Почему-то в шестидесятые годы родители старались дать детям необычные, даже вычурные имена. Не все, конечно. Среди моих ровесниц огромное количество Оль, Лен, Наташ, Вер, Свет, Надежд. И всё же Жанны, Снежаны, Альбины, Вероники, Виктории, Инессы, Инги, Анжелы встречаются более чем часто.
Моя мама по этой части «переплюнула» всех. Меня зовут Женевьева. Женевьева Борисовна Сёмушкина. Сказочное сочетание! Поэтому я предпочитаю, чтобы меня звали Женька. Мама же, не желая совсем уж сдавать свои позиции, упорно называет меня второй частью имени – Ева.
Мой сын Антон на все мои мучения с именем смотрит философски и успокаивает:
- Ну, Женевьева, и что? Кто в твой паспорт заглядывает? Ты сорок лет спокойно прожила Женей-Евой. Вполне, между прочим, удобные имена от одной производной. Хуже было бы, если б тебя звали, ну, например, Даздрапермой. Как тогда тебя можно было б назвать? То-то же!
Я всегда соглашаюсь, что да, конечно, Женевьева лучше Даздрапермы, но всё же, всё же...
- И всё же больше всего на свете я хотел бы иметь собаку! – пытаясь подражать голосу Малыша из мультфильма про Карлсона, говорит сын, и мы дружно хохочем.
Моему сыну двадцать два года. Рост сто девяносто пять сантиметров, черные волосы до плеч, синие глаза и легкая небритость. Одним словом, внешность журнального мачо. Никто не верит, что мы мать и сын, потому что я, по словам Антошки «законсервировалась на возрасте двадцати пяти лет». Это он мне льстит, конечно. На двадцать пять я не выгляжу, а вот на тридцать пять, пожалуй. Это наследственное. Я ничего не делаю для «консервации». Мама в свои семьдесят тоже выглядит на десяток лет моложе. Причем всю жизнь она практически не пользуется косметикой. Время от времени мажет лицо оливковым маслом, а «на выход» чуть подкрашивает губы розовой перламутровой помадой.
Мама живет в удобной, как разношенные тапочки, уютной квартире. Такие из-за времени застройки все именуют «сталинками». Дом располагается в центре города, но окнами выходит на тихий скверик. В квартире две большие комнаты, гардеробная, которая похожа по размерам на комнату прислуги, огромная кухня и маленький балкончик, напоминающий ящик для цветов. С этого балкончика я в детстве любила смотреть демонстрации 1 Мая и 7 Ноября, проходящие по главной улице, кусок которой было видно из нашей квартиры.
Мы с сыном обитаем в новостройке. Так мама называет наш микрорайон, который был построен и заселен еще в конце семидесятых.
Квартирку мы приобрели с мужем, путем каких-то сложных и мало мне понятных действий, связанных с куплями-продажами-доплатами-разменами. Антошке тогда было три года, мне двадцать пять, поэтому, в силу возраста, в подробности мы не вдавались. Просто очень радовались, что теперь у нас своя квартира, с детской, спальней, гостиной и небольшой, но уютной кухней.
Когда сыну исполнилось восемь лет, и он окончил первый класс, мужа контузило заграничным наследством. В Германии умерла какая-то четырнадцатиюродная тетка его двоюродной бабушки и, не имея никого из родственников, ближе, чем мой муж, оставила ему дом в Гамбурге и счётец с шестью нулями. Муж уехал устраивать дела с наследством, да так и остался в Германии. Мы развелись, он великодушно оставил нам с сыном квартиру, и каждый Антохин день рождения присылал открытку с видами Гамбурга и сто евро в конверте.
Когда Антону исполнилось четырнадцать, я купила ему компьютер. С тех пор вся жизнь сына проходит в интернете. Сначала он просто шатался по сайтам, играл в игры, общался с друзьями. Теперь он оканчивает институт по специальности, в названии которой мне знакомы только два слова – «компьютерная техника…» и подрабатывает в какой-то фирме «сисадмином». Наша бабушка долгое время думала, что он работает на мясокомбинате специалистом по производству сосисок. Это страшно веселило Антона, но огорчало бабушку. Успокоилась она только тогда, когда внук расшифровал ей название своей должности и вкратце рассказал, чем занимается.
