Сеня проснулся от звенящей тишины и плохого предчувствия. Нашарил рукой выключатель, но свет не появился. «Это не лампочка перегорела. Это что-то бОльшее….». Он дошлёпал босыми ногами до окошка, отдёрнул штору. Из окна на него глянул абсолютно чёрный силуэт горной яйлы, нависающей над побережьем на фоне чуть более светлого ночного неба, подсвеченного молодой луной. Месяц пробивал тучи где-то над морем и в поле зрения не попадал. В поле зрения была только глухая ночь. Сеня не заметил ни единого огонька на всей протяженности от нижнего – до верхних поселков. Трасса угадывалась вдалеке по редким промелькам фар. Фонари вдоль подъёма не горели.
«Отрубили электричество. Полностью», – промелькнуло в голове у Сени. Мысль была острая, как удар током, которого, похоже, не было ни в его доме, ни в дальних окрестностях. От этой мысли он проснулся окончательно и сразу ощутил холод, проникающий от пола через босые ноги куда-то вниз, под желудок. «Началось…»
Что именно началось, Сеня сформулировать не мог. Но он точно знал, что внутренний голос в таких случаях его не обманывает. Сейчас начиналось что-то плохое и злонамеренное, похожее на войну. Хлопцы там, за перешейком, ещё не все подлости испробовали в отношении мятежного полуострова. Войной не пойдут – кишка тонка, – а вот гадить будут продолжать по нарастающей. Это у них в крови. Это они умеют хорошо. Да и опыт колоссальный. Сеня повернул запястье циферблатом к окну, но разглядеть стрелки часов так и не смог. Дошлёпал до прихожей, на ощупь нашёл фонарик на крюке вешалки и зажёг его. Было без пяти минут три часа ночи.
Сеня сел на ещё теплый диван и закурил. Огонёк сигареты успокаивал и тормозил мысли.
«Кто бы сомневался, что они это сделают? Чего только так долго тянули?»
Здесь он рывком встал и подскочил к батарее. Труба была едва теплой. Ещё не остыла полностью. Видно, чуть больше часа прошло от отключения.
«Ну да. Ясно. Дождались зимы. Суки – Сеня обхватил голову руками. – Это ж и больницы, и роддома, и аэропорты, и морские порты, и связь».
На всякий случай он включил мобильник. Так и есть. Телефон светил пустым бельмом экрана. Покрытия не было... Он выключил телефон – питание надо теперь будет экономить.
Сеня загасил сигарету и повалился спиной на подушку, обхватив затылок сомкнутыми в замок пальцами. Мысли валились, как камни при камнепаде, одна тяжелее другой: «Это ж тётя Маша со своим парализованным дедом Егором. Ни согреть, ни накормить... А сколько тут таких, в одном только нашем посёлке? Здесь же сплошные пенсионеры… Вот суки!». Нужно было срочно найти что-то радостное, и он нашёл. «Слава Богу, – детвора вся на большой земле». Как ни странно, этого утешения оказалось настолько много, что Сеня не заметил, как провалился из дрёмы в сон.
Он проснулся от шума и возни за дверями. Соседи, очевидно, реагировали на ночные вводные. Что они там говорили, Сеня, конечно, не слышал, но тональность была вполне себе умеренная. Народ-то здесь был хорошо натренирован отключениями предыдущей власти. Как говорится: «Годы тренировок не прошли даром»! Между тем, утро несмело проклёвывалось сквозь туманную морось за окном. Выползать из-под одеяла не очень-то хотелось. За остаток ночи комната заметно остыла. Сеня дохнул в просвет между носом и одеялом. «Не улица, конечно, – отметил он бодро, – но парок уже заметен. Дальше будет только холоднее». Он даже не стал проверять выключатель. Выскочил из-под одеяла и быстро-быстро стал утепляться. Термобелье, тельник, шерсть – всё пошло в дело. Замирая открыл кран. Кран выдал струйку ледяной водицы. Сеня пошарил глазами в поисках пустой тары. Этого добра в доме было предостаточно. «Годы тренировок…» – далее по тексту. Пока наполнялись пластиковые баклажки, Сеня провёл ревизию содержания омертвевшего холодильника. Все, что требовало холода, легко уложилось в один крепкий пакет, который Сеня подвесил за карабин в забалконном продуваемом пространстве. Благо, забортная температура (что-то около пяти градусов над нулём) была как раз подходящей для замены холодильника естественным охлаждением. Покончив с ревизией холодильника и пополнением запасов питьевой воды, Сеня принялся за ревизию запасов провианта. На имеющихся крупах, соли и сухарях можно было продержаться как минимум пару недель. Хуже было с приготовлением еды. Плита, микроволновка и чайник – всё это требовало электричества, которого не было. Сеня метнулся к чулану, где хранил походное снаряжение. Слава богу, примус с запасом газа оказался на месте. «Значит, горячее хотя бы раз в день обеспечено! Ну что ж, голыми руками нас сразу не взять. Еще побарахтаемся».
Сеня отлил вчерашнего рыбного супа (вчера это ещё была уха!) в котелок, так чтобы его хватило на пару неглубоких тарелок. Прикрыл котелок крышкой и поставил его на газовую горелку. Через десять минут он уже считал ногами ступеньки до первого этажа. Котелок, обёрнутый байковым одеялом, он прижимал к груди, стараясь удержать тепло.
Тётя Маша долго возилась с замком, причитала за дверью и всхлипывала. Наконец открыла, вся зарёванная и сильно постаревшая. Вид у нее был, как у немца под Сталинградом – зимнее пальто наброшено на ночнушку, на ногах поношенные шерстяные рейтузы, вставленные в войлочные чуни, на голове платок, прижатый бейсболкой со сдвинутым на затылок козырьком. Увидев Сеню, тётя Маша зарыдала в голос, перемежая всхлипы с проклятьями.
– Это что ж творится, Сенча? Сволочи! Ни тепла, ни свету, ни телефона, чтобы скорую вызвать… Сволочи! Егорка лежит, как неживой. Руки сложил, хоть свечку вставляй. Ой, Сенча, что же будет?
– Тётя Маша, не паникуй. Скажи спасибо, что нет бомбежки! Вода есть, хлеб подвезут. Утеплимся, переживём. Вот, держи супчик. Корми деда и сама питайся. Я побежал дальше!
Последние слова Сеня уже кричал, сбегая вниз по лестнице, стараясь не прислушиваться к ответным речам. Сверху долетали проклятья вперемешку с благодарностями и молитвами.
Магазинчик внизу был на удивление пуст. Только на его крылечке сидела девочка лет пяти-шести. В руках она сжимала телефон. Сеня подошел, наклонился, положил ей руку на плечо. Плечо под рукой мелко дрожало, на экран телефона капали слезы.
– Ну, не реви! – строго сказал Сеня, – что случилось?
– Мама уехала, и вот… – девочка протянула Сене мокрый от слёз телефон и зарыдала громче. – А как же я теперь буду-у-у?!
Сеня присел на корточки перед плачущей девчушкой, отёр рукавом слезы с её щёк.
– Мама скоро вернется. Я когда был маленький, – никаких телефонов вообще не было. И ничего, жили как-то. И никто не рыдал! Приедет мама. Пошли пока зайдём в магазин, я тебе конфету куплю.
В магазине у прилавка, к счастью, стояла сама хозяйка Оля – женщина мягкая и добрая со всеми вытекающими из этого качествами, противопоказанными успеху в бизнесе. Впрочем, её магазин был скорее островком прошлого, чем эталоном будущего. Здесь верили на слово, своим отпускали товар в долг, всякую дрянь или просроченные продукты не втюхивали, но предупреждали о них. В любом крупном городе такой магазинчик был бы обречен на банкротство, и, несомненно, был бы вытеснен какой-нибудь веточкой торгашеской сети с её блестящими рекламами, охранниками у входа, ящичками для вещей, банкоматами и прочим джентльменским набором супермаркетов. Рыдающую девочку, потерявшую маму, там в лучшем случае бы пристроили у кондиционера, нагнетающего хлорированный тёплый ветер в торговый зал. К счастью, девочка пока жила с мамой в поселке…
Хозяйка Оля мигом оценила обстановку и обратилась не к Сене, а к его спутнице.
– О! А кто это тут у нас плачет? Маринка, ты что ли?
Маринка кивала и всхлипывала.
– Мамы нет, а телефон без связи, – объяснил Сеня.
– Ну и что? – Оля вышла из-за прилавка и, обняв Маринку, увлекла её за собой. – Мама скоро вернётся, и телефон тоже заработает. А плакать не надо.
– А почему… он… молчит? – девочка возмущенно тыкала в клавиатуру пальцем.
– Просто света нет нигде.
– А почему… света нет… нигде?
Оля с выражением посмотрела на Сеню – что тут сказать?
– Ночью, пока ты спала, ветер был сильный. Он порвал провода, – сочинил Сеня.
– И ничего такого не было. Я не спала! – вдруг яростно возразила Маринка.
– Ну, здесь не было, а там было, – Сеня неопределённо махнул рукой в дальнюю ветреную сторону. – Приедут электрики, поднимут опоры, соединят провода, и снова будет свет. И телефон тогда оживёт. А мама-то далеко уехала?
– На работу, – Маринка снова всхлипнула, – её вызвали срочно.
– Ну так чего ж ты ревешь? Мама на работе, а ты чего дома?
– Нас из школы отпустили… Нигде света нет… Сказали идти домой… А дома холодно. Даже чайник холодный и не включается…
– Ладно, – вмешалась Оля, – ты, Маринка, посиди пока у меня. Маме только записку напишем. – Она вздохнула и повернулась к Сене. – Переходим на записочки.
Сеня ответно вздохнул и даже руками развёл. Потом наклонился ближе к хозяйке и спросил шёпотом, чтобы девочка не слышала.
– А что хлеб? Пекут еще?
– Да. Утром привезли как обычно. Там же дизеля стоят. И у нас скоро будут. Муж уже поехал. Холодильники ж надо включать, иначе весь товар пропадёт.
Магазинчик между тем наполнялся покупателями. Сеня быстро отоварился, вышел за двери, но покидать крылечко не стал. На пятачке между рыночком и магазинчиком толпились местные. Новости летели с разных сторон, одна другой ошеломительнее.
– …А чё вы думали, это шутки? Они ж воду летом перекрыли уже, вот и электричество теперь отключили. Вся инфраструктура ж на материке. Дождались холодов и вырубили, чтобы нас тут на острове заморозить.
