-4-
Находились и здесь парни, желающие проводить меня домой, но мне никто не нравился. А может быть первое время я стеснялась незнакомого общества. Ещё в начале моего приезда мне понравился один парень, но он в встречался с луговской девушкой. Бывало, иду я со второй смены в 12 часов ночи, уже прошла железную дорогу, лес, поднимаюсь в гору по протоптанной дорожке. Выхожу на дорогу, а навстречу - парочка. Этот парень провожает свою девушку из Наумово в Луговое. В апреле, когда мы всей семьёй жили в отремонтированном доме, меня встречал с работы, со второй смены один наумовский парень. Я забегала домой, говорила маме, что схожу на луг, переодевалась. Ночь - а на лугу полно молодёжи, поют, танцуют. Мне кажется, тогда люди, особенно молодёжь, открыто радовались жизни, не было ни зависти, ни злобы.
Начиналось новое время - 11 лет прошло после войны. На пустом месте выстроили новый клуб! В субботу и в воскресенье, иногда в плохую погоду туда со всей деревни подтягивались жители. На потолке висели керосиновые фонари, ведь электричества ещё не было. В большом помещении вдоль стен поставили скамейки. Собиралась молодёжь и родители молодых людей. Хотя родители, в основном, состояли из одной матери-вдовы. Где были мужья? Кто расстрелян перед войной, кто погиб на фронте, а кто умер от голода и непосильной работы в трудармии. Осталась одна радость у этих ещё молодых вдов - их дети, у кого двое, а у кого всего один ребёнок. Почти все дети войны - полусироты или сироты. Действительно, с горем пополам за эти десять лет, дети выросли, превратились в красивых парней и девушек. В каждодневной суете, в колхозе, дома ли, женщины и не видели своих повзрослевших детей. Здесь, в клубе, они могли полюбоваться на сыновей, дочерей, отдохнуть, поговорить, всплакнуть, вспоминая свою молодость и своих любимых мужей, так рано ушедших навсегда. Нам, молодым, тоже находилось место в просторном помещении. Удивительно, но зазвучала музыка - нашлись гармонисты, откуда-то появились и гармошки.
В Наумово депортировали много семей из Гоффенталя, из Ростовской области. Возможно, им в своё время удалось привезти музыкальные инструменты. В деревне жили две мои тёти - Каролина и Паулина Клинк, возрастом примерно по 55-57 лет. Они всюду приходили играть со своей гармошкой и с бубном. Устраивали концерты в клубе, вечера с танцами, песнями: русскими и немецкими, частушками. Какие вальсы играли! Тётушек приглашали играть на свадьбах в Наумово и в других деревнях. Подрастали ребятишки. У кого обнаруживался музыкальный слух, приходили брали уроки музыки у тёти Каролины. К этому времени местное население привыкло к немцам, сдружились дети, молодёжь, да и взрослые постепенно преодолевали неприязнь друг к другу.
В кругу молодёжи образовывались пары. Молодые стеснялись своих матерей и друг друга. В обществе, в клубе, не показывали вида, что что-то их связывает. Парни провожали девчонок домой, постоят вдвоём и расходятся. Утром рано нужно идти на работу. Я чувствовала, что с каждым днём моя жизнь меняется, словно кто-то невидимый направлял её в надлежащее русло. О своих душевных терзаниях, сомнениях, страхах я не рассказывала никому. Мамы своей стеснялась, у нас в семье как-то и не принято было говорить о своих чувствах. Молча страдала, переживала, но не знал об этом никто - ни сестра Маша, ни самая близкая подруга тех лет Эрна.
Меня встречал с работы уже другой парень, в клубе мы держались вместе, провожал домой, но не нравился он мне так же, как и первый. Я быстро и с ним распрощалась. Находились и другие провожатые, и наумовские парни, и луговские. В конце концов, мне надоели все ухаживания, в клуб я ходить перестала. В глазах всё время стоял тот парень, который провожал луговскую девушку. Но ни одна живая душа не знала об этом. К Эрне ребята тоже подходили. В одно время она подружилась с парнем, но вида ему не показывала, что ей нравится другой. Вот такие мы были зажатые, стеснительные, боялись говорить и даже думать о своих чувствах.