У меня есть три подруги. Люся, Тата и Маруся. Дружим с юности. Познакомились в педагогическом училище нашего уездного города, где получали специальность дошкольных работников – воспиток. Кстати, терпеть не могу, когда кто-то, кроме нас, так называет воспитателей детских садов. Уж вы то, дорогие мои, не имеете на это небрежение никакого права! Где-то я читала, что в столицах историко-архивное образование считается едва ли не эталоном вузовского гуманитарного образования. Ну, тогда дошкольное отделение педагогического училища нашего города являлось в восьмидесятые годы эталоном среднего специального образования.
Никогда потом мне не встречался коллектив, настолько сплоченный в едином порыве сделать из сопливых, зажатых, жеманных, грубоватых, легкомысленных, дремучих в своей невежественности, но писающих своей интеллектуальностью, талантливых и посредственных пубертатных девиц, цельные личности. Образование и воспитание было поставлено таким образом, что, несмотря на идеологическую обработку, обязательную в то время (восьмидесятые, самое начало десятилетия!), полученные знания упорядочивали общую картину пестрого мира, показывали способы влияния не только на детей-дошкольников, но и на свою жизнь. Наша классная руководительница – молодая, ироничная, очень умная, добрая и любящая нас какой-то материнской любовью всегда говорила:
- Девочки, вы можете не быть психологами, но знание психологии всегда поможет вам в любых жизненных ситуациях. Вы можете не быть математиками, но знание математического анализа поможет вам просчитать свои действия. Вы можете не быть художниками или литераторами, но умение рисовать, составлять композиции из предметов, цветов, слов, предложений помогут вам творчески выразиться всегда, когда другого выхода энергии, как положительной, так и отрицательной, нет.
И вообще, воспитатель – это самая творческая профессия, какую я знаю. Поэтому готовили нас так, как готовили бы лучших представителей человечества к встрече с инопланетными братьями, а может и сестрами вместе взятыми.
В результате мы получили очень и очень хорошее гуманитарное образование. Почти все после этого закончили вузы. В детском саду из нашей группы в двадцать семь человек работают пятеро. Остальные трудятся в самых разных областях. Самое интересное, что все мы честно хотели сеять разумное, доброе, вечное в неокрепшие души и головы дошколят, попутно вытирая им носы и зорко следя – нет ли сыпи на розовых попках и щечках. Просто сложилась жизнь у всех по-разному. Или, может, мы её так сложили…
Люся
Люсьена всегда была красива какой-то испанской красотой – черные глаза и брови, смуглые щеки, яркие губы и, при этом – умри всё живое! – натуральная блондинка! Чудо природы! Кавалеров не было отбоя с самого нежного возраста.
Родители Люси работали в театре, поэтому закулисную жизнь она знала лучше, чем какую-либо другую. Драмы, трагедии, комедии на сцене плотно переплетались с жизненными спектаклями служителей Мельпомены.
Мама Люси была скромной симпатичной бухгалтершей. Выйдя замуж в восемнадцать лет по большой любви, она наивно полагала, что все окружающие так же чисты помыслами, верны своим супругам и счастливы в браке как она. Её муж, Люськин отец, жгучий красавец и сердцеед, не пытался ее в этом разубедить. Не в его это было интересах. Он работал осветителем, и его небольшая каморка над сценой сотрясалась от шекспировских страстей. Дочь они оба обожали. Люсьеной ее назвал отец, а мама сократила до Люси.
Когда же Люся подросла, усиливающиеся знаки внимания поклонников испугали родителей. Мама боялась, что дочь рано выскочит замуж и будет потом, обвешенная сосками и пеленками получать заочное образование. А то и уедет куда-нибудь. Пусть лучше учится. Отец же, видя зачатки своего необузданного и любвеобильного темперамента в дочери, боялся, что та пойдет по «кривой дорожке» любовных утех и «испортится». Пусть лучше учится.
Учиться Люсьена захотела в театральном и причем, обязательно в Москве. Она видела себя на сцене, в кино, на афишах. Она хотела играть и блистать. Все страшные опасения родителей были готовы исполниться. Они дружно сказали: «НИ-КОГ-ДА!» И Люська, порыдав с неделю, поступила в педагогическое училище родного города.
Она хорошо училась. Была заводилой в проказах. В небольших студенческих спектаклях и сценках была звездой, пела под гитару и фортепиано низким, хриплым сексуальным голосом. Самая первая из всех девчонок познала радости секса и снисходительно выслушивала наш платонический скулёж и повизгивание.
Женькой стала называть меня именно Люська. Мне нравилась её безбашенность, рисковость и яркость. В ней всегда всего чуть с перебором. Всего, чего не хватало мне.
Люсьена, несмотря на то, что осталась, как хотела мама, в родном городе и получила педагогическое – «безопасное» образование, как хотел папа, не оправдала их надежд и чаяний.