– …В городе своя подстанция. На больницы, роддома, котельную, пекарни дают по часам.
– …У военных своя подстанция.
– …Аэропорт работает?
– …Говорят, нет. Мой-то с утра поехал, так вернулся сразу. Все заправки по трассе закрыты. Одна, под перевалом, работала. Так очередь была километров на шесть.
– …А переправа работает?
– …А что им? Только если шторм, закроют.
– …В школе занятия отменили, садик тоже закрытый.
– …Я слышала, что по всей территории уже чрезвычайное положение ввели и комендантский час. В поссовете объявление висит, что расписание включений ожидается к вечеру.
– …Надо свечи брать.
– Так уже нет их.
– А спички?
– Спички вроде есть. Пока.
Сеня вдруг вспомнил про Деда и похолодел.
Дед жил недалеко от Сени в своём домике, который с чьей-то лёгкой руки назывался в поселке Голубятня. Этот домик и в самом деле больше походил на приют для голубей, чем на человеческое жильё. Своей глухой стеной он опирался о крутой скальный берег, уходивший под дом и ниже обрывавшийся к морю почти отвесной скалой. Противоположная стена стояла на сваях, а промежуток под дном этой халабуды был заполнен непролазными кустами ежевики и можжевельника, с фронта и тыла ограниченных старыми, ещё довоенными подпорными стенками, выложенными из неотёсанных обломков диабаза и доломита. Кто, когда и для каких целей построил этот скворечник, было покрыто тайной. Ходили слухи, что предназначался он изначально для вахт смотрителя маяка, который здесь так и не построили. Обычный человек при семье и детишках обитать в таком жилище не смог бы. Скорее, оно подходило для жизни монаха-отшельника, обходящегося минимальными удобствами в своей отрешённости от мирской суеты. Вот Дед-то как раз и был таким монахом-отшельником. Впрочем, служил он не по канонам Православной Христианской церкви. И Бог, которому он поклонялся, определённого имени не носил. В глубоком, еще советском прошлом был дед то ли морским офицером, то ли лётчиком. Пенсию имел приличную и раннюю. А вот семьёй не обзавёлся. Подкармливал голубей и кошек, которые роились вокруг его голубятни стаями и стадами. Вообще-то Деда звали в миру Константин Палыч. Но знали как Деда Костю или просто Костыля. Всё свободное время Дед писал картины. Точнее, это были этюды к одной и той же картине, которая могла бы называться «Стихии». На полотне были изображены пенные морские валы, разбивающиеся вдрызг о мрачные береговые утёсы на фоне грозового закатного неба. Вариации касались цветовых комбинаций для трёх стихий – неба, моря и земли. Иногда в небесах молнией проявлялась и стихия огня. Дед, как и положено отшельникам, был молчуном и общению с людьми предпочитал общение с тварями бессловесными. Исключение составляли дети дошкольного возраста и Сеня, которого по каким-то одному ему ведомым признакам Дед относил не то к детям, не то к тварям бессловесным. Сене разрешалось смотреть на недописанные варианты картины «Стихии», задавать вопросы и даже заходить в голубятню.
А не так давно Дед вдруг исчез из поля зрения. Сеня обнаружил его лежащим в голубятне на топчане под ватным одеялом. На вопросы он почти не отвечал, но позволил Сене заносить ему покупки по списку, состоящему всего из четырех пунктов: хлеб, чай, сахар и овсянка. На расспросы о здоровье Дед лишь раздражённо махал рукой и бурчал: «Телесная периферия в отказ пошла». К своим «Стихиям» он, судя по засохшим на мольберте краскам, давно уже не прикасался. Впрочем передвигаться по комнате и даже кормить голубей Дед всё ещё мог. С наступлением холодов Сеня притащил Деду свой старый обогреватель с зеркальным отражателем и столь же древнюю спиральную плитку. Худо-бедно, жизнь в Голубятне могла как-то тлеть благодаря этим древним, но всё ещё работающим причиндалам. А вот что будет сейчас?
Сеня метнулся обратно в магазинчик и взял у Оли полный Дедов список: хлеб, чай, сахар и овсянку. А уже через десять минут он открывал незапертую дверь в голубятню. Внутри было сыро и темно, пахло засохшим маслом красок и загрунтованными хостами. Дед заскрипел топчаном, нехотя поворачиваясь всем телом на визг отворяемой двери. Кряхтя приподнял туловище, упёр его правой рукой, а левой почесал седую бороду. Глаза его всё ещё были зажмурены. Сеня понял, что разбудил Деда своим резким появлением.
– Палыч, прости. Не думал, что ты спишь…
– Что-то случилось? – вопрос деда прозвучал скорее как утверждение.
– Да, тут свет отключили по поселку.
– И всё? – Это уже был вопрос, причём с явным удивлением.
– Да не всё… – Сеня стал выгружать покупки на прикроватный столик, сдвигая в сторону пустые чашки и тюбики от краски, – похоже, – это глобально. Ну, точнее, точно глобально. Обрубили подачу электричества на весь полуостров. Ночью. Похоже – с материка.
Дед перестал чесать бороду и открыл, наконец, глаза. В полутьме трудно было определить выражение его лица, но Сене показалось, что он… улыбается. Сеня смёл крошки со стола, прибрал грязную посуду, болтанул чайник (там плескалась вода). Дед молчал. Сеня закончил быструю уборку, связал узлом мусорный пакет.
– Ладно, Палыч. Я так, просто, предупредить тебя, что с калорифером и чаем пока будут проблемы. Но ты не волнуйся. Я тебе кипяток буду заносить. На улице, слава Богу, не так уж и холодно пока. А там, глядишь, что-то придумают. Пропасть не дадут. Власть поменялась.
Дед продолжал молчать. Только рукой махнул на последнюю Сенину фразу (мол, – ерунда). Уходя, Сеня прикрыл за собой дверь, и тут до него долетел Дедов хриплый голос
– …к лучшему. Может, проснутся, наконец.
Сеня даже остановился, повторяя дедовы слова, будто пробуя их на вкус. «Что-то в этом есть, – подумал он, восхищённо глядя на дверь Голубятни, за которой на топчане сидел единичный философ Палыч. – Вырубить свет, чтобы проснуться!»
До школы этим утром Сеня добирался дольше обычного. Впрочем, о том, что объявлены бессрочные каникулы, он знал с утра – поэтому и позволил себе заходы к соседям – старикам. Здесь, несмотря на каникулы, царило оживление. Школяры – в основном старшеклассники – запрудили школьный двор. Продираясь сквозь них, периодически кивая своим ученикам, Сеня заражался от ребят каким-то не к месту радостным возбуждением. Наконец он заметил коренастую фигуру трудовика Семёныча. Вокруг него толпился практический весь мужской учительский состав школы, включая директора, Иван Иваныча. В тот самый момент, когда Сеня уже почти подошёл к ним, кто-то из ребят осторожно, но настойчиво придержал его за рукав.
– Арсений Борисович, возьмите меня к себе в команду.
Это был Толя Астахов из восьмого «б», худющий белолицый подросток с белёсым нетронутым бритвой пушком на щеках. Толя был из тихих и скромных (но не забитых) ребят-восьмиклассников. Сеня запомнил его ещё по своим урокам пения в начальных классах. Нет, не голосом и не чувством ритма (хотя это тоже наличествовало), но скорее обострённым чувством фальши. Неслучайно Толик оказался среди первых кружковцев «Зелёной горы» – любителей пения под гитару, которых Сеня приглашал сам, вёл, обучал гитарной игре и пению уже третий год. Сейчас Толя выглядел необычно возбуждённым. Легкий румянец проступал сквозь привычную бледность его щёк.
– Услышал тебя, Толя, – ответил Сеня и продолжил движение.
Вслед ему раздались голоса ребят, окруживших Астахова, – «и меня!», «и меня!».
Как выяснилось, Семёныч составлял списки волонтёров из числа старшеклассников. В их функции входило, прежде всего, обслуживание инвалидов и немощных по возрасту жителей посёлка. С утра завтрашнего дня МЧС-ники обещали развернуть пункты раздачи кипятка и бесплатного питания. Вот от этих пунктов и нужно было составлять маршруты забросок по адресам.
Сеня отобрал себе в бригаду ребят из «Зелёной горы». Впрочем, отбирать и не пришлось. Они практически полным составом заявились в волонтёры, и Семёныч записал их всех вместе под шапкой «Зелёные». Было их шесть человек (четверо девочек и двое парней) плюс примкнувший к ним Вадик Садовый – здоровенный десятиклассник, баскетболист по кличке «Вешалка». Кличка эта дана была ему не за то, что одежда по его росту болталась на его худой фигуре, как на вешалке, а за то, что, забрасывая мяч в корзину, Вадик обязательно повисал на кольце, видимо, подражая своим кумирам из «IBL».
Ребята сразу окружили Сеню, лишь только он отошёл от летучего педсовета с листком бумаги, на котором был список волонтёров с адресами и телефонами. На другом листке была карта поселка с соответствующими домами и кроками подходов к ним от пунктов раздачи питания. Семь пар глаз смотрели на Сеню внимательно и взросло.
– Ну, что, зеленогорцы, репетиции окончены. Наш выход! – сказал им Сеня как можно более серьезно. – Как вы уже, очевидно, знаете, «добрые люди» на материке обрубили нам электроснабжение. Теперь полуостров не только в транспортной блокаде, но также в блокаде электрической, а следовательно, и информационной. Вы взрослые люди, и уже понимаете, что это значит и какие это цели преследует.
Сеня сделал паузу
– А может, это все-таки авария? – Это был голос Саши Глушко, самой маленькой девочки на потоке с удивительно чистым сопрано.
– Ага. И воды в канале не стало из-за той же самой аварии, – отозвался Жорик Гусев, мечтающий поскорее окончить школу и уйти в морпехи. – И тряпка в борщ тоже сама упала.
Раздался взрыв смеха.
– В Саше говорит очень хорошее побуждение, – прервал смех Сеня. – Лучше всегда предполагать неудачное стечение обстоятельств, стихию, всё что угодно – только не злой умысел. Иначе жизнь превращается в минное поле, а окружающие – в замаскированных или явных злодеев. И это путь к эскалации напряжения внутри и снаружи.
