Три товарища повесть гл. 3

 
Глава 3. ДРУЖБА ТРЕБУЕТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Часть 0. Генные катакомбы

 Странная всё-таки эта наука - генная инженерия. Берём два белых шарика, накрываем тряпочкой (научный поиск – это всегда тайна!) и ждём. Вот из-под тряпочки выкатывается крохотный белый шарик. «Ага, - радуемся мы, потирая руки, - заработало!». Через пару минут ещё один шарик белого цвета катится перед нами. «Довольно, - говорим мы, - всё ясно: similia similibus curantur - подобное рождает подобное!».
Но тут (вы не поверите!) из-под тряпочки появляется что-то чёрное и начинает двигаться в нашу сторону…
Мы взволнованы. Внезапные слёзы слепят глаза и мешают разглядеть приближающийся предмет. Он уже совсем близко. Кто-то первый из нас протирает заплаканные глазницы и видит перед собой (о, ужас!)… крохотный чёрный шарик! Мы вглядываемся и сообща констатируем невероятное: под тряпочкой в результате «общения» двух белых шариков образовался чёрный сферический предмет!

А ведь подобное случается и у людей. В благополучной семье рождается ребёнок. Всем-то он хорош, только замкнутый какой-то. На ласку не откликается, доброго слова не скажет. Папа – профессор, мама – педагог. А парень учится на двойки, учителям дерзит, мать не слушает, отца на деньги разводит.
А теперь объясните нам, господа учёные, за что белым шарикам такое искушение? В чём провинились они перед вашей наукой? Что же вы молчите?..
 
Уверен, внимательный читатель догадался: цель столь смелого научного опуса – подступить к разговору о Сергее. О том самом израильтянине Сергее Львовиче, в лапы которого угодил один из трёх героев нашей повести, добропорядочный иконописец Егор.
«Следует делать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». Так говорил американский писатель и поэт Роберт Пенн Уоррен. Допустим. Тогда, как появляется на свет зло? Неужели из добра?..
Из зла получить добро – нет проблем. Бог творит добро из любого исходного материала. Богу, и только Ему, доступно чудотворение.
А зло появиться из добра не может по одной простой причине: инициатор обращения добра в зло должен быть сильнее Бога.
Значит, если добро увеличивается за счёт «прирастания новых территорий», то зло – это скрытое под землёй неполезное ископаемое, готовое в любой момент взвиться фонтаном смоляных брызг, загрязнить водоёмы, воспламениться и сжечь постройки добра.
Мы, такие белые и пушистые, выкапываем в земле ямку и никогда не знаем, удастся ли нам посадить в эту ямку дерево или на втором штыке из-под земли брызнет чёрная отвратительная струя, от которой потом за три бани не отмоешься.
Вот и выходит: досадно, что «за спиной» у Бога лукавый выдумал эту непредсказуемую «генную инженерию». Не будь её, не пришлось бы нам во все века строить, разрушать и снова строить…
 
Семья, в которой родился Серёженька, состояла из положительных и порядочных людей. Глава семьи профессор Лев Абрамович Колдовский работал заведующим кафедрой Высшей алгебры на Механико-математическом факультете МГУ. Как человек учёный и в высшей степени регулярный он жил по принципу: «Работа – основа семейного благополучия!». Его супруга Елена Сергеевна Колдовская, в девичестве Пейсах, заслуженный учитель России, так же, как и её почтенный супруг, была исключительно предана профессии, вела общественную работу, часто дискутировала на телевизионных педагогических шоу, отстаивая персонификацию преподавательского ремесла. «Ближе к ребёнку!» - не уставала повторять Елена Сергеевна.
Сын же Серёженька рос фактически на руках бабушки. Баба Соня была женщиной доброй, демократичной, многое позволяла маленькому Серёже. Когда же ей приходилось что-то запрещать, и обиженный внучек  набрасывался на неё с кулаками, баба Соня запиралась в своей маленькой светёлке и тихо плакала. 
Учился Серёжа плохо, невнимательно и закончил школу, блеснув скорее авторитетом родителей, чем собственными знаниями. После выпускного полгода слонялся по улицам без дела и в один из дней, не предупредив никого, надолго пропал из семьи. Куда только ни обращалась встревоженная баба Соня, всё зря.
В это время закончился двухнедельный педагогический симпозиум в Карловых Варах, и домой вернулась Елена Сергеевна. Застав плачущую мать, она спросила её: «Мама, в чём дело? В нашей семье не принято плакать!». Баба Соня сквозь слёзы рассказала дочери, что четыре дня назад пропал Серёженька. Никто не знает, где он, и что с ним.
«Ничего, найдётся твой внук, - ответила Елена Сергеевна. Она присела на диван и стала просматривать ворох нечитанных газет. А баба Соня утёрла платком слёзы и заперлась в своей светёлке, чтобы не видеть, не знать, не участвовать в надвигающемся горе. На мгновение ей открылось будущее.
В наступившей тишине настенные ходики гулко отсчитали время. Елена Сергеевна оторвалась от чтения и вдруг побледнела лицом. «Серёжа. Серёженька!.. - она бросилась к двери матери. – Мама, что ты сказала?!»…