Скоро я обратила внимание на то, что нравившийся мне парень перестал провожать свою девушку в Луговую. Я их не встречала по ночам, когда возвращалась домой одна с работы. В клубе мне было неинтересно, после работы я сразу ложилась спать. Мама моя радовалась, что я дома, она жалела меня и хотела, чтобы я высыпалась и чувствовала себя хорошо. Но продолжалось моё затворничество недолго. В воскресенье 19 мая моя сестра Маша и Эрна уговорили меня пойти в клуб. Этого парня я увидела там одного, без подруги, но сторонилась его, старалась не замечать, не разговаривала с ним. Я очень его стеснялась. Как-то так получилось, что домой мы пошли вчетвером: Эрна со своим парнем, я и тот, кому я тайно симпатизировала. Мы дошли до переулка, где нужная мне дорога сворачивала налево. Тот парень жил на одной улице с Эрной, его домик находился через дорогу.
По моим представлениям, они должны были идти дальше все вместе, втроём. Но видно свыше уже вмешались в ход событий; меня пошли провожать все трое. Иду и думаю: " Ну ладно, Эрна со своим другом идут меня провожать, а этот-то зачем с ними? Ах, я совсем забыла, он ведь в Луговую пойдёт!» Такие лихорадочные мысли проносились в моей голове одна за другой. Я не помнила, каким образом исчезли Эрна со своим кавалером, а я осталась одна с этим симпатичным парнем. Звали его Эмиль Фихтнер.
Этот парень и оказался моей судьбой на всю оставшуюся жизнь. Он стал и отцом моих детей. Рука об руку мы прошли с ним все испытания, выпавшие на нашу долю. Вот и пошёл отсчёт времени - с этого вечера 19 мая 1956 года мы стали с ним встречаться. Я сначала не верила, сомневалась, думала, что это шутка или это ненадолго, считала его другом той девушки с Луговой. Но Эмиль встречал меня регулярно. Каждый вечер, не пропуская, он приходил за мной на мебельную фабрику, затем мы шли в клуб. Я работала на станках всегда во вторую смену, так как днём из-за нехватки мощности шла только пилорама. Иногда мы с ним расставались, когда меня посылали в лес на заготовку сырья для строительства. Эмиль встречал меня в течение многих лет, в любую погоду, хоть бы камни с неба валились. Виделись мы первое время с ним и случайно. Иду я к родственникам или в магазин, а вот и он, каким-то чудом навстречу мне идёт. Мы с ним удивлялись, говорили об этом друг другу, а потом решили - если мы сильно хотели встретиться, то в результате это и выходило.
-5-
Постепенно в селе узнали о нашей дружбе, узнали и матери. Моя сестра Маша над нами постоянно подшучивала. Мама поговорила со мной серьёзно, как с дочерью. Я поняла, что она не против нашей дружбы. В селе наши знакомые и родственники уже считали нас парой. А я перестала ходить в гости к моему дяде Карлу и тёте Эмме, потому что по соседству жили они: Эмиль со своей старенькой мамой Розой. Он был у мамы единственным сыном. Жили они в маленькой избушке, стены которой сплетены из прутьев и обмазаны с обеих сторон глиной. Это жильё они устроили сами несколько лет назад: пожилая женщина со своим сыном-подростком. Печку его мама сама сложила, она умела это делать. Она и у людей строила печки. Очень сильно выручала их ручная швейная машинка, привезённая из дома, с Гоффенталя. С её помощью мама Эмиля обшивала людей, перелицовывала выгоревшую сторону на другую. Одежда приобретала свежий вид и носилась ещё какие-то годы. В благодарность односельчане приносили им продукты, то, что имели сами. Этим они и кормились в трудные военные и послевоенные годы. Тяжёлая голодная жизнь осталась в прошлом. Сыну исполнилось 19 лет, он работал в колхозе и содержал свою маленькую семью. Но жить они продолжали в этом домике и в 1956 году.
Наша сиротская семья весной с помощью колхоза начала строительство домика из двух комнат. Нам иногда давали в воскресенье выходной. Председатель колхоза, где мы жили, шёл навстречу нуждам людей. В лиственном лесу для каждой семьи выделялась делянка с деревьями, где все колхозники могли себе на зиму заготовить берёзовые дрова. В колхозе для этих целей имелись трактора и кое-какая техника. Деревенские подросшие парни все между собой дружили. В работе они помогали друг другу, будь то заготовка дров или сена для зимы. Они с детства приучены были отзываться на помощь своим близким и матерям. Дядя Карл, зная, что мы с Эмилем встречаемся, поговорил с ним и нашими родственниками, братьями Швейцер, помочь нам в этом новом для нас деле, заготовке дров. После того, как они управятся со своими дровами, им нужно позаботиться, чтобы и наши дрова не остались в лесу, а лежали возле нового дома.