– Так что же получается, они нас будут исподтишка уничтожать, а мы так и будем сами себя убеждать, что это наш собственный стрелочник виноват. И будем вместо реальной борьбы с врагом этого стрелочника гнобить?! – вмешалась решительная Ася Литман. Глаза её уже искрились праведным гневом.
– Ася, вот ответь мне: если ты домой из магазина пришла и обнаружила, что сдачи меньше чем положено, то тебе приятнее думать, что ты ее по дороге потеряла, или тебе ее продавщица Оля недодала?
– Ничего я думать не буду! – возмутилась Ася. – Пойду обратно в магазин и всё выясню у Оли. Чего гадать-то?
– Я не об этом, Ася. Я о первом побуждении. Ты ведь можешь вернуться, и Оля тебе скажет: «Я не помню». Ты её будешь винить – что врет, или себя – что потеряла?
– Всем проще думать, что обманули. – Ася метнула взглядом молнию в сторону Сени. Он даже поёжился. – Человек внутри себя всегда прав. А если говорит иначе – значит, врёт.
Вся «Зелёная гора» одобрительно загудела. Это заставило Сеню напрячься в поисках нужных слов.
– Это верно, Ася. Но ты всё время уходишь от ответа. Я ведь говорю о другом, и о другом тебя спрашиваю. – Сеня поискал глазами Сашу. Нашёл её с трудом. Она стояла, слегка затёртая более рослыми сверстницами, и смотрела на Сеню потухшим взглядом. Мол, бесполезно. Не поймут. Это лишь подстегнуло Сенино красноречие. – Я говорю о такой позиции человека относительно мира, когда он начинает любые выяснения с вопросов к себе. Не пытается сразу повесить всех собак на окружающих, а ищет свои косяки, во-первых. Спору нет – проще валить на врагов и обстоятельства. Но тогда сам с собой окажешься не в ладу. Застопоришься в развитии, станешь вечным нытиком и жертвой.
– А какое это имеет сейчас значение? Все же понимают, что произошло и кто в этом виноват!
– Ну, не знаю – кто что понимает. Ясно одно – посёлок и весь полуостров оказался на время отрезанным и от источников света, и от тепла, и от связи с внешним миром. Считай, что это война, если тебе это придаст больше сил. Наша задача сейчас не искать виноватых (этим займутся компетентные люди), а выходить из ситуации самим и помогать тем, кому это сделать без нашей помощи будет трудно или даже совсем невозможно. Здесь у меня карта поселка с отмеченными на ней нашими домами, списки жильцов, которым нужна помощь. – С этими словами Сеня вынул из нагрудного кармана бумажный рулончик, махнул им, и ребята окружили его плотнее.
...Короткий декабрьский день ускользал вместе со светом. По-зимнему промозглые и беззвёздные сумерки накрывали долину. С перевала тянуло снежной пылью. Огромное, не остывшее ещё море, вплотную подступающее с юга, не давало сохранить её льдистость, и снеговая пыль опадала моросью на дороги, на потухшие фонари, на лица сельчан. В наступающей темноте невозможно было разглядеть их тревожные глаза и складки озабоченности между бровей. Но ни паники, ни озлобления не наблюдалось. Тональность разговоров была вполне будничной. Разве что рокот дизелей вплетал в нее что-то новое, необычное. К вечеру маленькие дизельные генераторы рокотали у входа практически всех торговых точек. Сеня насчитал их с десяток, пока добрался до своего дома. Ещё ему бросилась в глаза аномальная для этого времени суток плотность населения на улице. Было ощущение, что народ не спешил расходиться по домам. И то верно – что делать в остывшей темнице квартиры? А здесь, среди друзей по несчастью, ощущение беды растворялось в обсуждении последних новостей или, точнее сказать, слухов, ибо новостей в привычном, медийном смысле больше не существовало.
У самого подъезда Сеня почти лоб в лоб столкнулся с соседом снизу, Юрцом. Тот загружал багажник своей машины одеялами, детскими горшками и бесконечными банками с вареньем.
– На материк? – спросил Сеня.
– Какой материк, ты что?! – Ответил Юрец. – Подержи.
Сеня подставил руку, потом другую. Тут же на них легло одеяло, пара увесистых банок, укутанных женскими платками. Юрец, освободив руки, возился теперь с детской коляской, освещая операционное поле налобным фонарем.
– Мы к теще, в Каффу. У нее там дом рядом с подстанцией. Ну, в смысле, квартира в «хрущобе». Так вот, этот дом не отключают никогда. А тут Дашка точно заболеет. Это же надолго…
– Ты уверен?
– Конечно. Это на месяц, как минимум.
– Нет, я про дом в Феодосии.
– Да. Сто пудов.
Юрец сложил коляску и теперь пытался запихнуть её в багажник. Коляска не лезла. Юрец, проявляя чудеса сдержанности, снова и снова переупаковывал вещи в багажнике. Наконец ему это удалось. Он забрал у Сени одеяло с банками и передал их жене в открытое окно.
– А хочешь, тебя вывезем отсюда? Можем до Симфера добросить или до Каффы. Всё же в крупных городах больше жизни. И включений там больше, а тут… – Юрец оглядел тёмную громаду многоэтажки, уходящую над головой в тёмное декабрьское небо. В глазницах оконных проёмов кое-где угадывались мерцающие огоньки свечей. Юрец покачал головой и сплюнул. – Эта хрень тут теперь надолго.
Сеня усмехнулся внутри себя. Последовал за взглядом соседа. Потом вздохнул и ответил.
– Спасибо, Юра. Поезжайте, конечно. А я здесь пока останусь. Как-нибудь переживём эту напасть. Это ведь не беда, а только напасть….
Юрец повернул к нему лицо. На мгновение показалось, что он ухмыляется. Но нет. Он, напротив, смотрел, не ухмыляется ли Сеня. Сеня не ухмылялся.
– Ну, как знаешь.
Ладонь у Юрца была большая и жёсткая, как древко приклада. Фары его машины на миг вырвали из мрака дворик и подпорную стенку напротив. Еще через минуту машина скрылась за поворотом. Путь её угадывался по отраженным бликам фар. Позади неё мрак возвращался на место как будто даже чуть-чуть более густым, чем прежде. Сеня остался ждать у подъезда своих ребят из «Зелёной горы».
К условленному времени пришли только двое: Толик Астахов и Ксюша Синица, Ксюша по привычке доставала из-за пазухи телефон, включала и тут же выключала, убедившись, что ловить ему нечего. Решили подождать. И в самом деле, – минут через пять на лестнице появилась две детские фигурки. В одной угадывалась Саша Глушко, другая – поменьше – была не знакома.
– Это мой брат, Женя. – Саша тихонько подтолкнула пацана, чтобы он оказался перед ней. Но пацан ещё сильнее спрятался за спину старшей сестры. – Он ещё маленький. Боится темноты. Можно, он с нами побудет?
– Какие вопросы, Саша? – Сеня присел на корточки перед пацаном.
– Привет, Жека, я Сеня, а это мои друзья – Толик и Ксюша. Все из «Зелёной горы». Пошли с нами чаи гонять и песни петь?
Женя кивнул, сохраняя молчание. Потом, правда, вышел у сестры из-за спины и несмело протянул Сене руку в ответ. Впятером они отправились в тёмный подъезд. Сеня шёл первым, освещая путь налобным фонарём. Замыкал Толик, подсвечивая ступеньки вверх своим налобником.
Дома Сеня придвинул ковёр к стене, усадил на него «Зелёную гору» и укрыл её пледом. На примусе он быстро вскипятил полуторалитровый котелок, забросил внутрь горный чай с чебрецом. Ксюша с Толей тем временем зажгли мощную, долгоиграющую свечу по имени «Вечный огонь» и расчехлили гитары.
– Представляете, какие у нас шикарные перспективы открываются для песнопений под гитару?! – произнёс Сеня, разливая чай по кружкам. – Это ж почти походные условия! Ни тебе электричества, ни интернета, ни телефонов, ни звонков. Назад, в естественную природу!
– В принципе, да, – согласилась Ксюша, – только костра не хватает...
– У нас свечка, как костёр!
Сеня погрузил Вечный огонь в миску и всю конструкцию перенёс на пол, между собой и ребятами. Теперь «Зелёная» гора отбрасывала свою многоголовую тень на стену.
– А это надолго, как вы думаете? – тихо спросила Саша.
– Какая разница? – ответил Толик, настраивая свою шестиструнную гитару с металлическими струнами. – Это не смертельно. Выживем. Подумаешь, испугали!
– А представляете, сейчас кто-то один лежит в холоде и темноте? – Продолжала Саша. – И всё ждёт, когда же свет и тепло снова дадут. Не всем же походные условия подходят…
– Человеческой цивилизации четыре тысячи лет. – Сеня поднял указательный палец, и громадная тень от него задрожала за его спиной. – А если считать от Гипербореи, то и все 60. И только последние двести лет она освещает ночи электричеством. Про телефоны и интернет я уже не говорю. И что же? Наши пра-пра-деды и пра-пра-бабки вымерли? Скорее наоборот…
– В смысле?
– В том смысле, что это мы скорее вымираем со всеми нашими гаджетами и мобильными приложениями!
Повисла пауза. Наконец, Ксюша не выдержала и вступилась за гаджеты, приложения и всё с ними связанное.
– Но ведь с ними удобнее! – воскликнула Ксюша изумлённо. – Неужели вам без них было комфортнее, Сеня, в вашем прошлом веке?
– Наверное, не комфортнее. Но точно душевнее.
– Не понимаю…
– Ну вот скажи мне, Ксюша, сколько у тебя друзей в твоем «Контакте» или где ты там живешь? В «Одноклассниках»?
– Ну… Где-то около девятисот.
– И это что, нормально?
– А чем плохо? Прикольно!
– Прикольно… – повторил Сеня с укоризной – Ты хоть сотню из них живьём видела когда-нибудь?
– Так ещё ж не вечер. Может, и увижу, если сильно захочу.
– А почему тогда это называется «друзья»? Ты хоть представляешь себе, что это значит – быть другом кому-то?
– Ну какая разница, как это называется? Просто я возвращаюсь из школы или ещё откуда-нибудь и сразу окунаюсь в нашу тусовку. Там столько всего! Не передать…
– Ты забыла один важный момент, – вставил Сеня – Чтобы в свою тусовку погрузиться, ты должна вначале включить свой нотбук, или планшет, или что там у тебя?
– Ну и что? Ну, включила, и сразу туда! Хочется со всеми поделиться, хочется услышать новости от всех. Что в этом плохого? Не понимаю! – Ксюша почти плакала.