В восемнадцать выскочила замуж, тут же родила Катьку, тут же развелась. Тут же снова влюбилась. Опять замужество и рождение второй дочери – Ксюшки. Бурная жизнь со вторым мужем могла бы стать темой для сериала: любовь, драки, уезды-приезды-переезды, опять любовь и опять бурные выяснения отношений. Когда же муж запил, любовь сконцентрировалась на небольшом пятачке постели в его трезвые периоды, а ненависть выплескивалась за стены квартиры, разрушала всё вокруг. Люська играла свою жизнь как на сцене, не жалея себя и потрясая зрителей. Только это всё-таки была не сцена. Зрители не выдержали накала страстей…
Родители как-то быстро осели, постарели от переживаний и от чувства вины, что не дали дочери когда-то идти своей дорогой, от осознания того, что дочь несчастлива и ломает свою жизнь как ненужную игрушку.
Сначала умерла мама. Потом, спустя совсем немного времени, отец.
Люська выгнала мужа и осталась одна с детьми.
В безрадостные и голодные девяностые, похоронив бывшего мужа, который вдруг возомнил себя крутым бандитом и сгинул в криминальных разборках, Люся стала решать, как выжить. Заняв у тётки страшную сумму – два миллиона, стала челночить. Раза три её грабили. Не одну, конечно, а весь автобус, набитый клетчатыми сумками и тетками-челночницами. Она озлобилась, научилась «разбираться», «давать на лапу», пить водку «с морозу», «с устатку» и просто так, «для души». Затем, влезла в какое-то тёмное дело и, чуть было, не села в тюрьму. Помогло то, что у неё было две малолетние дочери и что адвокат, которого пришлось нанять, был профессионалом – раз и влюбился в неё без памяти – два.
Так в жизни Люсьены появился «спонсор». Адвокат, Дмитрий Сергеевич, вытащил её из малоприятной ситуации, не взяв за труды ни копейки. Мало того, он стал помогать ей материально и морально, как только мог. Благодаря ему Люся закончила платное отделение юрфака университета, защитилась, поработала помощником адвоката, подучилась адвокатским хитростям и открыла свою контору, благодаря связям и протекции Дмитрия Сергеевича, которого она уважала, ценила, но – увы! – так и не смогла полюбить.
Маруся
Мария приехала из небольшого пригородного посёлка, где жила с отцом, мачехой и сводной сестрой. Когда-то я думала, что в сказках преувеличивают злобность мачех. Оказалось, что нет.
Родители Маруси развелись и «поделили» детей. Брат стал жить с матерью, а она – с отцом. Отец скоро женился на женщине, у которой была своя дочь. И сказка стала былью.
Мама Марии уехала вместе с сыном к родственникам на Украину. Но скучала по дочери, тосковала по родным местам и года через три вернулась назад. Однажды встретив бывшую соседку из поселка, мать узнала, как «сказочно» живет ее дочь. Ужаснувшись, она хотела забрать её к себе. Но закон таков, что ребёнок может сам выбирать с кем из родителей жить только с четырнадцати лет. «Сказка» продолжалась ещё четыре года, но Маруся уже знала, что скоро-скоро-скоро она уедет от ненавистной мачехи и слабовольного спивающегося отца, и стойко переносила всё.
На следующий же день после четырнадцатилетия она тайком собрала узел с вещами и на попутках приехала в город, к маме и брату. Не став доучиваться в поселковой школе, чтобы – не дай Бог! – не попасть обратно в «отчий дом», закончила в городе восьмилетку и поступила в педучилище.
Внешность Маруси один в один напоминала тогда Настеньку из сказки «Морозко»: та же коса до пояса, кроткий взгляд из-под пушистых ресниц, тихий голос. Но за всем этим чувствовалась такая жизнестойкость, «самость», что никто и никогда не сказал бы про неё «бедняжечка». Училась она средне, но старалась. В нашей компании была самой младшей, но самой умудренной всей своей небольшой, но нелегкой жизнью. Вряд ли она сама понимала эту свою мудрость. Не было в ней перед нами снисходительности, как в Люсе. И не торопилась она жить и любить.
После училища поработала «воспиткой», продолжая жить с мамой и братом в общежитии. И замуж вышла едва ли не позднее нас всех. И избранник её, по всем сказочным канонам оказался идеальной её половинкой. Вот только жил тоже не в хоромах, а в той же заводской общаге.