Рано утром в пять часов мы втроём, Маша, Федя и я, вышли пешком на свою делянку в лес, сами принялись валить деревья и обрубывать сучья. После этого разрезали их на определённую длину. Мы не надеялись ни на кого, ничьей помощи не ждали, мы тоже привыкли сами в жизни пробиваться. Те парни, наши помощники, раньше управились со своей работой и пришли к нам. Они не ожидали увидеть тот объём работ, что мы сделали, похвалили нас. Скорее всего парни думали, что мы будем сидеть и ждать их. Четверо здоровых умелых парней быстро доделали нашу работу, до темна успели ещё и другим людям помочь. По очереди доставили дрова домой,уже в рабочее время, по разнарядке председателя.
Вечерами на время прекратилась «товарочка» на лугу и танцы в клубе. Каждая семья старалась побыстрее определиться с дровами на зиму. У дворов стояли козлы, на которые ложили ствол от дерева. Так удобнее распиливать его пилой на чурки. Эти чурки потом кололи топором или колуном на поленья, которыми и топили печи всю зиму. Складыванье дров в поленницу считалось женской работой. Ребята нас с Машей предупредили, чтобы мы сами дрова не пилили, в ближайший вечер к нам придут все друзья Эмиля. Обещание выполнили, за пару вечеров расправились и с нашими дровами. Наша семья на всю долгую зиму была обеспечена теплом.
Мы были всем благодарны, чувствовали, что мы не одиноки, рядом родные люди. За всем этим стоял наш дядя Карл, брат матери. Мама говорила нам: "Вот и наступил день, брат теперь своей сестре помогает". Он был моложе нашей мамы, в детстве сильно болел и от какой-то болезни потерял глаз. Наша мама его и вынянчила. Тяжёлую работу Карл выполнять не мог, поэтому их мать, уже вдова, послала его в Таганрог учиться на ветеринарного врача. Наша мама, его сестра Эмилия, работала в колхозе, помогала дома вести хозяйство, чтобы брат мог учиться. Эта профессия помогла выжить его большой семье, прокормить пятерых детей в голодные послевоенные годы. "Спасибо, брат!" - всегда говорила ему мама.
Огород мы посадили на новом месте, у своего будущего дома. Чего там только не росло: и картофель, и овощи, и всякая мелочь. Взошло всё быстро, развивалось очень хорошо. Неудивительно, ведь земля была плодородной, чернозёмной, не сравнить с казахстанской, с песчаной. Мы с Машей пропалывали вечерами огород и поливали грядки. Через дорогу, с реки Курьи таскали вёдрами воду, приходилось подниматься на гору. Сейчас удивляюсь, как мы могли с этим справиться! В дождливую тёплую погоду на огороде поднималось всё как на дрожжах.
Феде исполнилось 16 лет. Хоть и худенький, слабенький, но всё же мужчина. Он всегда старался помогать дяде Карлу. При возможности и с разрешения председателя колхоза они вместе привозили определённые брёвна из леса, чтобы достроить сенки - коридорчик к дому. Вечерами, после работы в колхозе, Эмиль с друзьями и с Федей построили сенки. Дядя Карл заказал в столярной мастерской дверь и раму на окошко, всё это добро привезли домой. Коровы не было ни у нас, ни у Эмиля с мамой, поэтому свободное время в конце лета уходило не на сенокос, а на строительство.
Не зная ничего другого, мы радовались жизни, молодости. Я работала на фабрике, каждый месяц приносила домой деньги, в которых мы так сильно нуждались. Маша трудилась на свинарнике, наконец-то в колхозе тоже стали платить наличные деньги. Федя помогал дяде на ферме, старался, как мог. Своим добросовестным трудом мы заслуживали уважение у односельчан, быстро вошли в свои коллективы. Нас всех хвалили на рабочих местах. В Наумово приехали корреспонденты и написали о Маше статью в газету. Поместили и снимок, где её сфотографировали со своими поросятами. Животные - чистые, ухоженные; поросята быстро набирали в весе. Наш дядя гордился Машей, особенно после этой статьи в газете. Ещё не было такого случая, чтобы из города приезжали журналисты в маленькое село Наумово. О дяде Карле писали как о хорошем ветвраче, отмечали, что в немаленьком хозяйстве у него нет падежа скота.