– Ксюша, просто ты не замечаешь, что вся эта твоя тусовка, как ты говоришь, не настоящая. Она не в жизни твоей, а на экране твоего гаджета. Вот у нас света не стало, и где твои девять сотен друзей? Чем они тебе сейчас помогут? Или ты им? Друг – это когда рядом в трудную минуту. Понимаешь, РЯДОМ. Не виртуально, а так, чтобы можно было потрогать. Опереться.
Ксюша замолчала. Сене показалось, что она всхлипнула в кулачок, чтобы было не слышно. Говорить дальше было бессмысленно. Сеня пытался докричаться до ребят не в первый раз. Те, кто понимали разницу между виртуальной дружбой и реальной, не нуждались в объяснениях. Увы, – таких было меньшинство. Остальные воспринимали Сеню с его вопросами не как предостережение, но скорее как «наезд». Они становились в агрессивную оборону, кипятились или, вот как Ксюша, истерили, и тогда у Сени опускались руки, а голова пустела. Точнее. голова звенела когнитивным диссонансом.
– Ладно, – выдохнул Сеня примирительно, – петь при свече под живую гитару настоящие песни по-любому лучше, чем подпевать караоке в пивбаре. Тут у нас хотя бы нет расхождений?
«Зелёная гора» загудела примирительно. Возражений не было.
На следующее утро на пяточке у рынка и в самом деле появилась полевая кухня МЧС. На лафете прицепа сидел розовощёкий прапорщик и разливал желающим кипяток поллитровым половником. Он же раздавал и дымящуюся пшённую кашу из соседнего с кипятком котла. Народ толпился, но не толкался. Кипяток шёл без ограничений, а вот каша – только по спискам. «Зелёная гора» разносила еду и кипяток по трём десяткам адресов из окружающих рынок домов. В ход пошли допотопные, ещё советские, кассеты для переноски горячей еды и питья в школах и больницах. В одну кассету умещался двухлитровый краткосрочный термос и пара литровых армейских котелков для каши. Ребята умудрялись за одну ходку забрать четыре таких котелка. Более того, по лестницам многоэтажек они носились со своей дымящейся раздачей, как спринтеры на зачёт. Так продолжалось, пока чумовой баскетболист Вадик Садовый не налетел на лестничном марше на медленно спускавшуюся бабушку-пенсионерку и не расплескал на ступеньки два котла каши. Бабушка не пострадала, хотя орала с перепугу довольно долго. После этого происшествия Сеня строго (по законам военного времени) распорядился по лестницам ходить, а не летать (даже вниз), и в тёмное время суток – обязательно с налобным фонарем. Сам Сеня продолжал досматривать тетю Машу с её парализованным мужем Егором и Деда в его Голубятне. Палыч, к слову сказать, постепенно оживал, всё больше поднимался и даже возвращался к своей живописи, судя по свежей краске, наляпанной на столе и его рабочем халате. По поводу отсутствия электричества он повторял всё ту же магическую фразу, что услышал от него Сеня в самый первый день: «может, проснутся, наконец». После паузы он обычно добавлял уже совсем тихо: «хотя надежды, по совести сказать, почти никакой».
Теперь с утра и до вечера поселковую жизнь сопровождали дизеля, тарахтевшие повсюду на разные лады. Цены на стеариновые свечи подскочили в разы, а спички просто сметались с прилавков, равно как и батарейки, и фонарики. С первыми сумерками в окнах многих квартир появлялись слабые колеблющиеся блики свечей. Вообще быт переместился ближе к окнам. Изнутри к ним приставлялись обеденные столы, снаружи они оборудовались крюками для подвеса скоропортящихся продуктов. Порой казалось, что вернулись старые добрые времена коммуналок и малосемеек. Сеня хорошо помнил из своего детства родную родительскую общагу, из окон которой торчали на улицу разнокалиберные и разноцветные сумочки, сумки и даже сумищи. У тогдашних её обитателей на холодильник «ЗиЛ» или «Днепр» денег не хватало, а дешёвый, но маленький «Север» больше тарахтел и грелся, чем морозил. С октября по апрель неплохо холодила улица. Народные умельцы, используя ночное время суток и эффект испарения мокрого полотенца, удлиняли холодильный сезон еще на пару месяцев. Кто бы мог подумать, что жизнь на старте третьего тысячелетия вдруг сделает такую петлю, и вернёт народ в забытые шестидесятые года прошлого века. Впрочем, хорошо ещё, что в шестидесятые, а не в сороковые, как это случилось годом раньше у соседей на северо-востоке…
Лишённые телевизоров, интернета, мобильников и прочих сладостных утех информационного века, люди вдруг потянулись друг к другу. Вечерами улица не только не пустела, но – напротив – наполнялась гуляющими. В рокот дизелей вплетались живые голоса. А иногда, уже глубоким вечером, вдруг звучал нестройный хор. Не веря своим ушам, Сеня прислушивался и с умилением впадал в глубокое детство под звуки чего-то вечного вроде «Ой, цветёт калина в поле у ручья». Последний раз Сеня участвовал в таком стихийном пении лет 30 назад, когда, загипсованный от пятки до сосков лежал в палате областной травматологии. Готовя очередного «счастливчика» к операции, мужики запевали на сон грядущий: «Что ж ты вьёшься, чёрный ворон, над моею головой». Особенно старались лежачие. Вышибая слезу, они выводили высокими, на грани истерики голосами:
Ты добычи-и-и не дождё-ё-ё-шься.
Чёрный во-о-орон, я не твой.
…На улице можно было не только сбежать от удушливого одиночества в тёмной квартире, но и поделиться новостями. Новости из медийного пространства естественным образом перетекли в пространство слухов. Центральной темой был, конечно же, прогноз восстановления подачи света и тепла в посёлок и в целом на весь мятежный полуостров. Тут влетало всем от самых верхних начальников до кочегаров котельной. Доставалось и местной медицине, и пенсионному фонду, и автопарку, и даже кормильцам – МЧСникам. Особое место занимали страшилки. Ходили, например, слухи, что под покровом темноты по ночам на полуостров уже нахлынули лихие хлопцы с севера, которым не удалось добраться год назад на «поездах дружбы»; что высоковольтный кабель протянут турки по дну Чёрного моря, но за это заберут полуостров себе. В этой связи шли активные споры, чей кадастр на недвижимость будут признавать турки – новый российский или старый украинский. Сошлись на том, что ничей не будет признан, а всё коварные турки заберут себе. Была среди поселковых страшилок и одна, очень походившая на правду. Шёл упорный слух об ограблении квартир. Будто бы кто-то под прикрытием волонтёров, разносивших еду, проникал в квартиры инвалидов и выносил всё подчистую. Эту байку Сеня слышал и на школьных летучках, и от своих ребят из «Зелёной горы», точнее, от знакомых этих ребят. За время стремительного возврата к забытым ценностям шестидесятых круг слушателей у «Зелёной горы» разросся до таких масштабов, что никакая квартира всех желающих уже не вмещала. Чаще всего собирались часам к шести в школьной библиотеке или даже в актовом зале, где акустика была потрясающей. Вновь принесённые свечи и огарки от прошлых посиделок в целях пожарной безопасности зажигались только в одном месте – на журнальном столике (если это было в библиотеке) или на краю авансцены (если – в зале). Свечей набиралось много. «Зелёная гора» сидела как будто у костра. Ну и песни пела соответствующие:
Ты что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?
Ты посмотри: вокруг тебя тайга.
Подбрось-ка дров в огонь,
Послушай, дорогой,
Он – там, а ты – у чёрта на рогах.
Ничего удивительного не было в том, что вместе со вновь открываемыми ценностями забытых лет вспоминались и старые песни страны, которой не существовало вот уже четверть века, но которая их породила. Вообще-то «Зелёная гора» могла исполнить что-нибудь и из «Ночных снайперов», или «Чайфа», или «Гражданской обороны». Но здесь и сейчас всё это не звучало, несмотря на потрясающую акустику. Точнее, даже не пыталось зазвучать. «Зелёная гора» как будто возвращалась к своим истокам, пела старые бардовские песенки, с которых всё когда-то начиналось
Костёр у подножья зелёной горы.
Тропа — наугад и наощупь...
Кому эта радость — ночные костры,
и разве остаться не проще?
На одном из таких вечеров, уже когда гитары были зачехлены, Жорик Гусев подошел к Сене и, стараясь, чтобы его никто не услышал, произнёс одними губами:
– Сеня, надо поговорить. Есть тема.
Они притормозили с выходом и вскоре остались вдвоём в опустевшем и тёмном актовом зале.
– Короче, мы с Вешалкой этих домушников, что чистят инвалидов, считай что вычислили. – Жорик говорил тихо и на редкость спокойно, растягивая слова. – Их двое походу. Гнались за ними. Ушли, гады…
– Как получилось?
– Ну, это у нас в пятиэтажке было. Там на первом этаже беженцы живут. Снимают. Там с ними бабулька, совсем никакая. Ну, в смысле, трёхсотая. Лежит, не встаёт. Молодые то, дети её, уехали ещё в начале недели. Сказали – ненадолго, на два-три дня. Ключ нам оставили, просили за мамашей их присмотреть, пока они типа в отъезде. Ну, мы её подкармливаем, чай носим. Короче, вечером вчера Светка – это сестра моя – как раз бабулю кормила. Дверь она не запирает, когда к ней заходит. Ну, чтобы в потёмках не возиться с замком потом. Короче, кормит она её или уже просто разговаривает, когда в прихожей там какой-то шум начался. Точнее, шорох. Светка думала вначале, что это её дети вернулись. Вышла и спугнула их. Они с перепугу метнулись не на выход, а наоборот вверх по лестнице. Светка у меня не из робких, за ними погналась и кричит мне, по ходу. А мы с Вешалкой как раз только пришли с обходов, ещё не разделись. Ну, мы дернулись сразу на выход. Она пока нам втолковывала ситуацию, эти двое вниз просквозили мимо нас. Мы за ними. Но без фонарей, в потемках. Короче, Вешалка на меня налетел сзади, чуть не завалил. Точнее сказать, завалил… Пока разбирался, что я это я, эти гады ушли…
– Погоди, Жорик, может, это тоже волонтёры были, или дети, или просто обознались люди в темноте.
– Ага… Обознались… Они одежду с вешалки почти всю уже смели и в сумку упаковали. Знаешь, в эту – клетчатую, «Радость челнока». С перепугу сумку бросили прямо там, в тамбуре.