- Пишите заявление. Будем искать, - сказал дежурный лейтенант, разглядывая взъерошенную интеллигентную пару, - где же вы раньше были?
- Я… я была на симпозиуме, это за границей! – горячилась Елена Сергеевна. – Я не знала.
Она обернулась к мужу и схватила его за лацканы пальто.
- А вот почему ты не заметил пропажу сына? Отец! Целых четыре дня нет Серёженьки, а тебе и дела нет!..
- Потише, вы не дома! – нахмурился дежурный. – Кстати, у нас уже есть заявление о пропаже некоего Сергея. Старушка приходила пару дней назад.
Лейтенант порылся в бумагах.
- Вот. Заявление от Пейсах Софии Эльдаровны о пропаже внука Сергея Колдовского, 17-ти лет. Не ваш ли?
Елена Сергеевна опустилась на лавку возле стойки дежурного, закрыла лицо руками и зашептала: «Как стыдно, как стыдно…»
Лев Абрамович, глядя в пол, ответил дежурному:
- Да, это наш сын…

Серёжа нашёлся на следующий день. Оперативная группа накрыла «малявную» сходку в одном из подвалов, оборудованном некоей фирмой «Родон» под зал игровых автоматов. Всё произошло достаточно случайно. Под обычную проверку попала малолетняя воровская малина. Стая оказала сопротивление, пришлось вызывать дежурное подкрепление. Сверкнул нож. Оснований для задержания оказалось предостаточно.
Прямо в отделении из серии предварительных допросов стало ясно, что сходка планировала ограбление инкассаторской машины, обслуживающей соседнее отделение Сбербанка. Более того, пацаны показали, что Сергей являлся идеологом и организатором предстоящего преступления.
- Этого не может быть! – возмущалась Елена Сергеевна, вытаптывая ковровые дорожки городского следственного отдела. – Разберитесь хорошенько! Мой сын не бандит. Уверяю вас, это недоразумение…
В ход были пущены университетские связи Льва Абрамовича и семейные накопления, отложенные на будущий переезд в Израиль. В конце концов с формулировкой «За недоказанностью вины» Сергея освободили и отпустили домой.
В первый же вечер по возвращении сына Лев Абрамович собрал семейный совет. На совете было решено поставить в известность родственников в Израиле о желании семьи в скором времени покинуть Россию.
И только баба Соня наотрез отказалась менять Родину.
- Мой возлюбленный Илий лежит в братской могилке на Бутовском полигоне. Никуда я от него не поеду и вам не советую. Верьте моему слову: работу потеряете и сына.
- Мама, как ты не понимаешь, Серёжа у них в картотеке. Чуть что, ему всё припомнят, и мы не сможем его защитить!
- Что ж ты планируешь сына в бандиты? – усмехнулась старушка.
- Мама! – взвизгнула Елена Сергеевна. – А ты что молчишь, Серёжа, скажи ей!
Сергей, ни слова не говоря, поднялся с дивана и вышел на балкон.
- Он курит?!. – Елена Сергеевна глядела на сына через тюлевую штору и не верила своим глазам.
  Действительно, Сергей раскурил Marlboro и демонстративно повернулся спиной к балконной двери.
Лев Абрамович бросил взгляд в сторону балкона, для убедительности встал и озвучил принятое им только что окончательное решение:
- Алгебра не терпит сослагательного наклонения. Мы едем.
- А как же мама? – переспросила Елена Сергеевна.
- Разменяем квартиру. Маме найдём приличную однушку. Прочее продадим.

Так Сергей оказался в Тель-Авиве.
Не станем описывать все перипетии новоявленных переселенцев. Скажем кратко: Лев Абрамович по ряду причин не смог устроиться на математическое отделение Тель-Авивского университета, а Елена Сергеевна столкнулась с совершенно иной практикой израильской системы воспитания. И хотя общие педагогические принципы, на которых основана еврейская семья и школа, ей были хорошо известны (по смерти репрессированного отца воспитанием подрастающей Леночки занималась исключительно мама), российский социум успел приучить профессионального педагога к иным взглядам на формирование личности ребёнка.
Более того, Елена Сергеевна не спешила с поиском работы. Во многом это объяснялось внутренней неуверенностью, которая буквально сковала её самосознание после того московского происшествия с Сергеем. 

В течение года после переселения в Израиль, Аарон Гиршевич, двоюродный брат Льва Абрамовича, оказывал бывшим россиянам посильную помощь и протекцию в трудоустройстве. Но, как и в Москве, Сергей своей непредсказуемой выходкой поверг благополучие семьи в печальную неразбериху. 
Пока родители трепетали в поисках работы, он «закорешился» с представителями немногочисленного тель-авивского, так сказать, люмпена. Вскоре в головах подростков родился первый противоправный план. Для его исполнения необходимо было завладеть хотя бы одной единицей оружия.
В Израиле оружие на улице – обычное дело. В один из дней Сергей с двумя подельниками (он и тут успел выдвинуться) напали на двух солдаток. Читателю должно быть известно: в армии Израиля служат не только парни, но и девушки, которым также доверяют ношение оружия, причём, не только на службе, но и в увольнительное время.
Напавшим не повезло, рядом оказалась патрульная машина. Суматоха, выстрелы. Сергею удалось бежать. В таких случаях говорят, «нюх вывел». Но еврейский слушок пошёл.
О, этот еврейский слушок!
Приведу пример: автострада, несутся машины. Кто-то выронил на асфальт небольшой мешочек. И сразу характер автодвижения радикально меняется. Каждая из машин обязательно тормозит у мешочка, а то и останавливается (хотя останавливаться на автостраде запрещено). Любопытный еврей оглядывает из окошка машины брошенный предмет, секунд десять о чём-то напряжённо думает. Затем трогается и уезжает. Всё, теперь он в курсе!   
Поэтому даже отдалённого слуха оказалось достаточно, чтобы Аарон Гиршевич забыл дорогу к жилищу брата, а Льву Абрамовичу в дирекции университета отказали, причём в несвойственной еврейскому менталитету категоричной форме. Про Елену Сергеевну и говорить неловко.
На очередном семейном совещании мать встала перед сыном на колени и стала упрашивать его добровольно подать документы… в израильскую армию. Этот поступок мог сохранить надежду на получение Сергеем израильского гражданства в будущем. За два года всё уляжется, забудется, только отслужи без ЧП! – умоляли родители сына.
Сергей, несмотря на «подростковые шалости», в целом был разумным человеком. Он принял родительскую правоту и подал прошение.

