Всякое разумное существо делает выбор. Вынуждено делать. И я должен решить свою судьбу. Такую потребность я, наверное, каждые сто лет. От того времени в моей памяти остались только ощущения и неясные образы. Как во сне. Помню, желание росло, становилось навязчивым, мешало дышать, я метался по дворцу и… Не помню, чем всё заканчивалось. Но с каждым разом что-то меняется. Я старею, теряю могущество и память. В моей голове всё сжалось, как у обычного человека. Поэтому приказал волшебному перу записывать мои самые важные мысли.
О себе я знаю немного. Зовут меня Кощей. Человеческая фантазия создала много кощеев, но мы друг друга не узнаём, потому что мы одиночки.
Существую я бесконечно долго. Вечным меня не называют. Вечность — это рай, а я существо ада. Я не то бессмертен, не то мёртв. Точнее, и то и другое.
Красота алмазов, золота долговечная, но не живая. Надоедает. Я опять отправился за красотой живой и тленной. Мы, кощеи, большие эстеты.
У каждого кощея должна быть своя василиса. Не все люди это понимают, и моя василиса тоже. Она прекрасна, умна, а вот премудрой её не назовёшь. В первые дни она смотрела на меня растерянно с испугом, потом с усталой ненавистью. Василиса Премудрая смотрела бы спокойно и грустно, если и поднимала глаза. Мою василису зовут Алиса. В свои двадцать три года она ещё не встретила Ивана-царевича. Во времена василис она бы считалась старой девой, сейчас же девушки выходят замуж ещё позже.
Алиса не понимает, что царевичи сватаются только к премудрым. Я не могу ей этого объяснить, потому что она ненавидит и презирает меня. За неделю пребывания здесь девушка немного успокоилась, начала говорить и наблюдать. Сначала я слышал сплошь гневные реплики, потом стала задавать вопросы. Зачем мне столько золота и почему я здесь один?
Её несчастье острым треском отдаётся в моём сухом теле. За всё время моего существования такого точно не было. Алиса не была счастливой и, когда я нашёл её. В тот момент она страстно молила о суженом. Вот её мечта и сбылась. Все человеческие желания сбываются, просто люди не умеют желать грамотно. Со смеху помереть можно, глядя на это сверху (если бы я мог умереть).
Я жду, когда Алиса разглядит меня. Я бессмертен, потому не старею, и даже недурён собой. В обрамлении длинных чёрных волос моё лицо сияет лунным светом. Многим молодым нравится так выглядеть. Это называется готикой и ещё как-то. Алисе не нравятся сверстники, которые красят губы и волосы в чёрное, носят чёрную одежду. Она права, это уродует их живую красоту. Она же сама нежная, светлая, трепетная и в то же время немного отстранённая. Я понял, почему девушки стали поздно выходить замуж. Раньше они не успевали так волшебно похорошеть, надо было много рожать и работать.
Алисе пора полюбить. Живое произрастает из мёртвого, становится мёртвым, уступая место новой жизни. Так было всегда. Мы созданы друг для друга.
За ужином я завёл речь о сказке «Красавица и Чудовище». Алиса, морщась, слушала.
— Это не про тебя, — заявила с вызовом.
— Но похоже.
— Нет, не похоже. Ты разве был когда-то человеком? Ты Кощей и всегда был только Кощеем. Красавица полюбила в Чудовище душу, а у тебя её нет. Так и останешься тем, кем был.
Она говорила ещё. Отрицала во мне душу, но хотела эту душу уязвить. Я смотрел на её беспомощно-изящные нежные руки. Протянул свою холодную длинную кисть к её дрожащим пальчикам. Девушка испуганно замолкла и вскочила.
— Ты ничего не съела.
— Я не голодна…
— Нет, ты голодна. Если хочешь, уйду.
Я вышел в соседнюю комнату и наблюдал за девушкой через потайное оконце. Она сидела, опустив хрупкие плечи. Свет настенных факелов золотил её распущенные русые волосы. Я протянул руку к двери и тихонько приоткрыл её, старое дерево тихо заскрипело. Алиса услышала, быстро доела гусиную ножку и пошла к себе. По резному деревянному столу заползали змеи и ящерицы, убирая золотую посуду. Пауки подбирали крошки, мыши стирали жир своими серыми брюшками.