– Тогда да. – Сеня почесал подбородок. Потом он представил себе, что ребята-таки нагнали мародеров. Продолжать представлять ему уже не захотелось. – Так, может, сообщить надо?
– Куда, Сеня? – Жорик на мгновение соскочил со спокойной тональности. В голосе его прозвучали нотки досады.
– Ну, я не знаю? В полицию там, или в МЧС.
– Оно им надо сейчас, Сеня? МЧС тут вообще не в теме. Они вон харчи и кипяток развозят. Полиция сейчас вся нарасхват. Тут, знаешь, как сейчас чистят торговые точки и рынки? Особенно дизеля по ночам тырят. Говорят – в Севасе стрельба недавно была на тему дизелей.
– Что ты предлагаешь?
– Засаду.
Сеня даже включил фонарик, чтобы убедиться, что Жорик говорит серьёзно, не смеётся. Жорик был предельно строг. Вполне себе настоящий, а не будущий морпех.
– Это, скорее всего, – местные бомжы. Я даже догадываюсь кто именно. Просто их надо взять на горячем. Поэтому они никуда не денутся из посёлка, а будут продолжать мародёрствовать. Ну, возможно, сдвинутся ближе к ночным часам.
– Ты что, хочешь у бабульки своей, на первом этаже, засаду устроить?
– Нет, – туда они не сунутся больше. Есть другой план.
– Капканы, что ли, ставить на кабана у всех инвалидов в прихожей?
– Хорошая мысль! – Жорик с уважением посмотрел на Сеню. – Нет, тут всё проще. Мы уже прикинули с Вешалкой, что они не просто так ходят, а по списку.
– По какому такому списку? – Сеня чем дальше, тем больше поражался Жориной обстоятельности.
– По нашему, волонтёрскому. Понимаешь, кто-то им список инвалидов слил. Они его и пробивают. Понимают, сволочи, что инвалиды им сопротивления не окажут. Вот и лезут к ним по темноте. Мы проверили. Из пяти известных случаев все в списке раздачи. Понимаешь? Все! – Жорик Гусев перешел на горячий шёпот.
– Ну, и?
– Да всё просто, Сеня. Мы внесём в список кого-нибудь из наших, они сунутся, и мы их возьмем.
– Ты хочешь, чтобы я свой адрес внёс в список?
– Ну почему обязательно свой? Можно адрес Вадика Садового или вон Лёшки Топоренко. Он на первом этаже живёт. Удобно грабить…
– А как мы это объясним Семёнычу, который списки составлял?
– Ну, вот же… – Жора Гусев замялся. – Вот же я и говорю… Тема есть для тебя. Тебе-то не откажут.
Сеня надолго задумался.
– Это плохая идея, Жора. Надо действовать иначе. Если это местные бомжи, то они неплохо знают, где кто живет. На новый адрес не поведутся. Здесь надо хитрее действовать.
– Как?
– Ты говоришь – у тебя есть адреса, по которым они прошли уже.
– Конечно, есть. Туда же наши волонтёры ежедневно заходят! Вот с этой бабулькой как раз был из наших адресов. Ну, в смысле, который за «Зелёной горой» закреплён.
– Давай-ка завтра пройдём по оставшимся и выясним детали налетов.
Жора Гусев кивнул, и они отправились догонять своих. У самой двери Сеня придержал его за рукав и шепнул в ухо:
– Только давай так, чтобы никого больше в это дело не посвящать. Ты, Вадик Садовый, ну и я.
– Лады.
Назавтра, окончив раздачу продуктов, Сеня и двое его следаков отправились по адресам в ограбленные квартиры. Ограбленными они оказались довольно условно. Брать-то там особо было и нечего. У одного старика утащили галоши и телогрейку, у парализованной женщины, пока муж был на работе, с кухни вынесли соления, варенья и кое-какую посуду. Но при расспросах соседей выяснилось нечто поразительное. Оказалось, что грабили не только квартиры из списка инвалидов. И вот в этих, внесписочных, квартирах налёты домушников были куда более успешными. Например, квартиру местного адвоката Олега Ступникова «почистили» основательно – вынесли почти все ценности, нотбук и даже коньяк из бара. Не тронули только хрусталь (боялись побить, наверное). Общим всякий раз оказывался лёгкий доступ в квартиру. Дверь в квартиру или была не заперта, или захлопнута изнутри на «собачку». Грабежи, как правило, совершали вечером, когда и в подъезде, и в квартире было темно. Иногда на рассвете, но никогда ночью и никогда среди дня. Грабителей, как правило, не останавливало присутствие в доме хозяев. Особенно, если речь шла о квартирах из списка волонтёров. Они, похоже, понимали, что отпора им там оказать не смогут. Опять же телефоны мертвы – никого не вызовешь. Несколько раз их спугивали соседи или сами хозяева. Но темнота и постоянная движуха на лестничных клетках в вечернее время обрекали погоню на неудачу точно так же, как это случилось и у Жорика с его другом Вадиком, баскетболистом. По числу грабителей показания свидетелей расходились. Чаще всего говорили об одном. Но бывало – упоминали двоих или даже банду в несколько налетчиков.
Вечером, перед очередной спевкой «Зелёной горы», Сеня встретился с Вадиком и Жориком на спортивной площадке, выдвинутой на пустырь между домами. Здесь они с недавних пор проводили свои оперативные совещания.
– Получается, эти твари просто шарятся вечерами по подъездам и дёргают за ручки входных дверей, – голос у Жорика был как обычно бесстрастный. – Там, где открыто или плохо закрыто, они работают.
– А что? Вечером темнота и толкотня в подъездах, – прогудел Вадик Вешалка. – Плюс еще дизеля тарахтят. Тут сам себя не услышишь, а не то что в прихожке кого-то.
– Действуют, скорее всего, на ощупь, но нагло, – резюмировал Сеня. – В случае шухера легко уходят по тёмному подъезду. А возможно, ещё и ставят кого-то внизу, чтобы создать толкучку у входа в подъезд. Пойди разбери в темноте на кого налетаешь.
– Особенно, когда тебя слепят налобником, – добавил Жорик.
Помолчали. Вадик, не смущаясь Сени, прикурил от зажигалки, затянулся и тут же спрятал огонёк сигареты в кулак.
– А вот интересно, они в один и тот же дом возвращаются? Ну, типа, спугнули или что-то не так пошло? – Задумчиво спросил он, ни к кому не обращаясь
– А ты бы вернулся на их месте? – ответил вопросом Жорик.
– Трудно сказать. Я на их месте себя и представить не могу…
– Я бы вернулся… – Жорик задумался, будто что-то вспоминая.
– А чего бы и нет. Они же наглые ребята.
– Кстати, да, – продолжал Жорик, не выходя из задумчивости. – Катька, Светкина подруга, говорила, что её пес лай поднимал пару-тройку раз такой жуткий. Будто бы кто-то чужой лез к ним. Вечером было.
– Ну, и… Что это было?
– А фиг знает что? Нет, у них-то дверь заперта была. Может, у соседей чего. Или просто бежали по подъезду чужие. Словом, пёс волновался сильно. Раньше такого не было.
Помолчали ещё. Наконец, Сеня взял слово. Говорил тихо, и оттого ребята слушали его особенно внимательно.
– Их как минимум двое. Один стоит на шухере у подъезда, в случае погони он устраивает давку. Точнее, он тусуется у входа. То войдет, то выйдет. Это не так заметно. Но дело не в нем. Если они не конченые идиоты, то должны перед любым налётом вначале провести разведку – проверить входные двери на доступность. Проще всего – дёрнуть. Если доступные двери есть – тогда они работают. Паузу большую делать не должны. Работают быстро, наберут одну сумку и уходят. Взять их можно только на горячем, т.е. внутри квартиры. Останавливать на лестнице или у подъезда и проверять документы может только полиция. Полиции в поселке практически нет никакой… Выводы?
Сеня сделал паузу и посмотрел на ребят. Ребята смотрели на него и ждали выводов.
– Первое. Нужно предупредить всех наших клиентов по доставке, чтобы двери запирали. Если есть лежачие, то доступ должен быть обеспечен их родственниками или теми, кто там с ними находится. Здесь можно время точное указать. Второе. Можно своими силами попытаться их взять. Я не думаю, что они вооружены. Простейший вариант – не запереть дверь, и поставить какой-нибудь сигнал внутри, что дверь проверяли. Какой-нибудь колокольчик на ниточке или просто стул под дверью. Это может спугнуть, но шанс есть. От проверки до налёта время будет. Тут нужно сгруппироваться успеть. Желательно свою цепь оповещения построить. На худой конец, привлечь соседей. Выходы перекрыть и накрыть урода на месте.
– Нормальный план, – произнёс Вадик без видимого энтузиазма. – Одно плохо – нужно постоянно теперь вечерами дома сидеть и прислушиваться.
Жорик медленно поднял к самым глазам руку с выдвинутым указательным пальцем, и произнёс таинственно:
– Не факт!
Больше он ничего не сказал, но посмотрел на Сеню со значением.
– Ты чего удумал? – спросил Сеня, внутренне любуясь пацанами.
– Так, – ответил будущий морпех ещё более таинственно, – есть одна мыслишка…
Помолчали.
– Теперь нам надо договориться о световых сигналах тревоги.
Пацаны посмотрели на Сеню вопросительно. Сеня усмехнулся им в ответ.
– Мобилки и рации не всегда были, а караульная служба была всегда. Слыхали, может быть, о тревожных огнях на крепостях? Зажигали такие внутри любого осаждённого города, чтобы гарнизон знал, у каких ворот ожидать прорыв. Защитники видят, а гости нет. Вот это как раз про нас. Мы тут немного в средние века поиграем. Не обязательно сработает, но шанс есть.
– Так. А где мы будем огонь зажигать, и куда бежать если что?
– Огонь зажигать не нужно. А вот сигнал световой придумать надо, и самое главное – цепочка оповещения должна быть.
– В смысле?
– Одноклассники живут практически в каждом доме. Окна соседних домов просматриваются. Надо только точно знать, в каком окне смотреть сигнал. Цепочка не должна быть особенно длинной, иначе не сработает. По сути, речь идёт о тех домах, которые находятся вблизи от ловушки.
– Ну, тогда получается, что мы вовлекаем в наши дела половину посёлка, – возразил Жорик.