В конце лета мы выкопали и утеплили погреб, приготовили место для картофеля. Осень в том году стояла долгая и тёплая. Закончили строить сенки и поштукатурили с Машей две комнатки в нашем доме. Прежде привезли с мебельной фабрики дранку, её ребята прибили на брёвна, из которых строились дома. Старались прибивать ровно, чтобы легче было штукатурить. Дранка - это деревянные реечки, толщиной в один сантиметр и длиной в один метр. Их резали на специальном станке на фабрике и связывали в пучок по 100 штук. Все эти дела в своей жизни мы делали впервые. За нами присматривал, анализировал и поправлял всегда дядя Карл. Одобрил он и эту нашу работу.
7 октября, во время штукатурки, мы услышали по радио особенное сообщение. За несколько дней до этого у нас появилось радио, которое стояло на окошке. Мы работали и с интересом слушали всё подряд. Диктор рассказал о том, что в космос запустили искусcтвенный спутник Земли. Он совершает сейчас полёт вокруг планеты «Земля». Мы не могли понять, что же это такое. Говорили об этом событии везде и всюду: на улице, на работе, друг с другом, поздравляли, улыбались, радовались. Гордость охватывала нас за свою страну. А то, в каких условиях мы жили, как работали, одевались, питались, принималось, как само собой разумеющееся. Ничего другого мы не знали и себе не представляли.
Штукатурка должна какое-то время сохнуть, поэтому рамы мы ещё не вставили. Пока не замёрзла земля, в эту осень нам предстояло выкопать яму для стайки, глубиной с метр. Мы выписали в конторе брёвна, нарезали в лесу и привезли домой. Выкопали картофель с огорода, убрали свёклу, лук, морковь, капусту и всякую мелочь. В банки тогда ещё ничего не закатывали. Не скоро появилась у нас возможность и капусту с огурцами солить в деревянных кадушках. Помидоры дозревать заносили в дом, ложили под кровать, тыкву сложили в сенки. Такой картофель, какой мы выкопали у себя в огороде, мы видели впервые в жизни. Крупный и так много! У нас - свой настоящий погреб, где мы отгородили место для картошки, для остальных овощей. Всё, что нужно было спрятать от мороза - заложили в погреб. Стайку построить не успели, наступили сильные морозы, потом пошёл снег. Всё это время жили мы пока не в своём доме. Белили стены уже в морозы. Дядя вставил рамы, мы их с улицы хорошо промазали, чтобы не проникал холод. Сложенная умельцами печка хорошо отапливала помещение. Под Новый год мы перешли в собственный домик и вновь радовались, как дети. Главное - мы все вместе и потихонечку встаём на ноги.
По окончании рабочего года в клубе состоялось колхозное собрание. Машу хвалили за её добросовестный труд и обещали летом выделить тёлочку. Мы с сестрой так обрадовались, что поспешили быстрее домой поделиться этой новостью с мамой. Обнялись все четверо, заплакали. Нам казалось, что впереди у нас будет одно только счастье. Мама, как всегда в таких случаях, сказала: "Если бы ваш отец был с нами. Видел бы вас, как вы выросли, какими хорошими людьми стали. Уже второй раз начинаем с нуля обживаться. Чему вы только в своей короткой жизни не научились! Он бы гордился вами, как дядя Карл гордится своими племянниками. Спасибо ему, что мы теперь с ними, и нам помогают родные люди". Да, мы могли многому научиться, преодолеть все трудности, только бы не мамина болезнь - астма, эта постоянная одышка, которая зимой протекает намного тяжелее, чем летом. Со временем мы стали замечать, что наша худенькая мама стала ещё больше слабеть и худеть. Она жаловалась, что внутри у неё всё болит и печёт.
-6-
Наступила зима, как и прежде, морозная. Вьюжная. Я продолжала бегать на работу на свою фабрику, но уже не одна. Из Наумово ещё две девушки устроились на фабрику, в станочный цех. Втроём ходить через лес ночью - совсем не страшно, да и за разговорами дорога кажется короче. Если я работала во вторую смену, меня по-прежнему часто встречал Эмиль. Наш домик стоял на пути в село. Прежде, чем идти домой, Эмиль заходил к нам погреться. Мама к нему со временем привыкла и относилась как к сыну. Она была ему благодарна за участие и за помощь при строительстве дома.