Служил Сергей на удивление терпеливо и отслужил благополучно. Довелось даже повоевать с палестинцами. На зачистке палестинских поселений Сергей отличился особым усердием, и командование операцией решило представить турайя (рядового) Колдовского к медали «За отличие». Сергей был счастлив, ему светила третья по значимости военная награда Израиля! Вот-вот должны были отправить в штаб представление, и вдруг Сергей, как с катушек сорвался. На очередной зачистке расстрелял многодетную палестинскую семью только за то, что они не встали перед ним на колени…
Вечером того же дня, после отбоя, его долго били «в кружок» сослуживцы, а бригадный сеген (по-нашему - старлей) стоял «на часах» у дверей в казарму на случай командирской проверки.
Документы завернули. Когда же подступил срок Сергею покинуть воинскую службу, ЦАХАЛ (Армия обороны Израиля) выплюнула его, как горькую вишнёвую косточку.

Однако во временное родительское жилище Сергей явился с видом героя.
На следующий день прямо в военной форме отправился подавать документы в университет. Когда мать спросила, куда он надумал поступать, Сергей ответил:
- Считай, что меня уже приняли на факультет менеджмента имени Реканати!
- Почему менеджмента? – поинтересовалась Елена Сергеевна.
- А чтоб не горбатиться на чужого дядю. Своё дело открою!
- И какое ж ты надумал открыть дело? Страны не знаешь, язык не знаешь.
- Не-е, тут все шибко умные. Я в Россию поеду. Там лимоны по сусекам растут!

Психометрический экзамен в университет Сергей сдал блестяще, несмотря на то, что отвечал не на иврите. Перевод английского текста (при полном незнании языка) также не застал его врасплох. Он организовал из прочих абитуриентов мобильную группу поддержки и перевёл чужими руками требуемые три тысячи знаков вполне прилично. В итоге… – поступил!

Приведём ещё один (последний!) факт из биографии этого талантливого мерзавца.
 Через полгода после появления Сергея в Москве умерла баба Соня. Отчасти её смерть была спровоцирована поведением любимого внука, который ни разу не заехал и не позвонил. Баба Соня через дочь узнала московский сотовый телефон Сергея и много раз безуспешно набирала заветный номер. Но Сергей ни разу «не поднял трубку» и не перезвонил.
На похороны матери приехала в Москву Елена Сергеевна. Она привезла для сына кучу скромных семейных подарков. Но загадочный Сергей Львович один раз вежливо поговорил с ней по телефону, от встречи отказался и на похороны  не пришёл.
Ради Бога, не подумаете так: баба Соня сама виновата - кого воспитала, от того и получила. Нет! Да нет же в самом деле!
Вспомните великого мудреца Луция Аннея Сенеку. Ему довелось попечительствовать над Нероном. И что? Несколько удачных лет правления новоявленного Цезаря. А потом - мгла интриг, сожжение Рима и наконец приказ, отданный «любимому» учителю - умертвить себя.
…Что и было Сенекой исполнено собственноручно.
Всё, хватит! Долго описывать гнилое яблоко невозможно. Оно начинает смердить и пачкать текст рукописи. Пока этого не случилось, замкнём о худом уста и вернёмся к повествованию о трёх положительных героях нашей книги. Где они, далече ль разъехались? Время нынче, аки пушкинская метель, грозное: чуть замешкался в пути – заметёт так, что потом ищи-свищи, э-э…


 