Работая в детском саду, невозможно было получить квартиру, тем более купить. Мария ушла работать в заводоуправление, окончила институт, да так и не вернулась уже в детский сад. Муж ушел работать в какую-то фирмочку и неожиданно очень преуспел в частном бизнесе. Это позволило счастливой паре выстроить себе «терем белокаменный», как мечтали они когда-то, тесно прижавшись друг к другу, на тесном диванчике в восьмиметровой общаговской комнатке.
Тата
Татьяна тоже приехала в наш город издалека. Её мама совсем молоденькой девчонкой отправилась на целину и там нашла себе мужа – гарного хлопца, с чубом, гармонью и на тракторе. Жить стали с родителями мужа. Работали, растили троих детей. Однажды уехали в гости к друзьям в соседнюю станицу, а когда вернулись домой – горе накрыло их саваном. Сгорел дом вместе с родителями мужа и младшим сыном, которого оставили на них. Отец Татки страшно запил, почернел, замкнулся. Мама же собралась быстро – что там собирать-то – пепелище, забрала детей, мужа и вернулась на родину. Так Тата появилась в моей жизни.
Она опоздала к началу занятий в училище и пришла туда только в ноябре. Как раз хоронили «дорогого Леонида Ильича» и у нас была траурная линейка. После нее нам представили новую ученицу. В нашей группе все девчонки были дружными, приветливыми, но холодный взгляд пронзительно голубых глаз новенькой заставил всех как-то нервно сглотнуть и сжаться. Только я почему-то встала и, поведя рукой, предложила ей сесть рядом со мной. «Если б ты знала, как я была тебе благодарна тогда» - до сих пор смеется Татка, - «Я ведь просто обмирала со страха – все уже сдружились, а тут я!». Вот такая у нашей Татьяны защита: кто-то трясется, как заячий хвост, мямлит и краснеет в непривычной ситуации, а она становится похожа на мраморное изваяние Афины-воительницы. Подбородок выдвигается, плечи распрямляются, взгляд леденеет и становится тяжелым, каким-то «прокурорским»… А на самом деле Тата очень милый и домашний человек. Она обожает своих сыновей-погодков, страшно ими гордится, но никогда не показывает этого и может сурово отчитать.
Татка прекрасно все делает своими руками. Нет, наверно, такого рукоделия, которое она не освоила. Даже на коклюшках плести умет!
Мы в один год с ней вышли замуж и родили сыновей с небольшим интервалом – Тата на три месяца раньше меня. Время было небогатое, и скудные магазинные прилавки приводили в уныние. Однажды мне удалось каким-то чудом приобрести сказочной красоты журнал – «Бурда мода». Мы обмирали от зависти, разглядывая наряды на глянцевых страницах. На одном развороте красовались фотографии милых детишек в ослепительных комбинезончиках. Я завистливо вздохнула, а Тата забрала у меня журнал. «Дай ненадолго. Хватит вздыхать!». Через три дня наши мальчишки, мой Антошка и ее старший – Федька, щеголяли всем на зависть в комбинезонах, сшитых Татой по выкройкам журнала.
С тех пор Татка всю одежду шьет сама. Сначала шила по журналам, потом, окончив курсы кройки и шитья, стала придумывать модели сама. При этом она терпеть не может слово «портниха», для нее это оскорбление. Однажды Таткин муж получил за это по физиономии. А рука у Татьяны тяжелая, как и взгляд. С тех пор он зовет ее «свободный художник».
У Таты свое ателье - мастерская и небольшой магазин-бутик «Татьяна». Все жены чиновников нашего города почитают за счастье там одеваться, а уж если сама хозяйка сшила или связала вещь, то это для них предмет особой гордости.
Вот такие у меня подруги. Не скажу, что мы встречаемся часто. Зато перезваниваемся каждую неделю, раза два – три в год собираемся на девичники, просто так без повода. Ну, и конечно, на дни рождения.
Мама зовет нас «Четыре мушкетерши». Ах, мамочка! Все наши безумные мушкетерские подвиги остались где-то в другой жизни! Там было так захватывающе интересно все вокруг, глаза блестели, дыхание замирало и даже холодели ладони от предвкушения будущего – головокружительного, небывалого!
«Будущее!
Интереснейший из романов!
Книга, что мне не дано прочитать!
Край, прикрытый прослойкой туманов!
Храм, чья постройка едва начата!»
