя к противоположному борту, я продолжил экспериментировать. Подняв скакую-то веревку, я швырнул ее конец за борт. И тут – о, красотище! За бортом, на воде, вдруг вспыхнула целая огненная ярко-голубая полоса света. Швырнул еще тем же манером веревку – повторилось то же. Еще раз – то же самое… и то же самое и то же самое. До утра бы игрался, если бы мне было годиков пять, а то, слава богу, уже скоро стукнет шестьдесят пять. Постыдился «морских фей», увидят, думаю – засмеют, (мол, играется как дитя).
В ту ночь я проснулся не напрасно - увидел то, что ни когда не видел и вряд ли когда - ни будь, пришлось увидеть. Потом узнал я, что изумили в ту ночь меня своим чудом, какие-то крохотные фосфоресцирующие крошки- червячки.
10.
Утро пасмурное, теплое. Встречаю его на самом, что ни есть краю земли. Дальше только вода и вода. Тысячи километров вода, до самой до Америки. До края другого света – другой жизни, других людей, других обычаев и порядков. Умылся, вышел на палубу СП-09, задумался.
- О чем размечтался кубанский казак?! – окликает меня Жидейко Станислав Семенович, старпом СП-09, что не редко подтрунивал надо мной, называя «кубанским казаком».
Кто- то из матросов подшучивает:
- Дед не мечтает, он на заставу поглядывает, чует носом, оладушки на масле жарятся!
Кто- то с палубы МБ-31 добавляет:
- Не оладушки манят деда, а видимо даму приметил там, старина!
Заржали все, черти, как жеребцы: «го-го-го! и ха-ха-ха! и гы-гы-гы!»
Что поделаешь - молодежь! Парни здоровые, веселые. У них в голове одно – пожрать да побабничать. Об этом я тут же им говорю, а они еще больше гогочут – шутят.
- А все-таки, Матвееич, скажите, о чем Вы сейчас так размечтались? – уже всерьез спрашивает Валерий, капитан портнадзора. Все примолкают, с любопытством смотрят на меня. Я охотно отвечаю:
- Думал я сейчас, ребята, о матери своей, об отце. Сказал бы им кто ни будь, когда мне было, скажем годика четыре, что, дескать, сын ваш, придет время, окажется аж на самом краю света, на диковинном кусочке земли, посреди моря - океана – буяна! Что бы они ответили? Что бы подумали? Пожалуй, не поверили бы в это.
Хлопцы переглянулись. Призадумались. Я посмотрел на них – хорошие, славные люди! И у меня невольно вырвалось:
- Чудесная – прекрасная жизнь перед вами, друзья, Любить только ее и не лениться жить- трудиться, дружить, веселиться. Отцам и дедам моего поколения и во сне не снилось такая жизнь. Родились в трущобах, рылись как крабы на одной и той же землице. В нее же и уходили. Мало кто из них бывал дальше соседнего села – местечка. А вы моря- океаны бороздите, сытые, одетые. На материк орлами- героями наведаетесь и опять в свою любимую стихию возвращаетесь, свободно, беспрепятственно, как хозяева, как властелины и этих вод и вот этих суровых загадочных островков. Вот о чем я думал. Думал и сравнивал ту, прошлую жизнь с нынешней жизнью. Сравнивал и восклицал про себя – как вы счастливы, живя этой жизнью!
Хлопцы оживились. На эту тему начался завязываться разговор, но жена Валерия прервала его. Взглянув на часы, она всполошено выпалила:
- Валерик, уже восьмой час! Пора на остров – ягоды не успеем набрать!
Я тоже заторопился – вспомнил о «золотом корне». Забежал в каюту, переоделся, схватил рюкзак и выбежал на палубу. Сергеевич с матросом Виктором спустили за борт надувную резиновую лодку. Затем Сергеевич начал выносить спасательные жилеты, но одевать их не пришлось. Жидейко досадно крякнув – предложил:
- Направьте на берег Витьку, к рыбакам, пусть пригонит от них кунгас – быстрее высадитесь на берег.