Часть 1. Под самой Казанью

Поезд равнозвучно отстукивал дорожную морзянку и всё дальше выкатывался за пределы Великого княжества Московского. Близилась Казань. Степан и Порфирий пили чай, лениво поглядывая в окошко на проплывающие мимо луговины. Но вот вдалеке показалась широкая голубая лента.
– Волга, брат Порфирий, Волга-матушка, встречай!
– Э-э, что мне твоя Волга. Кто не видал Енисея, что с того спрашивать!
– Э нет, брат Порфирий. С виду ты человек русский, а послушаешь тебя – коренной зауральский иностранец. Вроде тигра бенгальского, только посевернее!
– У нас говорят, – спокойно ответил Порфир, – «кто скор на слово, тот плакать скор».
– Это верно, – Степан сбросил улыбку, – молчит Егор, странно молчит.
– Вот и я думаю. А ты позвони!
– Умница! – Степан обнял Порфира за плечи. – Умница ты моя!
Степан вытащил из рюкзака сотовый телефон.
– Так, восьмёрка, девятьсот шестнадцать… – Порфирий следил за Степаном, будто сверял его действия с собственной памятью. Наконец Стёпа набрал номер и приложил телефон к уху.
– Ну что? – нетерпеливо шепнул Порфирий.
– Гудки пошли.
Вдруг лицо Степана напряглось, и брови сдвинулись к переносице.
– Я с кем говорю? Что с Егором?!
Ещё какое-то время он держал трубку, затем медленно опустил руку, и телефон выкатился из его ладони на стол.
– Так я и знал…
– Что, Стёп?
– Попал наш Егорчик в переплёт, пока мы тут с тобою чаи гоняем. И, кажется, крепко попал…


Часть 2. Полный назад!

Хрипло, перекрикивая стук колёс, затрындел вагонный громкоговоритель: «Наш поезд прибывает в город Казань. Время стоянки – один час тридцать минут».
– Так, Порфир, ноги в руки – и с вещами на выход!

Друзья вышли на станционную площадь. Невдалеке, среди старых волг и битых иномарок толпа таксистов сгрудилась вокруг столика с нардами. Мужики галдели на разные голоса, науськивая играющих. Стёпа направился к ним.
– Где тут у вас самый быстрый и самый дешёвый водила? Показывайте!
Таксисты повернули головы, придирчиво оглядывая незнакомца. А затем разом загоготали, как гуси, выталкивая вперёд огромного верзилу в дорожной кепке и потёртых сатиновых шароварах.
– Чё надо? – верзила пригнулся и потешно приложил раскрытую ладонь к уху.
– «Чё надо», я тебе потом скажу, – улыбнулся Степан, – а сейчас скажи мне, дружок: ты машину водить умеешь?
Парень растерялся. Он не ожидал такой откровенной наглости от приезжего. Однако Степан стал привычно набирать обороты:
– Ну, с автоматической коробкой передач, ты, похоже, не знаком. А скажи мне, любезный, сколько колёс участвуют в движении машины?
– Четыре, – промычал совершенно сбитый с толку верзила.
– Ответ неправильный. Пять! Потому что запаска тоже движется, но поступательно!
Таксисты покатились со смеху. Верзила наконец пришёл в себя, лицо его побагровело, кулаки сжались. Он надвинулся вплотную на Степана. Но в это время откуда-то из-за голов прозвучала команда: «Назад!»
Опершись на капот старенького «Рено», стоял щуплый старичок и вертел на указательном пальце правой руки брелок с ключами.
Верзила смешался, отпрянул назад и виновато забубнил:
– Я чё, Нестор, я не…
– Я вас отвезу, – тихо сказал старик и повернулся к машине.
– Нас двое – уточнил Стёпа.
– Да хоть с четвертью, – ощерился Нестор.
Таксисты почтительно расступились. Степан и Порфирий сели в машину, водила включил зажигание и тронулся со стоянки.
Старик обогнул суматоху привокзальной площади и притормозил возле трамвайной остановки.
– Куда и зачем?
– В аэропорт. Гибнет товарищ, – ответил Степан.
– Билеты есть?
– Нет.
Нестор набрал номер.
– Славушка, две нары до Москвы на ближайший. Что значит – нету? Ты плохо ищешь, – Нестор обернулся к Степану. – Не трухай, всё будет.
В трубке заверещало.
– Во-от, молодец, Славушка. Резервируй на меня и скажи, чтоб хорошенько подмели взлётную!
Старик вложил трубку в прищепку, укреплённую на приборной панели, и не оборачиваясь спросил:
– В чём проблема?
– Нас трое. Третий – Егор, художник, малюет в храме. Честно заработал бабло. А некто Сергей это бабло припрятал и говорит: «Моё будет!», а Егора - в подпол, чтоб при закладе был. Жив ли, нет, не знаем. Понимаешь?
– Что ж тут не понять, – ухмыльнулся Нестор, – тут надобно надёжную лестницу срубить и Егора твоего проведать, а как по-другому?
– Ну так помоги, брат Нестор, если можешь!
– Без базара. Есть у меня в Москве кентуха. Надо ль?
– Надо! Пробей сейчас: Егор, художник, короче, мазила.
Старичок вышел из машины и стал звонить. Он говорил минут пять, через слово переходя на блатную феню. Наконец разговор был закончен.
– Сложно. Брендят, гопник этот Сергей и беспредельщик.
Нестор сильно шепелявил, но Степан понял главное – дело дрянь.
– Я заплачу, - Степан тронул Нестора за плечо.
– Не пыли! – ответил тот. - У тебя на лбу малява писана: «денег нет и не будет».
Нестор стал серьёзен.
– Чую, мужики вы не бумажные. Слухайте меня сюда, – он снова достал мобильник, – по прилёту наберёте вот это, – Нестор нашёл в поисковике нужную страницу и чиркнул на записном листочке номерок. Это Голубь. Да, так и зовут – Голубь. Он уже в курсе. Слухайте его. Успеете – будете первыми.
Такси подкатило к зданию аэровокзала. Нестор вышел из машины.
– Паспорта.
Степан подал свой паспорт и временное удостоверение Порфира. Нестор, взглянув на удостоверение, хмыкнул «ну-ну» и исчез за служебной дверью. Через десять минут он вернулся в зал ожидания.
– Вот ваши ксивы. Всё зарегистрировано. Полетайте. Ох, чтой-то греет меня ваш Егор, отроду такого не значилось!
Старик обнял Степана, потом Порфирия. Тиская  сибиряка, шепнул ему: «Прибереги огольца. Резвый больно, тут надо без спешки».