– В сигнальную сеть вовлекаем, а не в дела, – поправил Сеня. – И не половину посёлка, а человек 10–15, желательно из волонтёров.
– Ненадёжно всё это, – продолжал Жорик. – Один кто-нибудь проспал, и вся сеть не сработает.
Сеня кивнул и тут же возразил ему.
– Это верно. Но участок у нас небольшой. Можно и пробежать по цепи. Главное, чтобы первый сигнал тревоги был опознан однозначно. Завтра по свету мы посидим с вами над картой-схемой посёлка, выберем места для ловушек и обозначим цепочку оповещения, а сейчас пошли, споёмся напоследок.
– Почему напоследок?
– Я не понял – мы мародёров ловим или нет?
– Ловим, конечно!
– Тогда к завтрашнему вечеру цепочка должна быть готова, а ловушки расставлены.
– И тогда послезавтра – праздничный концерт на всю ночь!
Все дружно рассмеялись, сбрасывая напряжение мозгового штурма.
Утром следующего дня Сеня попытался добиться аудиенции у властей.
В полицейском участке было пустынно. Дежурный сержант дремал, отгороженный от внешнего мира зелёной решеткой. Вид у него был настолько потусторонний, что Сеня не решился возвращать его к реальности своими глупостями о грабежах. Уже на выходе, на ступеньках, он почти столкнулся со старшим чином, который, видимо, только приехал. Его патрульная машина даже не парковалась и не глушила двигатель. Чин остро пах одеколоном. Встретив его вопросительный взгляд и мгновенно оценив обстановку, Сеня не стал ходить вокруг да около, а сразу задал главный вопрос:
– Товарищ капитан, в поселке мародёры действуют, грабят квартиры. Вы в курсе?
– Заявлений не поступало, – ответил капитан таким тоном, который легко было расшифровать как «разговор окончен». С этими словами он попытался продолжить движение, но Сеня преградил ему дорогу.
– Не будет заявлений. Они инвалидов грабят.
– Нужны заявления граждан, – монотонно повторил капитан и продолжил движение, сметая Сеню в сторону.
Разговор был и в самом деле окончен. О чём было дальше говорить с носорогом в форме капитана полиции, Сеня не представлял.
В поселковом совете, напротив, было не протолкнуться от народа. Коммунальщики, тепловики, энергетики, ну и конечно, обиженные всеми этими службами граждане создавали невыносимый галдёж. Сеня попытался протолкаться к зам.главы администрации, но на дальних подступах его остановила грудастая дама с голосом прокурора Вышинского.
– Не толпитесь, граждане, вы мешаете работать! График включений электроэнергии на сегодня будет вывешен на доске объявлений. – Она больше не смотрела на Сеню, а говорила в пространство вокруг себя. – И учтите, график может меняться в течении дня!
Это снова прозвучало, как «разговор окончен». У Сени от тоски заболели зубы.
– Я по другому поводу, – огрызнулся он и попытался сзади обойти даму.
Но, увы, дама оказалась непроходимой ни с флангов, ни с тылу, ни тем более в лоб.
– Молодой человек, вы пришли в не приёмное время. Часы приёма тоже на доске объявлений, – продолжала дама, подобно репродуктору на столбе. – Но учтите – часы приёма могут меняться в течение дня. У нас чрезвычайное положение введено!
«Да-а, – подумал Сеня в отчаянии, – после таких встреч с властью просто глупо не заняться грабежами и разбоем. Ни света, ни связи, ни власти!»
Оставалось одно – вернуться в школу и поговорить с Семёнычем, который курировал волонтёрскую помощь. Семёныч был отставным майором десантных войск, воевал в Афгане. В школе он подрабатывал на пенсии, ведя ОБЖ. И вот уж в выживании он толк знал точно.
Выслушав Сеню, Семёныч закурил папироску и тяжело вздохнул, выпуская через нос две струи дыма.
– Да знаю я, Сеня. И почти знаю, кто этот беспредел творит. А поймать его как?
– Ну а если я поймаю?
Семёныч посмотрел на Сеню оценивающе, как будто видел его в первый раз. Лицо его выражало очевидное сомнение в том, что учитель пения способен поймать домушника на горячем. Вслух он сказал коротко:
– Если поймаешь, тащи ко мне.
Помолчав, добавил:
– У меня свояк, Никита, опером работает. Он знает, как этих ребят оформлять и куда. Оформим, если словишь.
– А если ночью?
– Тащи ночью, у себя не держи.
Сеня молча протянул Семёнычу руку. Тот, как обычно, стиснул ее, как клещами, потом ослабил хватку, но руку не отпустил. Взглянул Сене в глаза, будто пытался всмотреться ему в темечко. Спросил негромко:
– Ты это серьёзно?
– Серьёзно, – ответил Сеня и попытался забрать руку.
– Тогда погоди маленько.
Семёныч разжал хватку и полез в нагрудный карман. Оттуда он достал бумажник, порылся в нем и извлек миниатюрный пакетик.
– На-ка, смени СИМ-ку.
– Так связи ж нет?
– Эта связь всегда есть, – Семёныч аккуратно вложил крохотный пакетик с СИМ-кой в протянутую Сеней ладонь. – Свою отдаю тебе. Никитка будет на тройке по быстрому набору. Знаешь, как быстрый набор действует?
Сеня кивнул.
– Звонить только по делу, сам понимаешь, – продолжил Семёныч. – Но, смотри, Борисыч, без самодеятельности. Никаких задержаний с погонями.
– Как обращаться? – Сеня кивнул на пакетик с СИМ-кой в своей ладони.
– Просто представься. Я предупрежу его.
К вечеру ловушки были расставлены и световая цепочка проверена. Две засады «Зелёной горы» располагались довольно близко друг от друга, так что в случае срабатывания на одной можно было добежать до другой за три-четыре минуты. Сеня понимал, что шансов на успех у них практически не было, но готовность ребят к подвигу не позволяла ему тормозить и отступать. Тем более, что появление знакомого опера с его таинственным номером телефона выводило операцию за пределы сценариев военизированной игры «Зарница», о которой, впрочем, ни Вадик Садовый, ни будущий морпех Жора Гусев представления не имели. Единственным минусом их тайного договора был вынужденный отказ от больших спевок в школе. Без парней, в конце концов, можно было и обойтись, а вот отсутствие Сени как вдохновителя и, главное, знатока песен, лишало песенные вечера при свечах основы. Договорились объявить двухдневный перерыв по случаю неотложных дел.
Как и следовало ожидать, два следующих вечера не принесли никаких успехов. Причём, в первый же вечер в одном из прилегающих домов произошел новый грабёж. Два пацана, по описанию хозяев, не старше 15-ти лет, вошли в квартиру, представившись, волотёрами. Их пустили потому, что квартира была в списке и обслуживалась с первого дня. Пока один проносил на кухню самопальные судочки с кашей и переливал из термоса в термос кипяток, другой «чистил» комнату, Пропажи хозяева обнаружили не сразу. Могли и вообще хватиться через месяц. Воришки, конечно же, к тому моменту давно уже растворились в потемках. В ответ школа ввела бейджики с печатью канцелярии для волонтёров.
Возвращаясь домой, Сеня, как и договаривались, не запирал дверь. Он не ставил никаких ловушек и никак не усиливал звук открываемой двери, полностью полагаясь на свой слух. Вечером третьего дня с начала операции Сеня скорее почувствовал, чем услышал присутствие посторонних в прихожей. Это ощущение застало его на кухне, где он как раз собирался мыть котлы после похода к Деду в Голубятню. Солнце уже зашло за склоны гор, и сумерки медленно накрывали долину. Сеня замер с котлом в руках, весь превратившись в слух. Слушал он не только ушами, но и ступнями босых ног, солнечным сплетением, волосами на руках и голове. Медленно-медленно, стараясь не дышать, Сеня поставил котелок на стол и стал нащупывать кухонный нож, перенося центр тяжести на толчковую ногу. До полной изготовки к прыжку оставались считанные секунды, когда ощущение переросло в явственный стук в дверь, а потом голос Ксюши Синицы жалобно и протяжно произнес
– Арсений Борисович? Вы дома?
Сеня отбросил нож, как будто порезался им. Нож, отрикошетил от котелка и полетел на пол, едва не зацепив босую ногу.
– Да! – Хрипло отозвался Сеня и откашлялся. – Заходи, Ксюша, не стой в дверях. Я сейчас.
– Я не одна. Тут еще Саша Глушко.
– Значит, обе заходите.
С этими словами Сеня, наконец, вышел из состояния охотника и появился в дверях кухни. Девочки так и стояли на пороге прихожей, не решаясь войти.
– Ну, что же вы? Заходите!
– Мы просто… – Ксюша явно не решалась договорить фразу.
На выручку ей пришла Саша.
– Хватит уже этих жуликов отлавливать. Они не появятся больше. Давайте уже снова петь… Да отпусти же ты меня!
Это уже Саша произнесла, обернувшись назад и как будто отряхиваясь. Тут только Сеня заметил в полутьме совсем уж маленького пацана в зимней шапочке с бубоном. Пацан тащил Сашу назад, на лестничную клетку.
– Это мой брат, Женя. Он стесняется…
Отпираться было бесполезно. В маленьком посёлочке слухи опережали события. Особенно если события пытались припрятать…
– Откуда ты взяла, что мы жуликов ловим?
– Так это все знают!
– Ну да… Теперь-то мы их точно не поймаем.
– А чего их ловить? – отозвалась Ксюша – Это хмыри, которые на старых казармах ошиваются еще с конца лета. Беженцы. У них ни документов, ни жилья. Осенью побирались, подворовывали на пляже. Как сезон закрылся – они пропали. А сейчас снова появились. Вот домушничают. Просто надо двери запирать, и проверять, кто стучит.
«Вот так легко и просто разрушается романтика сыска и тонкая архитектура дедуктивного метода», – подумал Сеня с грустью. Вслух он сказал другое:
– Не пойманные – не воры.
И добавил после паузы:
– Значит, надо поймать.
Девочки замялись и готовы были уже повернуть назад. Сеня спохватился, втащил брата Женьку внутрь, но запирать за ними дверь не стал.
– Чего стоим в дверях? Заходим. Тапки здесь. Чай сейчас согреем.
– Не надо греть. Мы с собой термоса взяли!