Так и порешили.
11.
Начало девятого утра. Кунгасом высаживаемся на берег. Сергеевич, Валерий и его жена с ведрами, за голубикой, я с рюкзаком за «золотым корнем», матрос Виктор за рыбацкой японской сеткой, которую надеется найти на отливе.
Высадившись у домиков рыбаков колхоза «Родина», мы гуськом поднимаемся по отлогому склону берега на плато островка. Здесь разделяемся на две группы. Влево вглубь острова уходят Сергеевич, Валерик с женой. Вправо – я и матрос Виктор, направляемся к небольшому заливчику со скалистым берегом, что показался впереди нас в метрах четырехстах.
Сергеевич, оборачиваясь, кричит мне:
- Дед, смотри не сорвись со скалы! И, как будто что-то предчувствуя, добавляет шутливо: а то вместо золотых кореньев, тебя в рюкзаке повезем домой.
- Прыщ тебе на язык! – кричу ему шуткой на шутку и шагаю дальше за Виктором, по мягкой подушке густого, низкорослого, сантиметров 15-20 в высоту, бамбука, сплошь покрывающего островок. Доходим до высокого обрывистого берега заливчика. Сворачиваем правее в распадинку, поросшую высокой, разлапистой полынью, какой-то кустистой, жестколистной травой и другой, не знакомой мне растительностью.
Мы осторожно, чтобы не попасть в возможную расщелину, скрытую растительностью, спускаемся к заливчику. Почва под ногами мягкая, мшистая и чем ниже, тем больше проминается и чавкает влагой под подошвами туфель, (уже не раз пожалел, что не взял резиновые сапоги). Местами мшистая корка почвы прорывается, туфли окунаются в какую-то холодную, неприятную тину. Испачканные в ней ноги скользят в туфлях, чавкают, словно в какой то студенистой, не весть какой застоявшейся жидкости.
Короче говоря, хлюпать в этой жиже было весьма и весьма неприятно и брезгливо. Но делать было нечего – «взялся за гуж, не говори, что не дюж», и я терпеливо, шаг за шагом, двигался за Виктором вниз.
Наконец мы ступили на песчаный берег. Пока я промывал туфли и простирывал носки в чистой воде, Виктор, оставив меня, скрылся в дали за громоздким скалистым выступом противоположного берега заливчика. Ушел на океанскую сторону отлива искать рыбацкие сети. Мне же нужен «золотой корень», а он растет на склонах скал. А скалы вот они – рядом, у меня за плечами. Обувшись, я подошел к скале, что была в нескольких шагах. Надел очки, поднял голову – глядь, вот он и «корень золотой»! В метрах трех от земли свисает бородкой один кустик, рядом, чуть выше, кучерявится своими длинными, свисающими стебельками, другой, в симметричном окружении овальных бледно зеленых, сочных листиков. Вот еще и еще бородки- кустики чудного и редкого растения.
Я тут же – рюкзак с плеч, вцепился за выступ камня скалы, стал на нижний выступ ногами. Приспособился, дернул правой рукой за бородку-кустик и, не устоял на влажном скользком каменном выступе скалы, шлепнулся с корнем в руках на мягкий песок берега. Встал, посмотрел на черную, молчаливую, обрывистую махину камня, обросшую кустиками «золотыми». Сплюнул сердито под ноги этого дикого каменного чудовища, дразнившего меня своим богатством, послал его туда, куда посылают в таких случаях. Собрался и двинулся дальше, надеясь найти и взять это золото у других богачей, не таких коварных, и более гостеприимных, чем первый.