Всегда любила это стихотворение Брюсова, но сейчас воспринимаю эти строки как что-то прекрасное, но уже ушедшее…
Здесь и сейчас. Какое будущее у сорокатрехлетней женщины? Ну, нет, есть, конечно. Сына женить, внуков дождаться, увы! – похоронить маму, а затем тихо стариться самой, встречаясь в парке с подругами, по выходным стряпая пироги, дожидаясь в гости сына с семьей…
- Мам! Мам-а-а-а! Я же просил разбудить меня в семь! У меня будильник накрылся шестеренкой! На тебя была вся надежда! А теперь я опоздал жутко! Нет тебе доверия, Женевьева Борисовна!
Лохматая голова сына заглядывает в мою спальню.
- А что, уже семь?
- Уже полвосьмого!
- Ой, Тосик, прости, пожалуйта!
- Прости… Придется теперь тачку брать. Непредвиденный расход. Хотели в кино завтра с Лерой сходить. Что за жизнь такая! И завтрака нет! Даже зубы не успеваю почистить…
«Бу-бу-бу», «блям-блям-бух», «топ-топ-хлоп».
По утрам, даже если будильник работает, мать целует в макушку, к завтраку свежеиспеченная шарлотка и, любимая с детства, жидкая манная каша с большим куском сливочного масла, даже тогда мой сын напоминает старого, разочарованного жизнью, брюзгу. А сейчас «бу-бу-бу» - ворчание, «блям-блям-бух» - попытка что-нибудь сжевать на кухне, «топ-топ-хлоп» - сердитый уход.
У сына сегодня «работа субочая». Так он называл мои рабочие субботы, когда был маленьким.
Ну, ладно! Нема за що переживать, как говорит Татка. Я знаю, что уже через полчаса сын позвонит и жизнерадостно проорет в трубку, чтобы я «не парилась» по его поводу.
- Что же делать, если я у тебя такой уродился. Уродился, значит в некотором роде, урод. По утрам. Иногда. Очень-очень иногда! Я тебя люблю и целую, мамуль!
Повалявшись еще пятнадцать минут, я встала, потянулась, накинула легкий халатик и стала бродить по квартире. Люблю утром быть дома одна. Неспешно переставлять книги и безделушки на полках, распахивать шторы и форточку, поливать цветы и разговаривать с ними, прошлепать в душ и изображать в нем рекламных красавиц, растирая пушистой мочалкой душистую пену. Потом закутаться в огромное полотенце и, так же неспешно, потягивать на кухне свежесваренный кофе…
Сегодня у Маруси День рождения и мне предстоит встреча с подругами. А также с близкими и дальними родственниками, приятелями, соседями, сослуживцами Маруси и ее мужа. Даже когда Маруся и Егор жили в тесной общаговской комнате, они умудрялись принять у себя за один вечер огромное количество разночинного народа. Все тянутся к ним, приходят вновь и вновь, и с радостью, и с горем. Словно, попав однажды в поле притяжения их дружной семьи, начинают кружить на близких орбитах. И каждый твердо уверен, что их орбита – самая близкая!
А вот я так не могу. Мне нужно время от времени быть одной: почитать, помечтать, помолчать, послушать тишину…
Первый звонок телефона – сын, с реверансом за утреннее бурчание (ну, кто бы сомневался!). Второй – мама, с приветами «девочкам» и наставлениями о соблюдении ПДД. Третий – Люська, с уверениями, что в этот раз она точно заедет за мной вовремя. Четвертый звонок – Татка, с приказом быть у нее немедленно.
- Таточка, я только что из душа. Кофе не пила, в порядок себя не приводила. Что значит «приезжай немедленно»?
- Кофе мы вместе попьем. А сейчас – живо ко мне! Это срочно и безотлагательно, а то не успеем к Марусе.
- Господи, до вечера уйма времени!
- Это ты сейчас к кому обращаешься?
- Тат, Люська за мной должна заехать…
- Заедет ко мне в лабаз и мы отправимся вместе.
- А подарок…
- Возьми с собой!
- С тобой невозможно спорить!
- А это ты спорила сейчас?
Через полчаса такси довезло меня в центр города. Бутик «Татьяна» - лабаз - находится на первом этаже старинного купеческого дома.
Купец Агафонов был богат, влюблен в свою молодую жену, из-за этого чудил и решил выстроить дом, коренным образом отличающийся от всех купеческих домов города.
У этого дома нет углов. Нет, не так. У этого дома странная архитектура. На двух противоположных по диагонали сторонах – роскошные подъезды – парадные, а на двух других – высокие полукруглые окна, а еще лепные эркеры на втором этаже, чугунные узорчатые балконы на третьем и башенки с флюгерами на крыше. Этот дом выглядит настолько «ненашим», сказочно-европейским, что напоминает сливочную розу, которую вместо торта водрузили на ржаной каравай.