Девочки с мальчиком Женей расположились на ковре. Вскорости к ним подключились и другие ребята из знакомых волонтёрских групп. Входные двери Сеня так и не запер, хотя ни о какой ловушке уже – ясно – не могло быть и речи. Единственное, что оставалось, – это расположиться с гитарой так, чтобы видеть сигнальное окошко световой цепи оповещения.
Пения и разговоры затянулись, как обычно, до позднего вечера. Свеча догорела, термоса опустели, последняя колыбельная смолкла, и ребята потянулись на выход. Они уже встали кружком, сложив в центре круга свои ладони на ладонь, подставленную снизу Сеней, готовые прокричать «ДО-СВИ-ДА-НИ-Я!», когда в распахнутых дверях появился свет налобного фонаря.
– О! – воскликнула Ксюша. – Жорик явился не запылился, когда мы уже всё допели.
Сеня мгновенно обернулся на свое окно. В сигнальном окошке дома напротив горела свеча тревоги…
Сеня на ощупь вставил ноги в кроссовки, накинул куртку, проверил налобник и телефон в карманах. Подался на выход, где всё ещё одевались ребята.
– Выходим бодрее, ребята.
– Вы что, с нами?
– Да! Точнее, я с Жорой Гусевым.
Между тем Жорик протиснулся сквозь толпу уходящих, дотянулся до Сениного уха и прошептал в него.
– Пусть идут. Мы успеем. Я его захлопнул. Попался гад… Там уже Вешалка стоит.
Когда они остались вдвоём, Жорик заговорил, от волнения комкая слова и предложения.
– Короче, сработала моя мышеловка. Нормально. Ну, в смысле, пружина сработала и дверь прихлопнулась. Я сразу понял, что попался. Он царапаться стал изнутри. Ручку дёргать. Но всё молча. Никого не звал.
– Погоди, погоди, – перебил Сеня, – я ничего не понимаю. Какая пружина? Кто он?
– Ну, как кто? Налётчик, конечно!
– Пошли. По дороге договоришь.
Они выскочили из подъезда в сырую морось декабрьского тумана. Бежали молча. До дома, где жил Жорик Гусев, было минуты три быстрого бега. Бежали они быстро. Взлетели на последний этаж. Там, на площадке перед дверью, напротив Жориной квартиры, стоял сгорбившись, почти сидя на корточках, долговязый Вадик Садовый и о чём-то переругивался с невидимым собеседником. До Сени долетели обрывки последних его фраз:
– …тебя урою тут. …Даже не думай. Снаружи тебя встретят, сука.
Вадик увидел свет налобных фонарей на подходе и убавил громкость.
– Торгуется, гнида, – сказал он, обращаясь к вновь прибывшей подмоге и показал большим пальцем на железную дверь, у которой он склонился.
– Ничего не понимаю, – замотал головой Сеня, – это же не твоя квартира, Жорик, или я что-то путаю?
– Всё правильно. Это соседская. Они на зиму уезжают, у меня ключ. Мы с мамкой следим.
– Кстати, где она, твоя мама?
– Дома спит. Она ж на первую завтра. Сестра гуляет где-то.
– Так как ты его там захлопнул?
– Он сам себя захлопнул. Пружина сработала на вход чужого. Я покажу потом. Хотел вначале арбалет поставить, но потом подумал, что убить может. Поставил обратную пружину. Короче, если дверь открыть и войти, то она захлопнется. Такая система.
Сеня подошел к двери и прислушался. В щель проникал сквознячок, видно, пленник изнутри открыл окно. Было тихо.
– Парень, ты попал. Я вызываю наряд. – Громко сказал Сеня в щель и сделал паузу.
Из щели продолжало дуть. Больше ничего из-за двери не доносилось.
– Но можно договориться.
Ребята с ужасом посмотрели на Сеню. Тот в ответ поднес палец к губам – «тихо». Через несколько секунд с той стороны раздался сдавленный, почти детский голос:
– Как?
– Очень просто. Ты называешь всех своих дружков, с кем грабил.
– Я один. Я не грабил. Я дверь попутал в темноте. Отпустите!
– Да? Тогда назови свой адрес, где живешь, как зовут? Фамилия?
Повисла тишина. Затем внутри послышались шаги, точнее, перетаптывание. Примерно через минуту тот же голос, но уже с поникшей интонацией, повторил:
– Я не грабил. Я один.
– Слышь, один, а имя у тебя есть?
– Ну, Коля.
– Лет тебе сколько, Нуколя?
– Я ничего не грабил…
– Лет сколько?! Отвечай!
– Ну, пятнадцать
– Короче, Коля, пойдешь по малолеткам в колонию, раз не хочешь сотрудничать со следствием. Я наряд вызываю. И учти, грабил или не грабил, но теперь на тебя все грабежи в посёлке повесят. Знаешь почему?
Коля, кажется, засопел за дверью. Во всяком случае, показалось, что сквознячок сквозь щель усилился.
Сеня повернулся к Жорику. Шёпотом спросил:
– Он на крышу вылезти сможет из квартиры?
– А смысл? – зашептал в ответ будущий морпех. – Выходы под замком. На другой дом не перепрыгнуть. Да и вообще… Что ему, жить надоело?
Тем временем пленник нарушил молчание:
– Почему?
– По качану – огрызнулся Вадик.
– Потому что тебя поймали, а дружков твоих – нет! – продолжил Сеня – Может, ты ничего и не брал, только двери проверял. А сидеть тебе. Думай! У тебя три минуты, и я вызываю наряд. – Сеня посмотрел на ребят. Те молча кивнули. – Некогда нам с тобой тут рассиживаться.
Если бы у напряжения мысли был звук, то он бы перекрыл монотонное тарахтенье отдалённого дизеля. Нуколя напряжённо взвешивал ЗА и ПРОТИВ. Наконец он созрел и что-то пробормотал. Расслышать было невозможно.
– Не понял. Повтори!
– Они меня на перо поставят, – донеслось из-за двери.
– Сколько их? Они старше тебя?
– Взрослые. Со сроками…
– Ждали тебя внизу, под подъездом?
Повисла тишина. Вадик замотал головой. Это должно было означать, что никого под подъездом нет.
– Ждут тебя? Отвечай!
– Должны.
– Сколько времени должны ждать?
– Полчаса. Потом стрём.
– Походу они тебя подставили и слиняли, – высказался Вадик в замочную скважину. – Там никого нет у подъезда.
– Они не у подъезда…
– Где?
Снова повисла тишина
– Три минуты заканчиваются. Повторяю вопрос. Где ждать должны?
– В кафе.
– У Земфиры, что ли?
– Да…
– Сколько их?
– Они меня на перо поставят, – снова донеслось из-за двери.
– Будешь молчать, – точно поставят. Ты парень уже колись до конца, если начал. Иначе тебе или воли не видать, или жизни!
– Двое.
– В чем одеты?
– Как военные…
– В камуфляже, что ли?
– Типа да. В бушлатах.
Сеня, распрямился и отошел от двери. В голове его роилось сразу несколько мыслей. Самая громкая кричала: «Ничего себе, бомжи в камуфляже и, как минимум, с перьями! Да, это целая ОПГ. А если бы мои ребята на них вышли?»
Потом он достал свою мобилку с секретной связью, и нажал на цифру «3» по быстрому набору. На втором гудке ему ответил глуховатый мужской голос. Звучал он отрывисто. Сеня представился и описал всю ситуацию в двух словах. На том конце послышались переговоры в сторону от трубки. Потом тот же голос спросил.
– Повисите минуту. Сможете?
– Ну, как получится. Аккумулятор вроде заряжен.
Примерно через минуту в трубке раздался знакомый голос Семёныча:
– Ну, вы, блин, Тимур и его команда! Никитка со своими орлами выдвинулись к кафешке, я сейчас выхожу к вам.
– Семёныч, ты хоть форму какую-нибудь одень.
– Может, ещё ордена надеть? Ладно, не дрефь, всё сделаем как надо.
– Дрефить должен не я, а пленник наш.
– Да ваш пленник, я так понял, уже в дважды мокрых штанах. Ладно, рассказывай, где вы находитесь, оперята.
Семёныч явился в штатском, но не один. С ним, чуть позади, поднимался участковый. Он был хоть и без орденов, но в форме. Сеня поджидал их на площадке этажом ниже, подсвечивая фонарем ступеньки. Упреждая расспросы своих ребят, он начал вводить в курс дела представителя власти.
– Это наши волонтёры сработали, Жора Гусев и Вадик Садовый. Заметили, как в соседскую квартиру кто-то влез, ну и заперли его снаружи. Соседи-то в отъезде, а за квартирой Гусев следит.
Участковый слушал как-то вполуха. А когда Сеня стал описывать их переговоры через дверь, то и вовсе перебил его.
– Разберёмся. Отпирайте.
Жорик медлил. Сеня кивнул ему. За дверью было тихо. Жорик вставил ключ, и, стараясь не шуметь, провернул его два раза. Затем он отступил на шаг и стал отворять дверь, пропуская полицейского. И тут вдруг эндшпиль партии ловли и задержания перешел в цейтнот.
Не дав двери открыться полностью, пленник выскользнул навстречу входящему участковому. Юркой, скорее заячьей, чем человечьей тенью, он прошмыгнул между ним и Жориком. От неожиданности те даже не шелохнулись. Пройдя на скачке Семёныча, Нуколя отпрыгнул в сторону и ловко увернулся от расставленных в стороны Сениных рук. Он уже готов был вырваться на лестничный марш, открывающий ему путь на волю, когда в ноги ему бросился Вадик Садовый. Инстинкт охотника за мячом оказался сильнее инстинкта затравленного зайца. Пройти баскетболиста Нуколе не удалось. Вадик сбил его с ног и навалился сверху всей своей долговязой массой. Потом он придавил щуплую грудь беглеца коленом к цементному полу, и, скорее всего, придушил бы беднягу, если бы участковый не оттолкнул его плечом в сторону.
– Полегче, парень! Угробишь нам живца.
Беглец между тем ещё раз рыпнулся, пытаясь вырваться, теперь уже из рук полицейского, но был довольно быстро скручен и обездвижен им. Звякнули браслеты. Послышалось сопение, какие-то жалкие попытки борьбы. Наконец, Нуколя обмяк и покорился. Руки, заведённые за спину и скованные наручниками, обвисли. В свете фонариков он оказался совсем мелким, на вид лет тринадцати, пареньком. Наручники оттягивали его детские запястья.
– Витя, ты его лучше вяжи, – посоветовал Семёныч, – из браслетов он уйдёт пожалуй что. Вишь, какой вёрткий малёк.