Ушел от него и правильно сделал. Вскоре обогнув выступ заливчика, я вдруг увидел такие же кустики–бородки, роскошные и сочные. Они росли на уровне моей головы, на небольшом каменном выступе, сверху покрытым толстой шапкой остролистного бамбука. Брать их было проще простого и легко и без риска. Я тут же поблагодарил добряка хозяина «золотого клада», сбросил с плеч рюкзак и принялся за дело. Через пять минут, запрятав в рюкзак пяток «золотых корней», двинулся дальше.
Сбор у колхозного домика был назначен в пять часов дня. Шел второй час, в рюкзаке у меня лежало десятка два корней. Для меня хватило бы и этих, но я обещал привезти и кое-кому из своих знакомых. Следовательно, надо было собрать еще. Но рвать их становилось труднее. Пошли опять крутые скальные стены. Карабкаясь, пока, слава богу, удачно, то на одну, то на другую я осмелел, и потерял осторожность. И вот, уже почти на самой окраине берега заливчика передо мной предстал длинный, извилистый каменный выступ, высотой метров пятнадцать. Он был весь закутан роскошными бородками «золотого корня». «Тут то и натопчу свой рюкзак» - решил я про себя, обрадовано.
Вначале я рвал коренья по низу. Затем стал подниматься выше по карнизикам, выступам скалы и двигаться по ней вправо, в сторону океана. Рву, передвигаюсь с выступа на выступ, сбрасываю коренья вниз и не замечаю куда двигаюсь, что там у меня под ногами. Перебрался еще на один выступ. Сорвал перед собой один корень, затем другой. Смотрю правее меня на расстоянии метра, свисает такое бородище, с таким караваем шишек-корней - толстых, здоровых, без гнили – каких мне еще не встречалось. Не вырвать этот корень – как так можно?! Красавец – загляденье одно! Потянувшись к нему, делая упор на правую ногу, я вдруг почувствовал, как под подошвой туфли прогибается и начинает медленно сползать поросшая травой подушка грунта. Поворачиваю голову на право, ищу место, на которое можно было прочно упереться ногой, и вместо опоры перед моим взором вырастает отвесная стена, метров пять. Внизу ее, окаймленное какой-то высокой толстостебельной и лопатолистной растительностью, провал – яма, среди нагромождения серых, остробоких камней.
И тут у меня в голове вспыхнул не испуг, а чувство грозной опасности. Я понял, что сорваться в этот провал - верная смерть. Вряд ли сам смогу вылезть оттуда. К тому же начинался прилив и не исключено, что эти каменья затопит водой. Следом за мелькнувшей передо мной тревогой, я, инстинктивно спасая свою шкуру, рывком отклоняюсь влево. В тот же миг, правая нога соскальзывает вместе с опорой – земляной подушкой и я, чувствуя всем телом свое соприкосновение – трение со скалой, стремительно лечу вниз, впиваюсь ногтями в скалу, пытаясь притормозить свое падение. Вдруг резкий толчок и ощущение опоры в ногах. Передо мной впившийся, как и я в скалу пучок растительности. Хватаюсь за него цепко, но осторожно, чтобы не вырвать с корнем. Понимаю, как мне повезло! Ноги мои твердо стоят на чем-то прочном, устойчивом.
Действительно под ногами достаточно широкий с полметра шириной выступ, покрытый растительностью. Осматриваюсь. До подножья скалы метра четыре, не высоко, можно было спрыгнуть, если-бы не нагромождение камней внизу. Осторожно спустился вниз, собрал коренья, что нарвал, сложил все в рюкзак и решил больше не поддаваться соблазну этих каменных богачей. Тем более, что мой корнедобывающий азарт остыл и я почувствовал в ногах порядочную усталость, а возвращаться назад, к колхозному домику было не близко – километра три. Поэтому, взвалив за плечи рюкзак, плотно набитый корнями, я двинулся в обратный путь.