Часть 3. Москва златоглавая

Самолёт приземлился в Домодедово. Наши друзья покинули здание аэропорта и направились на железнодорожную станцию. Новенькая электричка ожидала пассажиров, гостеприимно распахнув двери вагонов. Друзья вошли и присели у окошка. Стёпа достал мобильник.
– Здравствуйте, могу я услышать Голубя?
Лицо Степана выглядело спокойным и сосредоточенным, в то время как Порфирий нетерпеливо ёрзал на своём месте и совершенно не знал, куда ему следует хоть на время положить руки.
– Меня зовут Степан. Ваш телефон дал мне… Да-да, я понял. Нет, не один, нас двое. Да, готовы прямо сегодня. Конечно! Я запоминаю. Лады, в восемь будем. До встречи.
– Ну что? – спросил истомившийся Порфир.
– Сейчас едем ко мне, бросаем вещи и дуем на Шаболовку к восьми часам. Это недалеко от квартиры Егора. Стрелка там, понимаешь?
– Какая стрелка?
– Э-э, что ты делал в Москве четырнадцать лет, ума не приложу. Русский язык толком выучить не удосужился, сибирячок!
– Да ну тебя! – Порфир откинулся на спинку вагонной сидушки и закрыл глаза.
– Ты посиди, я пойду покурить, – улыбнулся Стёпа и, зная, что Порфирий не переносит табачный дым, направился в дальний тамбур вагона.
Вслед за ними в вагон вошли два интеллигентных мужчины. У одного в руках был небольшой чемоданчик, другой имел при себе новенький кейс. Они присели неподалёку от Порфирия. Посидев в молчании пару минут, один из них открыл чемодан и стал перебирать вещи. Вдруг его лицо исказилось недовольной гримасой.
– Ну что ты будешь делать! Попросил жену положить карту Москвы, а она запихнула мне игральные карты. Вот дурёха!
Он посмотрел на своего попутчика.
– Ну, раз такое дело, сыграем партейку?
– Я не против, – благодушно ответил тот.
Первый обернулся в сторону Порфира:
– А вы, любезный, не хотели бы составить нам компанию в картишки? Втроём оно как-то интересней.
– Я не умею, – спокойно ответил Порфирий.
– Не беда! – усмехнулся первый. – Тут важно везение. Игра – дело простое!
– Нет-нет, я не буду, – стал отнекиваться Порфир.
– Зря, милостивый государь, зря! Приятно проведём время, на копеечку сыграем. Глядишь, приедете с прибавочкой! Ну?
– Если только разок… – неуверенно промямлил Порфир.
– Разок, конечно, разок! Игра – дело добровольное: хочешь – сел, а хочешь – встал! – захохотал мужчина, раскладывая карты на крышке чемодана. – Подсаживайтесь!
Порфирий грузно поднялся со своего места и подсел к чемодану. Мужчина начал сдавать карты.
Через минуту вернулся Степан и увидел своего товарища за «карточным столом».
– Так, – Степан принял грозный вид, – что всё это значит?
– Я… я хотел попробовать… – залепетал Порфир, заливаясь краской стыда.
– А вам, собственно, что угодно? – спросил Степана мужчина с кейсом.
– А вам, собственно, какое дело до моих угодий? – ответил Стёпа, приподнимая Порфира. – Пойдём, дорогой, зачем нам чужие деньги, своих девать некуда.
Мужчина, сдававший карты, бросил колоду на чемодан и, придерживая Порфира, вызывающе крикнул Степану:
– Гражданин, идите своей дорогой!
– А ты меня на горло не бери, – спокойно ответил Стёпа, отводя Порфира в сторону, – неча тут фуфло задвигать, не в катране.
Несколько специальных терминов, озвученных Степаном, произвели на обоих мужчин магическое действие. Не говоря ни слова, они собрали карты, встали и направились к выходу. Порфирий озадаченно проводил их глазами. Не совсем понимая, что происходит и почему они ушли, он вышел в тамбур и через минуту вернулся.
– Стёпа, они пошли обратно в аэропорт… Они же хотели ехать в Москву?
– Порфирушка, хочешь, я открою тебе страшную тайну? Это были обыкновенные карточные шулера. Слава Богу, ты их быстро раскусил и отказался от игры.
– Ну да, так оно и было…- Порфирий улыбнулся. - Слушай, а что ты им сказал?
– Я им сказал: «Любовь нас познакомила, любовь и развела».
– Это что, песня такая?
– Ну да, куплет для посвящённых.
– А-а...