Я ушёл к себе в опочивальню. Мои длинные пальцы тряслись так же, как у неё за столом. Да, я злодей с человеческой точки зрения. Люди разделяют добро и зло, платят за свои злодейства. Я заплачу, потому что становлюсь человеком.
Мне стало грустно и страшно. Захотелось опять увидеть Алису. Я смотрел на неё через оконце. Девушка спала, отвернувшись к стене. Мне надо было убедиться, что она жива, дышит и здорова. Я сдерживался, чтобы не войти.
Она перевернулась на другой бок, обняв руками пуховую подушку. Её лицо в свете лунного светильника казалось серо-голубым.
Утром я заметил, как она стала похожа на меня: бледная, худая и мрачная. По-прежнему хороша той красотой, которую называют аристократической. Тонкие черты лица обозначились чётче, тёмно-синие глаза стали больше.
Мы соединяемся. Это то, чего я хотел, но не то и не так. Если Алиса согласится стать моей, она всё равно не смирится.
Не знаю, что страшней: наблюдать, как девушка чахнет, или самому зачахнуть без неё. Вчера погладил слугу-змею — ей всё равно, ласки не понимает. Лесные зайчата меня боятся. Чувство нежности — мука для меня.
Мы вышли с Алисой из моего каменного дворца. Она прикрыла тонкой ручкой глаза, отвыкла от солнца. На ней было только узкое платье, похожее на рубаху. Нелепые пуговицы повсюду, рукава до середины предплечий. Руки истончились, под глазами синие круги. Румянца нет.
— Малина поспела. Поешь, — сказал я ей.
Она пошла к малиннику. Там её окружили зайчиха с зайчатами. Встав на задние лапки, они с любопытством заглядывали ей в лицо. Алиса наклонилась и, взяв одного зайчонка в руки, поднесла к лицу. Несмотря на август, зайчонок был в белой шубке, одним глазом он опасливо косился на меня. Живо в лесу волшебство. И смерть моя спрятана здесь.
Я равнодушен к живой красе леса. Тепло меня не согревает, а глаза мои горят и в кромешной тьме.
Алиса вернулась, спокойно взглянула на меня. У входа она застыла — невыносимо трудно ей было снова шагнуть во мрак.
— Мы ещё вернёмся сюда, Алиса.
— Лето заканчивается, а меня нет дома.
Нотка её отчаяния отозвалась во мне тяжёлым гулом. Теперь вечерами рядом с образом Алисы стали вырисовываться фигуры других людей. Её родные. И те из далёкого прошлого, убитые мною.
Когда в меня верили и боялись, я лишал жизни тех, кто бросал мне вызов или становился на пути. Мне всё равно, сколько проживёт смертный: двадцать или семьдесят лет. У человека есть душа, он перерождается и оставляет потомство. Я этого лишён. Значит, смерть страшна только мне.
Но в своих грёзах я вижу не потомков моих жертв. Я узнаю их самих.
Я мог бы дать бессмертие Алисе, превратив в фарфоровую деву с глазами-сапфирами. Это для неё смерть, для меня бессмертие.
Ясным утром оставил её в лесу одну и вернулся во дворец. Пусто. Холод камней не успокаивает, зрение ослабло во тьме. Я бросился назад в чащу.
— Алисушка, ты захворала?
Девушка молчала, хлопая ресницами. Я протянул к ней обе руки и тут же опустил их.
— Ты можешь навестить родной дом.
— Что?!
— Пройдёшь волшебный лес и сразу окажешься дома в тот же день и час. Твои родители и братишка не заметят, что тебя не было. Побудешь с ними и вернёшься ко мне.
Алиса побледнела ещё больше, отступила назад.
— Нет! Я не могу вернуться. Только не к тебе!
— Никак?
— Никак. Я умру здесь. Не смогу…
— Но тогда иди… Иди быстрей!
Она повернулась и пошла прочь, ускоряя шаг и не оглядываясь. Из осинника выскочил белый зайчонок и поскакал впереди неё. Я бесконечно долго глядел Алисе вслед. Потом медленно пошёл по её остывшим следам. Уговорю её навещать меня. Вернулась же Красавица к Чудовищу…
Деревья поредели, под ногами захрустел песок и камни. Зайчонок повёл Алису к заветному дубу! Завтра же истреблю всё это заячье отродье! Мне так давно было плевать на них. Все они росли и размножались, как хотели. А теперь у меня на глазах подговорилит девчонку! Я, значит, плохой? Что ж, буду поступать плохо. Лицемеры! Сначала догоню Алису и запру её во дворце навсегда.