Многие купеческие дома снесли в известные всем времена, но этот не тронули. Я всегда называла этот дом «кусочек НЭПа в советском строе». В нем всегда располагались какие-то «антисоветские» заведения, как то: ювелирный магазин, меховой салон, косметический кабинет, дорогущий ресторан морских деликатесов «Солярис»… Дольше всех продержался меховой салон. Он гордо нес свою облезлую вывеску даже тогда, когда кроме искусственного меха и рахитичного недокормленного каракуля там ничего не осталось.
Тата сначала арендовала его, а затем выкупила. Серовато-зеленая потертая вывеска «Меховой салон «Лисица» сменилась на стильную вязь «Ателье-бутик «Татьяна».
С другой стороны дома процветала гостиница «Европа» (а как иначе?), под которую были выкуплены остальные этажи необычного дома. Татка же занимала по половине первого и второго этажа. Наверху – мастерская, внизу – примерочные, торговый зал и кабинеты.
Тата у входа курила тонкую коричневую пахитоску и сладковатый дым вуалью прикрывал ее лицо. Увидев, как я выхожу из такси, она разогнала ладонью дым, улыбнулась и шагнула мне навстречу.
- Ну, привет еще раз! Пойдем ко мне.
Я зашагала по торговому залу, здороваясь с девчонками-продавцами, потому что всех знала лично. Кадровое агентство, в котором я работаю, специализируется на подборе персонала в частные фирмы, магазинчики, ателье, нянь, горничных, репетиторов в семьи. Конечно, помощниц по обслуживанию клиентов в зале помогала набирать в бутик подруги я.
Усевшись на белый кожаный диван в кабинете Татки, я встревоженно уставилась на нее.
-Татуся, что-то случилось? Какие-то проблемы?
- Проблемы есть всегда, Женечка. Но сейчас я бы хотела поговорить не о своих, а о твоих проблемах.
Я вытаращила глаза.
- Моих? У меня их есть?
- Послушай, Жень. Мы тут с Марусей встречались недавно. Решали кое-какие вопросы перед ее торжеством…
- М-м-м! Умопомрачительный наряд будет у Маруськи!
- Будет, будет. Слушай, потом мы с ней поболтали за рюмкой чая…
- И?..
- Женечка… Тебе совершенно необходимо устроить свою личную жизнь… Тебе нужен мужчина, чтобы влюбиться, чтобы в тебя влюбились. В последнее время ты как-то уже настроилась на внуков и на пенсию. А ты еще совсем молодая женщина!
Вот тебе и раз! Все мои утренние благостные размышления цинично растоптаны одной лишь интонацией любимой подруги! Я даже рассердилась немного.
- Ты что, Татьяна Павловна, сорвала меня для того, чтобы сказать, какая я несчастная, одинокая и предпенсионного возраста?
-Это ты считаешь себя предпенсионного возраста! Тебе нужно встряхнутся! Помнишь, какая ты влюбчивая всегда была! Мы даже звали тебя…
-…Влюбчивая ворона, как в мультфильме.
- Ты такая тогда становилась живая, активная, тебе все удавалось!
- Я и сейчас на удачу не жалуюсь.
- Можешь, конечно, считать, что мы лезем куда не просят, но просто познакомиться с человеком ты можешь?
- Час от часу не легче… Что за человек? Что вы там напридумывали?
- Слушай, сегодня Маруся пригласила каких-то партнеров Егора по бизнесу. Один из них, говорит, потрясающий мужик! Богатый, красивый, хо-лос-той! Ну, если точнее – разведенный.
Ага! Боится, что съехидничаю по поводу глубокого холостячества! Холостяк и в тридцать лет звучит как диагноз, а уж в сорок… Ишь ты, разведенный. Сто пятьдесят шестой раз с очередной «гражданской» киской? Или зайкой? Как они их всегда, девиц своих, называют, чтоб в именах не путаться?
Видимо глубокий скепсис отразился-таки на моем лице и Татка вознегодовала.
- Что ты за чучело такое! Трудно тебе с мужиком познакомиться? Узнать чуть ближе? Может это судьба?
- Тат, тебе ли не знать, про мои попытки осчастливиться? Чем все заканчивалось?
- Женя…
После вероломной эмиграции любимого мужа в сытую Германию, я отходила почти четыре года. Мне казалось, что жизнь закончена раз и навсегда, а веселые немецкие открытки с разноцветными, похожими на конфетные обертки, евро, которые Виктор стал присылать Тошке на дни рождения, были как ржавые гвозди, которые забивали мне прямо в сердце.