 
Часть 4. Валентина

Друзья оставили вещи в прихожей на попечение Пульхерии Модестовны (она первая выглянула на шум) и поспешили на Шаболовку. Выйдя из метро, Степан направился по указанному адресу. Порфирий едва поспевал за ним. Вскоре под номером 21 перед ними предстал не барак и не кафешка типа «Сам пришёл», но статный узорчатый храм святой живоначальной Троицы.
– «Войдёшь, спросишь Ираклия», – процитировал по памяти Степан разговор с Голубем, – идём, Порфир. Экую дорожку нам постелили!
Они поднялись по ступеням и вошли в притвор храма.
– Ого! – заметил Стёпа. – Толстота-то какая!
Действительно, интерьер храма чуть поддавливал входящих тяжеловесностью архитектурных деталей и невероятной толщиной стен. В советское время храм был закрыт, разорён и только недавно передан церкви. Обшарпанные стены со следами недавней выченки, свежая кладка огромного шатра над четвериком говорили о капитальных реставрационных работах, проводимых новоявленной церковной властью.
– Эх, Егора бы сюда! – мечтательно вздохнул Степан, оглядывая возрождающийся интерьер.
Они подошли к церковной лавке. Хрупкая и необыкновенно живая старушонка, стоя на стремянке, поправляла ряды книг на верхних полках стеллажа.
– Простите, бабушка, нам бы с Ираклием повидаться, – елейным голоском начал разговор Степан.
Ловко перебирая старомодными туфельками, старушка спорхнула со стремянки и обернулась.
– Какая я тебе бабушка, внучек?
– Виноват, дивная персиянка, обознался!
– Ну ты лебезятник! Не с моей ли ты прежней работы?
– А позвольте поинтересоваться вашим прежним местом трудовой деятельности, – Степан облокотился на прилавок, – это ж какие кадры!
– Вот-вот, милок, золотые были кадры! Да фильм закончился.
– Это правда, – Степан кивнул, – один рваный билетик и остался. Звать-то вас как, милая и несравненная?
– Раньше звали Валентиной, а нынче (так сказать, в преклонном девичестве) Валентиной Степановной величают.
Степан посмотрел на собеседницу с нескрываемым восхищением:
– Да, жива ещё матушка Россия…
Старушка махнула рукой:
– Ты, мил человек, Ираклия, сторожа спрашивал? Да вот он, голубок!

В самой гуще прихожан стоял человек средних лет с окладистой бородой и мял в руке кепку-пролетарку. И хотя он стоял лицом к иконостасу, было заметно, что он в курсе всего, что совершалось за его спиной в притворе.
– Спасибо! – нараспев ответил Стёпа.
– Не спасибо, а спаси Господи, внучек, – поправила женщина, улыбаясь и рассыпая морщинки по щекам.
– Да-да, вы правы, Валентина, спаси Господи, – повторил Степан и направился к Ираклию.

Порфирий остался стоять у прилавка, неловко переминаясь с ноги на ногу. За четырнадцать лет московской жизни, сколько ни заходил он в тот или иной храм, не мог он сердцем принять это русское поповство.
Ведь сказано ж было епископом Павлом Коломенским, и когда ещё, в 17-м веке: «Среди вас есть простые благочестивые мужи и иноки, боящиеся Бога и соблюдающие заповеди Христовы, которые могут крестить и исповедовать, а истинное священство с Никоновыми новинами прекратилось».
«Вот и выходит, - думал Порфир, - пока были живы священники старого, древлеправославного поставления, они и приобщали Божественных Таин «остальцев древлего благочестия». А уж как перемёрли отцы благие, сподобно стало и простолюдину крестить и исповедовать, то бишь таинствовать по преданию Святой Церкви».
И ещё припомнил Порфир, как отец наставлял его: «Сынок, знать тебе надобно, что давным-давно на дальних Соловках случилось восстание. Часть соловецких иноков перестала ходить на исповедь к духовным отцам и стала исповедоваться промеж собою у простолюдинов. Говорили они: «Как первое пришествие Спасителя было в оскудение Ветхого Священства, так и второе пришествие будет. Пусть уж лучше хоть в нашей Церкви хранится светлое и чистое воспоминание о непопранном Престоле Божием…»

Многие вечера провёл Порфир в размышлениях о церковной правде. Да только или умишком Бог не наделил, или вопрос больно заковыристый оказался, но ничего определённого не выведал Порфир ни из книг, ни из разговоров накоротке с разными людьми. Всяк своё утверждает, а истинной правды, такой Правды, о которой никто худого слова не сказал бы - нет как нет.