Вскинув руки, я подпрыгнул и полетел вороном. Внизу лес быстро закончился. Вон показалась скала над морем и вечный дуб. Алиса подняла голову и узнала меня. Зайчонок тут же ускакал в лес. Моя Смерть у Алисы в руках.
Она не сломала Иглу, когда я опустился почти рядом. Моя ярость быстро улетучилась при виде её потерявшего краски лица. Я протянул к девушке чёрное крыло, которое тут же обернулось рукой. Она осталась стоять на месте.
— Алисушка, любушка моя, я же тебя отпустил. Отдай мне это и иди.
Моя Смерть посверкивала сталью. Алиса сжала его двумя пальцами — я ничего не ощутил. Не знаю боли. Зато скала под ногами задрожали, с её краёв посыпались мелкие камни. Вместе с моей Смертью разрушится и остатки моего царства. Мой дворец и этот утёс, наверное, всё, что осталось.
— Я тебе не верю, — сказала Алиса. — Ты можешь вернуться.
Я промолчал: она была права.
— Ну тогда ломай. Здесь опасно, иди в лес.
Алиса вздрогнула всей фигуркой и огляделась. Я отошёл в сторону. От скалы отвалился камень с мою голову. Волны яростно бились о берег.
— Не подходи ко мне… Я ничего не сделаю, только уйди!
— Уйди с утёса, говорю! Осторожно!!!
Всё произошло очень быстро. Утёс раскололся. Алиса и закричать не успела. Я подхватил её, когда она с потоком камней падала в море. Уцепившись мгновенно выросшими стальными когтями за скалу, я подтянулся и выбрался.
Отчаяние застило глаза и прижало меня к хрупкому телу девушки. Тёплая. Только её тепло способно было меня согреть. Иглу она сжала так сильно, что та глубоко впилась ей в руку. Из ранки сочилась кровь, в крови было её исцарапанное лицо с закрытыми глазами, изорванное платье и ноги. Самое страшное случилось.
Треск заветного дуба помог мне очнуться от ужаса. Я поднял Алису на руки и пошёл в лес. Из кустов выглядывал зайчонок. Я крикнул ему принести живую воду. Гадюка поползла за мёртвой.
Обернув свою Смерть кожаным поясом, я вытащил её из запястья девушки, тщательно завернул и спрятал в сумку. Не знал я, что убило Алису: камни или моя Смерть. Может ли убить Игла человека, я забыл. Но её можно было вернуть.
Женщинам нельзя лежать на земле. И я укутал девушку в свой чёрный плащ. В лицо я ей не смотрел, чтобы не потерять самообладание.
Гадюка принесла мёртвую воду раньше зайчонка, даже полотенце не забыла. Я смочил ткань в волшебной жидкости и, не отжимая, медленно протёр тело девушки. Раны затягивались, кровь утекала обратно в жилы.
Наконец, прискакал этот мелкий лицемер. Оставил сосуд и хотел смыться в кусты. Я поймал его за уши и заставил помогать. Он смочил свою шубку в живой воде и забегал вокруг Алисы.
Её лицо налилось свежим румянцем, круги под глазами исчезли, губы заалели. Я влил несколько капель живой воды ей в рот. Вздрогнула, сделала вдох. Прибой затихал, сквозь ветки деревьев засверкало солнце. Алиса открыла глаза и зажмурилась от его яркого света.
Я осторожно размотал пояс и взял Иглу. Белая-белая, сверкающая и тёплая. На конце в двух сантиметрах от моих пальцев Смерть, которую я не чувствую.
Алиса повернула голову, посмотрела, приподнялась на локте. Я встал. У меня нет души, значит, умерев, я сгину навсегда. Я взглянул на Алису. Она сидела на моём плаще, изумлённо глядя на меня и Иглу. Я поднёс остриё к краю рукава и отступил назад. Алиса встала, протянула к Игле руку, губы её дрогнули, прошептав «ты что». «Подожди», — сказал я и закрыл глаза.
Неужели и это воспоминание сгинет в пустоту? Её личико, её фигурка, ясный синий взор, сейчас почти нежный. Почему у меня нет души, если я люблю? Стало тепло. От солнца? Тогда я останусь жить и дождусь первых ударов сердца. Будь, что будет…