– Не уйдет.
Участковый рывком поднял паренька с пола и поставил на колени. В этот момент, щёлкнул замок и, чуть скрипя, отворилась дверь ближней к лестнице квартиры. Освещённая свечкой снизу, в проем просунулась голова старушки в чепчике.
– Неужто поймали вора, наконец?! – спросила голова, щурясь и пытаясь рассмотреть участников представления, но, похоже, ничего не видя.
– Бабушка, скотч дома есть? – спросил Семёныч
– Чего? – бабушка выставила руку со свечей вперед – Это ты, что ли, Петя? Не вижу ничего.
– Ну, я. – ответил Семёныч, и поднял фонарик – А это вы, Лизавета Ильинична? Я и сам ни черта не вижу.
Пока шло взаимное узнавание, Жорик принес из своей квартиры скотч. Участковый не скупясь перемотал им руки пленника выше запястий, захватывая браслеты.
– Поднимайся – он прихватил паренька за шиворот и помог ему встать на ноги. – Пошёл!
Сеня со своими ребятами обогнали конвой, на всякий случай перекрывая Нуколе выход из подъезда. Семёныч спускался последним, продолжая разговор со своей знакомой. У входа в подъезд тускло отсвечивал влажной от мороси белой крышей патрульный «козлик». При появлении группы захвата, водитель зажег фары, завёл двигатель. Потом он вышел и открыл заднюю дверь с решёткой.
– Ладно, мужики, дальше мы сами, – неожиданно потеплевшим тоном произнёс участковый. Он передал пленника водителю, потом приблизился к ребятам и пожал им руки. Следом за ним шёл Семёныч, стискивая своей клешней руки ребят.
– Жора – ты настоящий морпех!
Вадика Садового он хлопнул по плечу так, что его долговязая фигура пошатнулась
– А ты, парень, уже готовый опер!
Потом Семёныч подошел к Сене и жестом отвел его чуть в сторону.
– Закуришь?
– Нет, Семёныч, я ж не курю уже лет десять как…
– Ну, терпи. А я закурю, – он прикурил от зажигалки, затянулся и выдал мощную струю дыма себе под ноги. Прищурился на огонёк сигареты. Сделал еще несколько затяжек. Наконец заговорил:
– Ты, Сеня, сильно рисковал, знаешь?
– Знаю, Семёныч. А что было делать? – Сеня вздохнул и тут же закашлялся от табачного дыма. – Спасибо, что ребята мне доверились. Иначе бы сами всё это делали. Они упёртые, ты знаешь. И вот тогда исходы могли бы быть другими…
– То да… – согласился майор и тоже вздохнул. – Ну, ладно. Хорошо, что хорошо кончается. Об инциденте не звони никому. И ребятам скажи. Пусть помалкивают. Это не бомжи никакие, а настоящая бригада. Судя по всему, здесь у нас работают щипачи и форточники. Никитка их сейчас возьмет в кафешке. Но этот малёк и они – только хвостик ко всей бригаде. Так что дальше уж пусть органы работают. Ну, а вы кипяток и кашу разносите.
Семёныч стиснул Сенину кисть своей лапой и чуть толкнул плечом в плечо. Вслед добавил:
– Нитку к нам с материка дотянут к концу недели. Недолго в потёмках жить осталось.
– Не так уж плохо мы живём в потёмках – отозвался Сеня.
…К выходным похолодало. Ночью в горах выпал снег, а в посёлке подмерзли лужи. Ранним вечером в субботу «Зелёная гора» собиралась в актовом зале школы. В программе были близкие сердцу на тот момент песни страны, которой больше нет: «В далёкий край товарищ улетает», «Песня остаётся с человеком», «Морзянка» и тому подобные. Причиной обращения к этим песенным раритетам послужила долгожданная встреча школьников-волонтёров с их подопечными – стариками и инвалидами посёлка, из тех, кто мог хоть как-то самостоятельно передвигаться. Иными словами – со всеми теми, кто без помощи извне, скорее всего, не выжил бы в промозглых потёмках блокадного декабря. Идея встречи родилась стихийно из взаимного желания перевести общение из плоскости бытовой в экзистенциальное пространство. Дату специально назначили на 21-е декабря, чтобы скрасить самые ранние вечерние сумерки, переходящие в самую долгую ночь года. Девочки – Оля и Ксюша – даже разносили по адресам тексты песен, чтобы получился «хор поколений». Сеню радовало то, что весь этот энтузиазм прорастал в ребятах без какого-либо давления сверху, но совершенно естественно, как результат совместного преодоления невзгод. Трудно было не заметить, что и сами ребята – волонтёры – набрались за эти три с небольшим недели блокады такого жизненного опыта, которого ни школа, ни дом, ни тем более интернет обеспечить бы им не смогли. Сене даже удалось по случаю этого песенного действа выковырять Деда из его Голубятни. Тот по случаю выхода в свет (хотя и не электрический) даже приоделся и теперь сидел у входа торжественный, с удивлением озирая односельчан, – будто видел их впервые. Сеня, занятый приготовлениями, нет-нет да озирался на Деда – не приснилось ли ему это диво?
Сцену решили не задействовать. В зрительном зале, в центре сложили импровизированный «костёр» из разнокалиберных свечей, которые поприносили с собой и артисты, и сочувствующие. Вокруг «костра», на почтительном удалении концентрическими многоугольниками расставили стулья, скреплённые в ряд по четыре.. «Зелёная гора» расположилась в центре на туристических ковриках – пенках, которые за эти дни песенных посиделок постепенно скопились в школе.
Сеня уже готовился выйти на центр, чтобы объявить начало совместного песенного действа (язык не поворачивался назвать его концертом), когда почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку. Он обернулся и тут же попал в крепкие объятия Семёныча.
– Вот, Сеня, познакомься с Никиткой, свояком моим. Он сам захотел посмотреть на тебя и твоих бойцов. Вот пришли к вам…
Из-за спины Семеныча силуэтом появился невысокий человек. В дрожащем свете свечей трудно было разглядеть его черты. Но уж точно угадать в этой невысокой, хотя и ладной фигуре опера Сеня бы не смог. Человек пожал Сене руку.
– Хорошо сработали.
У него и голос был совсем не оперный, глуховатый. Сеня сразу вспомнил этот голос. Спросил
– А что с остальными?
– Накрыли всех. Они уже в СИЗО. А где ваши орлы?
– Да вон они. Стулья таскают. – Сеня поискал глазами ребят, но нашёл только долговязую фигуру Вадика Садового. – Ладно. Давайте уж после вечера я вас познакомлю. Нам начинать пора. Рассаживайтесь поближе и подпевайте!
С галёрки тем временем послышались редкие сначала хлопки, которые довольно быстро переросли в рукоплескания. Сеня еще раз кивнул Семёнычу и его свояку и протиснулся сквозь чьи-то спины к свободному месту за спинами «Зелёной горы». Он огляделся. Народу в актовом зале набилось намного больше, чем ожидалось. Кроме собственно участников пришли почти все школьники-волонтёры. С ними, по-видимому, их друзья или родственники, соседи, соседи соседей. Всё это напоминало Сене картинки из глубокого детства – проводы зимы, масленицу, какие-то языческие празднества со сжиганием чучела. Кто-то совсем незнакомый крепко сжимал его детскую ладонь, увлекая в хоровод вокруг костра, и тогда ему вдруг казалось в пляске бликов пламени, что все эти люди – его позабытая родня, И от этого ощущения на мгновение сладко замирало в груди.
– Друзья – начал Сеня и вдруг почувствовал, что голос срывается. Он откашлялся, нашёл глазами фигуру Деда и снизил уровень пафоса. – Ничего особенного не происходит, казалось бы... Но, потом, когда вернётся прежняя жизнь, и мы снова закрутимся в ее водоворотах, мы будем эти дни и вечера в потёмках вспоминать.
Сеня замолчал. Окружающие тоже притихли. Неровное пламя свечей отражалось в десятках зрачков, устремлённых к нему. Захотелось запомнить это мгновение…
– Да, мы будем вспоминать это время потому, что оно позволило нам – хоть и ненадолго, – но вернуться к нашим важным основам. Тем, на которых держится, наверное, наша человечность. Нас хотели испугать, оторвав от привычного комфорта и уюта, озлобить и сломать. Думали, что лишённые электричества, мы быстро откатимся в пещерный век, превратимся в дикарей, вырывающих друг у друга последний кусок хлеба Перегрызём друг другу глотки… А получилось всё наоборот. Мы вернулись не к дикарству, а к человечности. Хотя, я уверен, что те, кого мы, так называемые цивилизованные люди, считали дикарями только за то, что они лишены благ цивилизации, в чём-то гораздо богаче нас. Они, в отличие от нас, остались в естественной природе, а мы отгородились от неё искусственной. Ну да ладно. Я не против прогресса, и я не за возврат к лучинам… Просто иногда нужны такие проверки нам, детям интернета и мобильных сетей. Они нужны, чтобы не забывать кто мы такие и откуда мы родом. А сейчас мы, клуб песни «Зелёная гора», хотим вам спеть старые добрые песни, и ещё хотим, чтобы вы нам подпевали. Потому что у нас тут не концерт, где есть артисты на сцене и зрители в зале. У нас тут скорее хор вокруг костра…
Не успел Сеня закончить фразу, как «Зелёная гора» буквально грянула:
В далёкий край товарищ улетает.
Родные ветры вслед за ним летят.
Хор подхватили вначале несколько несмелых женских голосов, но уже на второй строфе к ним подключились мужские, и вот уже весь зал затянул:
Любимый город в синей дымке тает –
Знакомый двор, зеленый сад и нежный взгляд.
На словах последнего куплета дали свет. Лампочки в зале вначале мигнули и погасли, а потом уже засветились в полный накал. По расписанию включение ожидалось только к девяти вечера. На часах же ещё не было и шести. Сеня поискал глазами Семёныча. Нашёл. Тот развел руками:
– «Извини, высоковольтная нитка из Кубани пришла, как и обещали». «Ну вот и всё», – подумал Сеня и облегчения почему-то не испытал.
– Ой, свет дали! Мешает, – вторя его мыслям, проговорила Саша Глушко. Она обвела растерянным взглядом «Зелёную гору», которая жмурилась от яркого света, притихший зал, обернулась к Сене и спросила:
– Я выключу?
– Выключи, Саша. Мешает.