Решил не идти по берегу отлива, так как среди камней он устлан выброшенной морской капустой, кустами океанских «огурцов» - скользкими и гниющими и брести по ним мне было уже нелегко. Я свернул за выступ скалы заливчика, прошел немного по отливу океанской стороны, затем дойдя до отлогого спуска берега к океану, взобрался на плато острова и двинулся на пункт нашего сбора.
Усталость уже порядком ощущалась. Идти с пудовым, не меньше, грузом за плечами нелегко. Но это было бы полбеды, если бы не оводы, эти злющие, проклятые насекомые. Я познакомился с ними в детстве, когда пас коров. Их настырность и зудящие укусы памятны мне до сей поры. Но здешние оводы, не похожи на тех наших – толстопузых, упитанных. Эти были особенно настырными и въедливы. Кроме того, там, на малой Родине их было много, но не столько сколько здесь - неисчислимое множество. И вот, только поднялся я на плато они стали набрасываться на меня словно стая голодных волков. Крутились перед глазами, впивались в лицо, в руки, забирались под воротник. И чем дальше я шагал по тому же низкорослому бамбуку, тем бОльшие полчища кровососов начинали окружать меня, атаковать.
По-видимому, здесь на острове сосать кровь им почти не из кого – ни крупных животных, ни коров здесь нет, только лисицы и мыши. Усугублялось мое положение еще и тем, что я пропотел от своих трудов, а запах пота для них приманка – сигнал о вкусной пище - крови. Вот они и стремились поживиться. Пожалуй, отдайся им на час и в тебе не останется и капли крови, так были они настырны и въедливы.
Пройдя какое то расстояние я не вытерпел, решил спускаться на отлив, где кровососов было по меньше. По пути попал в какие-то высоченные бурьяны. По ним к отливу надо было пройти с полкилометра. Как только я вошел в них, затронув их стебли, оводня, буквально ослепила меня. Я не успевал смахивать ее с лица, с рук – со всех частей открытого тела. «Не убился на скалах, так оводы загрызут» - мысленно посмеивался я над собой.
Благо, вспомнил, что у меня в рюкзаке лежит поднятый на отливе кусок мешкообразной японской мелкоячеистой сетки, сделанной из тонкой голубой жилки. Достал ее и натянул на голову – немного помогло, меньше стали жалить. По пути нашел шоферскую каску, тоже натянул на голову. Выйдя на отлив, хотел снять с головы эту бронезащиту, но не тут-то было – увязавшаяся за мной туча насекомых и здесь атаковала меня. Пришлось двигаться в этом головном уборе.
Но и дальше не обошлось без происшествий. Только я зашагал в своем одеянии по отливу, меня нагнали два молодых парня – геологи, (они здесь вели исследования.
- Эй, стой-ка! - рявкнули они сзади меня, «кто такой будешь?»
Объясняю. Они смотрят на меня, переглядываются, рассмеялись.
- Мы думали, что это черт япошку на берег выпер. А ты, оказывается, свой.
Пошутили – посмеялись и разошлись.
До колхозного домика мне встретились еще два геолога, но эти проявили бОльшую бдительность. Стали допрашивать, требовать документы.
- Ты, батя, – шутя посоветовали они мне, – сними с головы эту защиту, а то чего доброго, погранцы стукнут тебя с автомата как опасного шпиона.
Но я не снял и в таком виде дошел до домика. Оводня, оказалась страшнее пули.
Вот так закончился мой поход за «золотым корнем».Не знаю, золотой он или нет для здоровья человека. Попробуем. А вот то, что добыть его также непросто как и золото – я познал, испытал лично на себе. Тут уж в этом я твердо убежден.
12.
В шестом часу дня мы приняли от МБ-31 на борт СП-09 110 центнеров морской капусты и двинулись домой. На обратном пути дважды замечал черную спину кита – кашалота, промышлявшего в ста метрах от борта нашего СП-09. Других «чудес» мне не встретилось на пути возвращения домой
В двенадцатом часу ночи мы пришвартовались у своих пирсов.