Тем временем Стёпа с Ираклием присели на лавочку и о чём-то друг с дружкой стали внимательно разговаривать. Порфирий, как ребёнок, доверялся Степану. Вот и теперь он посчитал, что его присутствие округ товарища не требуется. Он облокотился на прилавок и спросил:
– А что, и поп у вас имеется?
Валентина обомлела от его вопроса, не зная, как ей следует отвечать. Но затем заговорила быстро и вопросительно:
– Откуда ж ты такой нарисовался? Нешто не знаешь, что служить без священника, попа по-твоему, никак нельзя?
– Почему нельзя? У нас и щас так Богу молятся. Сами собой.
– Это кто ж такие? Беспоповцы что ль?
– Ага. В Сибири, далече отсюдова будет.
– Эк, занесло тебя, сердешный! Слушай меня внимательно, тебе б с нашим отцом Георгием поговорить! Умный он. Ты подойди к нему, так, мол, и так, беспоповец я окаянный. Он тебе всё расскажет и как жить, присоветует!
– Нельзя мне. Грех ведь!
– Ну какой тут грех? Замороченный ты!..
– Я не замороченный, – нахмурился Порфирий, – поглядели б вы, Валентина, како ладно живут у нас. Ни замков, ни обмана. Трудом да молитовкой на всяк случай житейский. С зорькой встают, с вечерним божественным славословием ложатся. На зарядки бездельные, как у вас, не бегают. Ноги поверх головы, прости Господи, не задирают.
– Милый ты мой! – вздохнула Валентина. – Да кто ж рассудит у вас, коли промеж двух разлад пойдёт? Нешто не бывает?
– Нет, не бывает, Валентина Степановна, – улыбнулся Порфир, – а уж коли случится такая напасть, да ляжет бесова тень меж кем, так на то на заимке сход есть. Он и порешает.
– А скажи мне, божий человек, как вы разумение церковное храните? Если я правильно поняла, все вы живёте трудом от рук своих. Но чтобы постичь Христову грамоту, надобно размышлять об том, книги читать, ум стеречь от крамолы. Это ж работа особая, не топорная. Не то придёт вертлявый умник, наговорит с три короба, да вас, чистых душою, и замарает. Как тогда?
– Не знаете вы сибирского мужика, Валентина. Ему что с топором, что с книгой едино под Богом быть. А кто под Богом, тому крамола…
Подошёл Степан.
– Пойдём-ка, Порфир, баиньки. Похоже, нам с тобой завтра силы потребуются.
В дверях Степан обернулся и взглянул на стоящего в толпе богомольцев Ираклия. Тот совершал земные поклоны в ответ на возгласы дьякона перед иконостасом. Начиналось всенощное каждение.


Часть 5. Время закончилось вчера

Следует упомянуть вкратце разговор, который состоялся у Степана с «голубком» Ираклием.
Голубь долго сидел молча, опустив голову, будто что-то рассматривал средь половиц, а может, принюхивался к собеседнику. «Нестор, он, конечно, фраер козырной, тёртый, – размышлял Ираклий, – да хорошо ли он этого корешка малявого знает?» Степан же, чувствуя нутром Голубев рентген, не встревал, ждал.
– Этот Сергей – баклан без понятий, – начал Ираклий, – один шухер от него. Братва недовольна. Я перетёр кой с кем. Есть мнение: пора ему пообломать роги. А то ветвиться стал паче меры.
– Меня допустите? – спросил Степан.
– Как решит братва. Стрелку забили. Вот адресок, приходь к одиннадцати. Тебя увидят. Есть мнение разводилой тебя поставить. Не сдрейфишь, коли так?
– Нас двое.
– Сам вижу. Кто такой?
- Сибирячок-старовер.
– Такого можно.

В семь утра Степан и Порфирий были уже на ногах.
– Порфир, надень самое удобное. И чтоб ничего не болталось. Ремень приправь внутрь да повяжи на голову платок. Шевелюра у тебя знатная, жалко будет, если что. – Степан тщательно готовил Порфира к поединку, о котором не имел ни малейшего представления:
– Как говаривал великий учёный Николай Иванович Пирогов: «Будущее принадлежит медицине предупредительной». Так что нам с тобой, Порфирушка, надобно крепко предупредиться.
В девять тридцать они вышли из квартиры.
Пульхерия Модестовна проводила ребят до двери и отпустила со словами: «Ну, голуби, летите и возвращайтесь». Уже на лестничной площадке Степан обернулся и спросил старушку: «Радость моя, что значит плач Ярославны в вашем исполнении?» Старушка посмотрела на него внимательно и ответила:
– Ах, Стёпочка, поди, не первый год живу, три войны насквозь проглядела. Если мужчины встают поутру и молча уходят, не выпив чая, – знать, беда на дворе.

Без пятнадцати минут одиннадцать ребята вышли из метро «Орехово» и направились по указанному адресу. В сквере около 22-го дома их окликнул хриплый мужской голос:
– Стволы, баллоны есть?
– Нет, – ответил Степан, оглядываясь вокруг.
От полуразвалившейся кирпичной постройки отделился щуплый человечек в обвислой старомодной одежде и махнул головой, молча приглашая следовать за ним.
Степан поманил Порфирия и сам направился первым.
Человечек прошёл вдоль гаражей, свернул в парковую зону и наконец остановился у небольшого серого строения с выщербленной цементной штукатуркой. Старый брошенный особнячок окружал унылый кирпичный забор.
Провожатый, не оборачиваясь, знаком руки остановил Степана, а сам через приоткрытые ворота юркнул на огороженную территорию.
– Егор здесь, сердцем чую, – тихо сказал Стёпа, оглядываясь к Порфиру.
Тот сжал кулаки и совершил на груди крестное знамение.
Из ворот показался провожатый и поманил внутрь.
Степан и Порфирий один за другим протиснулись в воротную щель и оказались на большой и совершенно пустой дворовой территории. Чёрные проёмы окон первого этажа посверкивали на солнце, немного разбавляя тягостную картину заброшенной пустоты.
– Канаете в залу на первой палубе и топорщитесь там, как бакланы. Мол, за чувака деньги башляете. Предъяву тяните, торгуйтесь.
Человечек сказал и растворился.

