Эльвиру Расуловну Гарасову на самом деле звали Вера Марленовна Храпова. Её мать провела некоторое время в Мордовских лагерях за такой букет уголовных статей, что из них можно было сплетать венок – афёры, мошенничество, содержание притона. Она была очень красива – яркой, вульгарной, чувственной красотой. Крепко сбитая, невысокого росточка, крашенная в роковую брюнетку, с губами в ярко-алой помаде, заявилась она в столицу в пятидесятых из какого-то задрипанного городишки, расположенного на среднерусской равнине. Но как большинство порядочных провинциальных и деревенских девушек приехавших в Москву в поисках лучшей доли, честно работать не пожелала. Она сразу сообразила, что её вызывающая, заставляющая мужчин пускать слюнки, красота – товар. И пошла куролесить – проституция, клофелин…
Вскорости общество оценило её заслуги по достоинству – пять лет лагерей. Наивное общество ещё попыталось заставить её честно трудится на пошиве грубых плащ-палаток для защитников Отечества. Но нежные ручки девы не для такой грубой работы созданы, да и ворочать неподъёмные тюки с грубой тканью её не заставишь. Она быстро смекнула, что начальник лагеря, о котором ходили страшные слухи – о его патологической жестокости и сладострастии, положил на неё глаз, пустила в ход свои чары и сумела быстро его окрутить. Соблазнила в собственном кабинете. Под каким-то предлогом попросив аудиенции у высочайшей особы, она одним движением смахнула со стола на пол кучу бумажек, а сама легла на него сверху, приподняв юбку. Стоит ли говорить, что под ней ничего не было?
Марлен Храпов обезумел от страсти, царапая и кусая её нежную плоть, но приученная смолоду к тяжелому разврату, умевшая угодить любому, даже самому патологическому вкусу, терпела. И вскорости, она могла делать с ним всё что угодно, потому что такой женщины у него не было никогда. Все бывшие бабы боялись боли - плакали и умоляли пощадить, не причинять страданий, а именно в этих действиях и заключался для Храпова самый смак любовных игр. Новая любовница сама терзала его, и боль от её укусов соединялась со сладкой болью последних содроганий. Мужики в соседней комнате краснели от стыда, слыша их звериное совокупление - рычание, выкрикиваемые грязные ругательства и стоны любви.
Скоро дама по фамилии Комар - ненаглядная Киска, такая у неё была лагерная кличка, уже проживала в отдельной комнате. С весёлыми ситцевыми занавесочками на окнах, с никелированной кроваткой, которая стала свидетелем бурных постельных сцен. С приторным одеколоном «Манон», красной помадой и черным карандашом, для поддержания красоты, стоящих на тумбочке перед зеркалом. Храпов тащил ей со склада личных вещей зечек тончайшие чулочки, комбинашечки, шелковые панталоны. У неё всегда были конфеты, колбаса, водочка.
Через несколько месяцев неистового блуда, Киска огорошила своего любовника сообщением, что она беременна. И Храпов, над которым уже сгущались тучи, и чья любовная лихорадка не осталась неизвестной начальству, ударным темпом в приказном порядке выдал свою пассию замуж за молоденького солдата, родом из горного аула Дагестана, призванного служить Родине вертухаем. Жених тоже видел эту роскошную шмару и как почти все мужики в лагере, где им, кстати, было раздолье по части женского пола, мечтал о такой любовнице. Но после свадьбы горный пастух к телу свинарки допущен не был. И оставив в наследство новорожденной девочке свою фамилию и отчество, вскорости отбыл в Дагестан к своей скромной и пугливой, как серна, невесте. Девочка Вера росла как сорняк, мать не особенно обременяла себя родительскими заботами - кормила, одевала, обувала, и будет с неё!
