У нас в группе новенькая. Платница.
Она села рядом со мной. Представилась:
-Ксения.
-Чужая.
-В смысле?
-Ну, в переводе с греческого «чужая», ну или «гостья».
-А можно, и по-другому перевести, например – «гостеприимная».
На перемене мы с Ксенией пошли в столовую. О чём говорили, я не помню, помню мучительное чувство, что я нахожусь не там, где я должен находиться. Хотелось достать тетрадку и писать, но передо мной была болтающая Ксения. Она говорила так быстро, но будто бы стесняясь своих слов, отчего торопилась ещё больше, что я переставал её понимать. Переспрашивать не хотелось. Я ощущал чувство вины за такую невнимательность.
Чуть сбоку за её спиной был соседний столик. За ним сидели три девушки, одна спиной ко мне. Красивые. Когда сидевшая спиной поворачивалась в профиль, то виден был острый нос, кудряшки дрожали от смеха. И джинсы клёш с бахромой у талии. Она ёрзала на стуле, делясь с подругами собственным весельем, и ниже спины полезли наверх из брюк белые трусики. Ксения внушала мне, что нужно писать правдиво, вот, например, взять и описать точно, как мы здесь сидим. А я думал: «Какой ужас! Какой ужас! Нам никогда не быть вместе». Конечно, я так думал не про Ксению, а про ту красавицу, за соседним столом. «А может это и хорошо, что нам никогда не быть вместе, тогда бы я не смог смотреть беспрепятственно и без стыда на этих красавиц». Ксения почему-то обиделась и ушла.
И, тем не менее, мы подружились с Ксенией. Она любила мистику, Толкиена, индийские сказки и делать подарки. Когда я заболел, она принесла мне целую маленькую флягу собственноручно сваренного морса. В моём присутствии она рассказывала бесконечные истории из своего прошлого, причём в такой манере: быстро, путано, сглатывая окончания слов, поэтому я её едва понимал. Все её истории были пустыми, смешили и забавляли только её саму. Но она была добрейшим человеком. Она доходила до фанатического неприятия всякой грязи, вернее, того, что она считала грязным. Между нами не могло быть глубоких отношений. Полное выявление позиций, точек зрения на жизнь привело бы к ненужным столкновениям. Я хотел, чтобы меня оставили в покое, но жить в обществе, и быть свободным от него неуютно…
Сначала мне было так одиноко, что я не мог пренебречь её дружбой. Потом мне стало казаться, что я использую её хорошее отношение, чтобы лучше себя чувствовать. Меня мучило, что я не могу ответить ей взаимностью. Когда её не было рядом, я мог думать о ней тепло. Но когда она стояла передо мной, я чувствовал стыд, я не чувствовал какого-то особого влечения . При этом у неё было очень красивое тело, высокая объёмная грудь, осиная талия, длинные ноги, огромные чудесные глаза в обрамлении густых ресниц. Нет, я не был влюблён. Я ни на минуту не позволял себе обмануться, чтобы не обмануть её.
Странные происходят метаморфозы. Вроде бы в здравом уме живём. Напишешь главу, и обрадуешься – как хорошо получилось. Пройдёт меньше месяца, прочтёшь и подумаешь: «Господи, как плохо, как до обидного плохо, сколько времени ушло зря, а казалось таким настоящим» Отчего бывает эта слепота? То же бывает и со сновидениями, когда, окончательно проснувшись, испытываешь разочарование. Так в жизни любой пустяк может стать на миг самой важной вещью на свете. Или, вот, отношения между людьми.
Плохих романов нет. Плохой роман – это недописанный хороший роман. Так и плохих жизней нет. Каким увлекательным и едким получилось у Набокова повествование о Чернышевском. А не будь романа «Что делать», было бы оно таким увлекательным и полным?
Самое интересное – это следить за мыслью. Наблюдать, как она разбегается, делится, как следующая опровергает предыдущую, как они сливаются в одну. Моё ощущение жизни складывается не оттого, что я делаю или вижу, а оттого, что я об этом думаю, как развивается моя мысль.
Мысль для меня важнее событий. Событие – это почти всегда неудачная мысль. Событие локально, а мысль – бесконечна. Прелесть событий в том, что они могут переходить в мысль. Но если событие вызывает только шаблонные, неинтересные мысли, разве оно достойно небытия? Жизнь преимущественно состоит из таких событий. Эта мысль. Впрочем, тоже шаблон, как и мысль о том, что всякое событие исключительно. Как сказал наш преподаватель ИЗО Кисунько, тоже цитируя: «Правда не посередине, а над».
Максим Воловик, мой одногруппник, спросил: «Чего ты не завёл себе здесь в Москве друзей за столько лет?» Денег мало, ответил я. «Ну, это не ответ», - сказал мой другой одногруппник Андрей Мигачёв, сидя в этот момент ко мне спиной и набивая что-то на своём суперновом ноутбуке. Я не завёл здесь друзей, потому что люди привыкли здесь разговаривать друг к другу спиной, подумал я.
С Ксенией всё не так. Когда она говорит, она смотрит на меня черными глазами, улыбается, ловит мой взгляд, а я боюсь на неё смотреть, мне кажется, когда она встретится со мной взглядом, она прочтет все мои мысли.
© Сергей Решетнев