В январе 1957 года со мной произошло несчастье. Я работала во вторую смену. Ближе к её концу, часов в одиннадцать вечера, я попала левой рукой в фуганок. На нём идёт первоначальная обработка деталей. Есть детали - большие сарги, они подходят к столу, к шкафу, а есть маленькие - к комоду, к стульям, к табуреткам. Деталь оказалась большой, с сучком. Выглядел он маленьким и неказистым. В полной уверенности, что трудности в его удалении не будет, я провела деталь по ножам. Сучок остался на месте. Пришлось второй раз протаскивать.И тут неожиданно этот коварный сучок выскочил из сарги, а саргу подбросило. Одновременно мой мизинец на левой руке, безымянный и средний палец коснулись ножей. Всё время потом я думала: "Могло быть и хуже!" В тот момент меня охватил леденящий ужас, оцепенение.
Помню всё до мелочей. Здоровой рукой я изо всей силы сжала порезанные пальцы и не хотела их разжимать. Я находилась в каком-то трансе, была сама не своя. Девчонки долго меня уговаривали разжать пальцы, а я их как-будто не слышала. Позвали на помощь бригадира Александра Яковлевича. После всех увещеваний, когда я немного успокоилась, они принялись потихоньку разжимать мою руку. Но я так сильно вцепилась в порезанные пальцы, что это им стоило большого труда. Мышцы одеревенели, скованные спазмом, и никак не поддавались простому напору. Кое-как девчонки разжимали мне палец за пальцем, а я сама не могла контролировать движения. Женщины, работающие на соседних станках, сняли свои платки с голов, вытряхнули пыль и порвали на полоски вместо бинтов. Потом они попытались намотать мне на руку самодельные бинты, да побольше, чтобы остановить кровь.
Я заметила негодование на их лицах, потом резкие высказывания в адрес начальства. Женщины в первую минуту кинулись к аптечке, но не нашли в ней ничего, чем можно в таких случаях оказать первую помощь: ни бинтов, ни ваты, ни йода. Непонятно, почему присутствовала такая халатность. Ведь несчастные случаи происходили довольно часто: ножи длинные, острые; большие, маленькие, фигурные пилы в изобилии. Перед началом смены их непременно точил слесарь.
Когда я наконец разжала пальцы, крови не было, виднелись только белые кости. Чтобы привести меня в чувство, девчонки натирали мне лицо снегом. Нашатырного спирта в аптечке тоже не было. Наш бригадир, пожилой дядя Александр, отпустил меня с работы, приставив двух девчонок для сопровождения. Мы втроём пошли в Луговую к фельдшерице в надежде, что она перебинтует мою руку, и меня отвезут в Тальменку к настоящему врачу. Происходило всё это ночью. Пошёл сильный снег, начинался буран, как это часто бывает в Сибири в январе. Идти было далековато, я брела по снегу как в бреду. Когда добрались до медпункта, кровь пропитала повязку насквозь, я чувствовала сильную боль. Увидела свою разбинтованную рану при свете, и мне стало плохо. Фельдшерица немного остановила кровь, обработала это сплошное месиво йодом, засыпала стрептоцидом. Не обошлось и без успокоительного укола. От поездки в Тальменку пришлось отказаться, так как разыгрался настоящий буран, и шофёр - муж фельдшерицы, не стал рисковать. У луговских девчонок я ночевать не осталась, так как беспокоилась за маму. Что она подумает, если я не приду домой с работы, что переживёт за эту длинную вьюжную ночь. Ведь телефонов, чтобы её предупредить, не было. Так мои подружки и пошли со мной в Наумово, не оставили одну.
Долго я была в тот раз на больничном. Утром дядя отвёз меня в больницу в Тальменку на санях, запряжённых лошадью. Идти я уже не могла, каждый мой шаг отдавался болью. При первом посещении мне обрезали края раны, всё что посчитали лишним. Кончиков пальцев я тоже лишилась. Рука так и осталась на всю последующую жизнь покалеченной. Перевязку делали в больнице регулярно. Первое время меня возил дядя на санях, а когда мне стало получше, я сама ходила пешком десять километров в одну сторону. С января и до конца марта я пробыла на больничном. Заживала рана очень долго, таких лекарств, как сейчас, не было.
Прошло какое-то время, я продолжила работать на станках и дальше, но уже с большей осторожностью. У нас такие случаи не были редкостью, особенно страдали те, кто работал на деревообрабатывающих станках. Многие рабочие оказались помечены, особенно руки. Наш бригадир Александр Яковлевич весной 1960 года полруки оставил на фрезерном станке. Столько лет проработал благополучно, а случилось это в последние месяцы перед выходом на пенсию.
http://www.proza.ru/2018/02/03/117