Человек уникален тем, что может забывать. Неприятные воспоминания оседают где-то на самом дне памяти, постепенно слеживаясь в плотную субстанцию, которую нет никакого желания расковыривать. То же, что остается сверху – светлое, слегка терпкое, как хорошее белое вино: радость и счастье, которые испытывал когда-то, легкая грусть и сожаление о былом, а еще предчувствие чего-то нового и будоражащего.
Так и я, однажды вдруг поняла, что свободна. Свободна от своей обиды на мужа, свободна от любви к нему, от переживаний и тоскливого чувства брошенности.
Сыну исполнилось тогда двенадцать. Не было у него ужасов пубертатного периода, и я со спокойной совестью уехала в пансионат у моря по путевке, «упавшей» неожиданно и, как я долго думала, судьбоносно, в мои руки.
Влюбчивая ворона широко раскинула свои крылья внутри меня и вожделенно каркнула, увидев ЕГО. Он сидел за тем же столиком в пансионатской столовой, что и я. Он был, хотите верьте, хотите нет, полковником. Высокий, широкоплечий, по-военному подтянутый, улыбался, как счастливые строители коммунизма на советских плакатах. Одним словом, я потеряла голову. Он тоже, кстати. Потом говорил мне, что просто не смог есть, когда я зашла в столовую и села за его столик. Курортный роман завертелся так стремительно и жарко, что мы не заметили, как пролетел отпуск.
Он был женат, конечно. Года три меня это не останавливало. Я таскалась к нему в Москву на чужие дачи, съемные квартиры и в гостиничные номера. Вообще ничего нового. Фильмы, книги, песни про это знают все бабы России. Да что там, просто все бабы…
Итак, карусель любви начала тормозить так же стремительно, как когда-то раскрутилась.
- Это ты еще долго продержалась, Жень, - сказала тогда Люська, - Курортные романы, вообще-то не должны длиться так долго. Муторно, когда все так затягивается.
Она была абсолютно права. Я, по-инерции, пострадала с месяц, а потом поняла, как прекрасно просто жить, не ожидая звонков, не подгадывая, как бы взять отгулы, чтобы съездить к любимому, не строя планов и не разочаровываясь от их неосуществимости. Песня о любви к женатому закончилась.
Попыткой номер два (если не считать законного мужа) в погоне за женским счастьем стал грек. На минутку, его звали Морфеус. Морфеус Зервас. Люська хохотала над его именем и подначивала меня: «Ну, теперь ты должна тоже имя сменить. Тринити вполне подходяще!»
Познакомила меня с Морфом все та же Люська. Она ездила отдыхать в Грецию и закрутила роман с его братом – Андреасом. Зервасы занимались туристическим бизнесом. Богатых, да и не только богатых, россиян в Грецию всегда ездило предостаточно, вот на них-то и делали ставку братья. Оба хорошо знали русский язык и особенности нашего менталитета, так как рождены были в Советском Союзе и первые двадцать лет в нем и прожили. Как только Михаил Сергеевич произнес впервые заветные слова «ускорение и перестройка» и в воздухе явственно запахло свободой передвижения по миру и глубоким кризисом и нищетой, семья Зервасов покинула СССР и вернулась на историческую Родину.
Никогда не интересовалась за время нашего знакомства с Морфеусом, как им удалось добиться благосостояния. Знаю лишь одно – братья были богаты и успешны. Мне льстило, что симпатичный грек в меня влюбился. Хотя, надо сказать, меня всегда брала оторопь от смуглых черноглазых мужчин. Какое-то неосознанное сопротивление их вкрадчивым ухаживаниям. Во всех мужчинах налет воспитанности и цивилизации достаточно тонок, а у восточных (а греков я всегда относила именно к восточному типу мужчин) это даже не налет, а тонкий набрызг, который призван усыплять внимание глупых доверчивых европеек. Потому что гречанку фиг обманешь маслеными взглядами. У нее иммунитет и куча бдительных родственников. Нравится – женись, а так – ни-ни, нечего взгляды разбрасывать!
Поэтому, хотя мне и нравились ухаживания, да и, чего притворяться, подарки, относилась я к ухажеру чуть настороженно, словно ждала какого-то подвоха. Ну и дождалась.
Однажды мне устроили романтичную поездку на Закинф. Пропахший соснами и розмарином сказочный остров, невероятные пейзажи и волшебная лазурно-голубая вода были так прекрасны, что сердце щемило. Морф арендовал парусник, стилизованный под пиратский корабль и мы отправились на морскую прогулку.
