В том памятном 1978-м, когда мне уже было семь, но ещё не исполнилось восемь, в подготовительной группе детского сада я впервые услышал это имя от моего друга-оппонента Димки: "А я иду с моими папой и мамой на концерт Высоцкого!"
Мои родители тоже шли на этот концерт, но меня, как личность ещё незрелую, с собой не брали. Впрочем, больше, кажется, никто, включая воспитателей, там не был, а потому счастливчик Димка восторженно рассказывал об этом событии в группе почти до самого окончания садика, и ему все уважительно внимали.
Уже потом, в начальной школе, образ В.В. стал обретать для меня конкретные черты. Прежде всего – через голос. Большие виниловые пластинки с записями его нескольких песен звучали целыми вечерами в нашей квартире и квартире друзей нашей семьи, с которыми мы в среднем раз в месяц или чаще обменивались визитами – "07", "Песня о друге", "Он не вернулся из боя", "Скалолазка", "В жёлтой жаркой Африке"... Обладатель этого голоса, мощного, хриплого, какого-то первобытно-захватывающего, какого не было больше ни у кого, он представлялся огромным брутальным (как сказали бы теперь) дядькой, шумным и бурным, чем-то похожим на обожавшего его песни сослуживца отца дядю Толю.
И потому, когда я увидел его в фильме "Место встречи изменить нельзя", я сначала был удивлён – неужели это тот самый Высоцкий? Но голос было ни с чем не спутать, а его герой Жеглов, если не считать размеров, был вполне в том стиле, который этот голос предполагал.
И то памятное олимпийское лето 1980-го, когда папа, придя домой, сказал: "Сегодня в Москве умер Высоцкий..."
А потом, когда мне было двенадцать, отец однажды принёс маленькую, но объёмистую книжку-самиздат: отпечатанный на жёлтой бумаге и вручную переплетённый сборник стихотворений "Нерв" – тот, о котором я уже слышал, когда два моих одноклассника читали на одном из патриотических классных мероприятий стихотворение "ЯК-истребитель". Меня тогда поразил стиль – таких стихов о Войне я до того не знал.
И эта книжка, с предисловием Р.И. Рождественского, стала для меня почти откровением. Я знал её наизусть, читал вслух родителям и одноклассникам, даже пытался петь. И, конечно, подражал ему в стихах, которые тогда только начинал писать.
И 1988-й, когда под окончание школы мы делали в январе посвящённый 50-летию Владимира Семёновича урок-концерт по литературе. Я до сих пор отдельно признателен за это нашей учительнице словесности Алле Петровне. Помню, что моей мечтой было прочитать там стихотворение "Памятник". Но в конце концов (по мере своих сил) исполнил со сцены под гитару свою любимую "Балладу о любви".
Пытался я тогда и посвятить Высоцкому стихи. В незаконченном стихотворении, помню, были такие строчки:
"... – и небо раскололось –
...из всех окон
Звучит, как прежде, твой бессмертный голос,
И не смолкает семиструнный звон".
Высоцкого необыкновенно любил и мой безвременно ушедший друг Костя Битюгин – у него на книжной полке даже стоял на видном месте довольно большой чёрный металлический бюст поэта. А во время наших посиделок, если присутствовала гитара, мы непременно "доходили" до нескольких избранных песен В.С. Как почти сакральные, воспринимались и прочувствовались такие вещи, как "Кони привередливые", "Райские яблоки", "Банька по-белому".
И вот – уже несколько лет как я старше Высоцкого по количеству прожитого времени. Но он словно вне времени, и он остаётся.
Недавно спрашиваю дочь, ей 19 лет – Даша, какие песни Высоцкого ты можешь вспомнить? Сразу, не задумываясь – "Ваня и Зина", "07", потом – "Песня о друге". И не просто потому, что они на слуху в транспорте или ВКонтакте. Высоцкий – и для этого поколения значит несколько больше, чем просто певец или актёр.
Лучше всего, наверное, о нём сказал тот, кто написал: он каждой песней, каждым словом будил в людях человеческое.
"И это всё о нём".
25 января 2018 г.