Лизавета на фотке, например

               
     Отвлекающие меня от создания новых шедевров тоненькие ножки моей нежно любимой сестрички бесили, конечно, я никак не мог сосредоточиться на гидроцефале Губерниеве, почему - то занимавшему мои мысли вот уже с неделю, что ли. Ведь это явная и прямая характеристика двуногого как рожденного идиотом, эволюционировавшего обратно индивидуума, очень схожего с Марией Шараповой и габаритами, и уровнем развития, и даже той неуловимой нордическо - арийской белесостью, что нацисты принимали за доказательство верности расовой теории, забывая или не зная о существовании всемогущего мордвинского племени, издревле населявшего станицу Вешенскую лошадями. Натурально и не аллегорически. Просто историческая наука, как верно подмечал Невзоров, настолько не развита и, прямо скажем, фуфельна, что ни один народный академик так и не нашел в себе сил указать : мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, конь у Гришки Мелихова был мордвином и именно от него пошла генеалогическая ветвь, приведшая отростками к образованию злокачественных опухолей в виде Овечкина, Собчак, Троицкого Паука и снова Бориса Гребенщикова, переплюнувшего слюной те три метра, на которые некогда плевался Джим Моррисон, проезжая через Пляс Пигаль в поисках пристойных чизбургеров, тоже неизвестных парижанам, но уже по причине забывчивости. А ведь немного прошло времени, историцки - чепуха, подумаешь, сто лет и три года. Х...ня. А ведь именно обозники графа Платова придумали это блюдо, просто положив с прибором на оловянную миску пару живых куриц и засунув тех на две минуты в костер, разведенный у амвона Нотр - Дам - де - Пари. И получилась реформация. Сам Лютер Кинг побледнел от кощунства шустрых казачков, полуторами землекопами внедрившими чуйство прекрасного в вычурную прическу Элизабет Тейлор, произведя двух родных сестер - братьев, украинскую и российскую культуру, столь могучие в кучах, что по своему исчезновению никто и не вспомнил об их существовании, кроме, как ни странно или ужасно, авангардизма завшивленных тифозно культуртрегеров двадцатых годов. Может, в этом и кроется некая ирония парадигма, но я знаю, что причина этого проста, как моя любовь к Кристине, точнее, ее обожание меня. Я, как и авангардисты, делаю свое, как никто не делает, самобытно и необычно, вроде, чепухово, возможно, недоразвито и не талантливо, но : все научные и обоснованные искусствоведами херомундии в хер никому не тарахтят, а меня читает весь мир, как Иисуса.
     - Он был неграмотным ! - проверещала Пикачу, выскакивая из - под одеяла. Прижалась аккуратно причесанной головенкой к моей мужественной груди патриота и объяснила тайны божии. - Как Губерниев. Наощупь читал. Чисто водил пальцем по шрифту и понимал скрытую за выпуклостями суть.
     Она схватила меня за руку и прижала к своим трогательным грудкам. И вот именно тогда я и понял всю правоту первобытного христианства.
     Через пять часов я вынырнул на поверхность, вытащил ненаглядную за ухо и положил на подушку. Она тяжело отдувалась, смешно пыхтя еврейским вздернутым носиком и что - то шипя сквозь зубы. Я прислушался и понял, что п...дец.
      - А ён и грит такой, что собаки лучше Путина. Мы, оно конечно, сразу. Винтовку штыком в почву и шумим листвой, мол, даешь тогда рост. А ён и поясняет буквально, что маленька собачка - до старости щенок.
      - Слышь, - гаркнул я ей в розовое ушко, затрепетавшее под моей неистовостью, - харэ мозги еть. Любишь меня, так и скажи, без собак и без Путина. Можно же любить Довлатова без Брежнева или Жимми Картера.
      - Можно, - согласилась она, кивая, - но сложно. Прикинь, вот хочешь ты бутер с бужениной, - я закурил, внимательно слушая, протянув одну сигарету своему сложному счастью, - подходишь и смотришь на него, а у него, у бутера, то есть, лицо Бочарика.
      - Вегетарианство, - предложил как вариант я, несколько смущенный перспективой вновь увидеть Лазареву в норковой шубе на голый торс несогласных, - или сыроедство. Буддизм, в конце концов.
      Она опустила свои враз заблестевшие глазки чуть ниже и хихикнула. Действительно.
      Через десять часов уже она ухватила меня ручонкой за начавшие отрастать волосы и, перднув, вытащила наружу.
      - Не получается культура, - печально прошептал я, улегшись на ее теплый живот, круглый и мягкий. - Опять непотребство какое - то.
     - Любовь, - подтвердила она, засыпая. А я смотрел на нее и думал, что пути Господа, действительно, непредсказуемы и необъяснимы, ведь уже более трех лет я ложусь спать именно с ней, наплевав и на собак, и на Путина.
     Я вспоминал старинные строчки любимого поэта и мечтал, как она проснется, а я загоню ей плагиатом и превозвышусь над носастой Готфрик, вытянувшей длиннющие ноги оттуда сюда.
     - Позор под музыку колесную,
     Вознес смычок, как дирижер,
     И слил толпу многоголосную 
     В единый и священный хор :

     " Мы славим Прах, Твое Величество,
     Тебе ведем мы хоровод,
     Вкруг алтарей из электричества,
     Вонзивших копья в небосвод ! "
     Эко, восклицания и в девятьсот шестом годе были. И даже без Шендеровича и мордатого ублюдка Блога, воскресившего Парасюхина из мира мечты морячка Епифанцева, прости Господи.