Все было прекрасно – пейзажи, парусник, еда и вино, красивый мужчина… Который сказал, что готов на мне жениться, хочет, чтобы я родила ему детей, но места для моего сына в этой сказочной жизни не было. Предлагалось посылать ему открытки с видами Греции и деньги до совершеннолетия. А меня ждала ослепительная судьба жены богатого бизнесмена и другая жизнь с другими детьми, подругами, привычками…
«Вот сволочь! – экспрессивно восклицала Татка каждую минуту моего достаточно короткого рассказа, - Да, чтоб ему там пусто было, в его Греции!» А я даже не расстраивалась особо. Приключение было интересное. И замуж я, откровенно говоря, не собиралась. Особенно за Морфеуса Зерваса. Я су, кириос Зервас!
Спокойно и размеренно я жила года два. Потом Маруся привлекла меня к воспитанию старшего сына. Егор тогда уехал на три месяца по какому-то бизнес-проекту в Чехию, а Маруся, будучи беременной вторым ребенком, неожиданно попала в роддом на сохранение.
- А у Сенечки тренировки, понимаешь! Я так боюсь, что он пропустит все, на турнир не попадет. Знаешь, как там у них, в спорте, все строго! – ныла слезливая из-за беременности Маруся.
Для Маруси существовали трое идеальных мужчин: муж, сын и президент Путин. Путин занимался дзюдо. Мужу было поздно начинать спортивную карьеру, а сыну – в самый раз. Так Сеня с пятилетнего возраста стал заниматься президентским видом спорта. Арсению Егоровичу на тот момент было уже восемь лет, и он начал выступать на соревнованиях.
Вообще-то большинство современных российских школ дзюдо принимают детей в группы начальной подготовки с семи и даже с десяти лет, но Маруся нашла школу с программой для пятилеток. Почти три года малыши занимались просто общефизической подготовкой. Тренировки с бросками начались, когда детям исполнилось по семь-восемь лет. Тренер был явно не дурак, желающий просто сорвать бабла с родителей. Он даже отсеял из секции пару-тройку балбесов, не слушая уговоров, а то и угроз папаш и мамаш неудавшихся дзюдоистов. Теперь предстоял городской турнир. Тренировки пропускать было нельзя. Марусе нельзя было волноваться. Я решилась приложить руку к воспитанию будущего чемпиона, а может даже и президента России.
Три раза в неделю я отвозила юного спортсмена во Дворец Спорта на тренировку, а сама устраивалась с какой-нибудь книгой в большом стеклянном вестибюле, рядом с пальмой в деревянной кадушке. Однажды, когда у меня было «подплинтусное» настроение, я подумала печально, что являюсь таким же раритетом шестидесятых годов, как эта старая пальма в рассохшейся кадке. И тут же наткнулась на заинтересованный взгляд молодого парня, стоящего у гардероба с большой спортивной сумкой. Когда я ждала Сеню в следующий раз, парень подошел, и мы познакомились. Его звали Алексей Светлов. Он был звездой нашей команды по ватерполо. Я этого не знала. Если честно, я даже не знала, что в нашем городе есть такая команда и такой вид спорта.
Мы стали флиртовать друг с другом. Назвать полноценными ухаживаниями его заигрывания было нельзя. На влюбленность мои чувства тоже мало походили. Но когда мы стояли рядом и болтали о пустяках, казалось, что воздух дрожит от токов вожделения, исходящих от нас. Я не устояла. Ну, кто бы не поддался на провокацию, когда тебе тридцать пять, а ему двадцать, когда от страсти и желания темнеет в глазах. И тем более, у тебя нет никаких далеко идущих и, упаси Бог, матримониальных планов на этого юного ловеласа, а он понимает это и ведет себя абсолютно расслабленно, не боясь угодить в силки брака. Чистый, незамутненный, неразбавленный секс.
Конечно, это не могло продолжаться долго. Мы были слишком далеки друг от друга по времени рождения, по привычкам, по образованию, по образу жизни. Где-то месяца через три стали тяготиться друг другом, встречались все реже. И вот однажды, забирая Сеньку с тренировки, я увидела Алексея с какой-то невысокой худощавой девушкой, которую тот обнимал за талию и что-то говорил ей, а она не отрывала восторженных глаз от его лица. Я улыбнулась ему и незаметно вздохнула с облегчением: «Ну, Женевьева Борисовна, хватит с вас сладеньких мальчиков!».
К этому времени Маруся благополучно родила девочку, вернулся из командировки Егор, и сам стал отводить сына на тренировки. На турнире Арсений занял первое место.
(Продолжение следует)