Киска вышла на поселение. Мордовию, которая была к ней так ласкова, покидать не спешила. Храпов тащил в её нору всяческое добро – мягонькие лапки дамы не знали работы, а дом был - полная чаша, потому что её женская власть над ним никогда не иссякала. Он отослал жену, к счастью бесплодную, которая не перенесла позора и уехала жить в зарезервированную за Храповыми квартиру в столице. Начальство недовольно выговаривало ему, карьера трещала, но власть Киски была незыблема, как Казбек. Ей было достаточно покочевряжиться несколько дней, не допускать милого до своего горячего тела, а потом, когда он изведется от ревности, а она была большой мастер крутить динаму и понапрасну распалять мужиков, вдруг отдавалась ему в каком нибудь неожиданном месте. Однажды она подстерегла его, когда он выходил с заседания Саранского горкома, затащила в дамский туалет, прикрыв дверь на швабру, прыгнула на него, обвила ногами, как всегда под юбкой у неё не оказалась белья, и Храпов испытал самый острый оргазм в своей жизни. Вот такими штучками она и держала его в своих хищных лапёшках.
Но к неслыханному горю тюремщика ни разу в своей жизни ничем не болевшую госпожу Комар-Гарасову неожиданно и быстро слопал скоротечный рак. Три только месяца пожевал и проглотил, не облизнувшись. Упокоилась пламенная Киска - Люсьена Гарасова на кладбище в деревне Черная грязь под стальным обелиском с жестяной звездой.
Храпов запил по-черному, тоскуя всеми чреслами по своей незабвенной Киске, что-то украл уже по-крупному и был тихо, дабы не поднимать скандала, списан на гражданку. Девочку отправили в детский дом, так как ответа от заявленного в документах отца из Дагестана не получили, а Храпову ответствовали, что «чужого» ребёнка ему не доверят.
Он уехал в Москву, где у него была собственная квартира, в которую, однако, его не пустила бывшая жена, крайне раздраженная его немыслимым развратом, и он обосновался в комнате, где доживала свои годы его престарелая мать – пламенная коммунистка – чекистка - коллективизаторша. Страшно похудел, стал демонически мрачен и весь свой день проводил, обходя окрестные помойки – в комнате невозможно было повернуться от всяческого ненужного хлама, добытого из мусорных бачков Храповым.
Через несколько лет выросшая дочь заявилась к отцу. К тому времени её звали Эльвирой. Незатейливое имя Вера Гарасова ей претило, и в шестнадцать лет, при получении паспорта она воспользовалась возможностью и изменила свое простенькое имя на шикарное заграничное – Эльвира. Повелительница тьмы, как мы потом узнаем. Имени настоящего своего отца она не знала, так как в памяти о её смутном детстве они с мамой называли друг друга Котик и Киска, и пришлось ей оставаться Расуловной, но фамилию она взяла материнскую – Комар. Биологический отец присылал ей в детдом посылки с шоколадом и зефиром, которые, впрочем, до ребенка почти не доходили, лучшие конфеты разворовывались персоналом. Но Эльвира знала, что где-то в мире у неё есть человек, который её любит. И едва достигнув совершеннолетия, рванула в манящую головокружительными возможностями столицу.
С некоторым трудом, но разыскала папочку. Ходить по многочисленным инстанциям, восстанавливая справедливость, не стали. Отец плохо себя чувствовал, стал уже совсем скелетоподобен, его изнурял тот же рак, но в вялотекущей форме, что несколькими годами раньше упёк на кладбище ея же мамашу. И отец с дочерью решили расписаться как муж с женой. Вот таким образом Эльвира оказалась на законных основаниях в квартире, где на свою беду проживала Таисия с детьми. Эличка мгновенно сообразила, как ей станет хорошо житься, когда нежный папуля отбудет на тот свет, а соседей она рассуёт по тюрьмам и детским домам. Она выжила – выживут и они! И угроза была более чем реальна.
Но Лариса её больше не боялась. Страх совершенно исчез – такой рыхлой, одутловатой, слабосильной была Эльвира, выросшая на скудных детдомовских харчах – каше и картошке. Лариса двинула её в желеобразную от природы грудь своим крепким кулаком – она занималась плаваньем, и на отсутствие мускулов не жаловалась.
Как безвольная тряпичная кукла перелетела Эльвира через кухню и грохнулась затылком о подоконник. Поднялась, страшно визжа.
- Ах ты… Ах, ты!
- Ну и что ты мне сделаешь, комарик? Всё твоему старику расскажу, как ты тут с участковым кувыркаешься в его отсутствие. Сделала из старого глупого осла рогатого лося.
Эльвира бросилась на Лару и вцепилась ей в косу, но девушка легко сбросила с себя эту гадину. Та, поспешно покидая место боя, в дверях прошипела:
- Всё равно изведу вас!