– Ну, Порфир, на всякий случай – прощай. Коли не свидимся опосля всего – выпьем с Богом за здоровье святой Троицы! – крякнул Степан.
– Стёпа, и ты прощай. Жизнь вечная – увидимся, – Порфирий грустно улыбнулся и обнял Степана.

Они вошли в ветхий проём подъезда. Как только сырая темнота сомкнулась за их спинами, откуда-то из-под лестничного марша выпорхнули две огромные тени и с пристрастием прошмонали наших героев по вертикали от воротника до шнурков.
– Полегче!.. – вспылил Степан.
Не успел он договорить, как темнота огрызнулась смачным ударом в лицо. Падая, Степан шепнул Порфиру: «Молчи!». Ударивший прижал упавшего Степана к полу и начал было его душить. Но через пару секунд раздался неприятный хруст, и огромная тень с диким рёвом отвалилась в цементную черноту подъезда. Второй вертухай, как тигр, бросился на Степана, но Порфир нижним апперкотом огромной ручищи (так снизу режут медведю горло специальным медвежьим ножом) вдавил ему кадык в гортань.
Подъездная хлябь огласилась сдавленным воем поверженных великанов. Степан поднялся, невозмутимо стряхнул с одежды липкое месиво окурков и, пошатываясь, стал подниматься по лестнице. На площадке первого этажа он перевёл дыхание и затем направился вглубь узкого тёмного коридора. Следом, прикрывая товарищу спину, поспешил Порфирий.

В просторной комнате, напоминающей не жилое помещение, а скорее небольшой зал для танцевальных уроков, было людно. Три огромных окна наполняли помещение холодным «кипятком» осеннего солнца. В центре, на единственном стуле сидел молодой мужчина в тёмных очках и дорогом вельветовом костюме. Справа и слева от него стояли два внушительных верзилы. Амфитеатром по обе стороны расположились остальные четырнадцать членов воровского синедриона. Под подоконником левого окна на полу лежал человек. Его поднятая вверх рука была прикована наручниками к батарее. Видно было, что он совсем плох, да и жив ли?
«Егор… – прожгла Степана очевидная мысль-догадка. – Сволочи! Ладно, повоюем».

– Кто такие? – спросил мужчина, сидящий по центру.
– Хозяин, мы художники. О старшом нашем, Егоре, справиться пришли. Нам без него, родненького, хана, сплывут деньжата, – ответил Степан елейным голоском.
– И много сплывёт? – поинтересовался центральный.
– Поди лимона четыре, не меньше, – Стёпа закатил глаза, будто высчитывая барыш.
– Славно. И что ж для этого надо?
– Надобно завтра быть Егору на переговорах в одном месте…
– Сергей Львович, да они наших щас положили! Какие на хрен художники, беса гонят хмыри, кончать их надо, и все дела, – закипятился правый от стула верзила.
– Погодь, Грегор, не пыли, – ухмыльнулся Сергей, – оно успеется. Что ещё скажешь? – спросил он, оглядывая поверх очков Степана и Порфирия.
– Тебе решать, хозяин. Без Сергея нам денег не получить.
– Бля буду, фуфло гонит падла! – Грегор метнулся навстречу Степану, однако верзила, стоящий справа от стула, выхватил из-за пояса кнут и, как жеребца, положил Грегора на половицы.
Компания хохотнула в несколько голосов и нетерпеливо заёрзала у подоконников.
Грегор встал. Его глаза налились красной плавленной медью. Он судорожно полез за пазуху, но Сергей крикнул: «Нишкни!»
Грегор тотчас обмяк и смешался с толпой к «трона».
– Соловей, ты у нас человек спокойный, - ухмыльнулся Сергей, - объясни нашим гостям условия сделки.
Соловей подошёл к Степану и воткнул нож под подбородок.
– Больно? – спросил Сергей, распечатывая банку пива.
– Больно, – с трудом выговорил Степан, не вынимая рук из карманов куртки.
– То-то. Соловей, отставить!
Вертухай убрал нож.
– Этот, – сказал Сергей Львович, указывая на Порфирия, – останется при мне. Егора на выписку. А ты, – он взглянул на Степана, – обожди на лужайке за домом, оно тебе же целее будет.


Часть 6. Шухер

Степан прошёл по тёмному коридору и спустился по лестнице к выходу из подъезда. Вдруг от лестничного марша отделился тот самый мужичок-провожатый выглянул из темноты и тихо произнёс:
– Подь сюды.
Степан остановился. Тот схватил его за одежду и увлёк под лестницу. В движении этого маленького человека оказалось столько жилистой силы, что Стёпа даже растерялся.
– Волынил толково, – прохрипел он на ухо Степану, – как шухер начнётся, берёшь своих и валишь. Щас правилка захороводится, делать вам тут неча. Сказал и исчез, как растворился.
Стёпа стоял и вглядывался в темноту. Он видел, как вдоль стен скользили неприметные серые тени. Скользили бесшумно, несмотря на скользкий мусор под ногами и россыпи битого стекла.
Вдруг со стороны зала раздался крик:
– Братва, шухер!
Мгновенно всё заметалось, стало зримо и деловито. Новые и новые «бойцы невидимого фронта» взлетали вверх по ступеням и разбегались, кто в зал, кто на верхние этажи. Стёпа вынырнул из своего укрытия и помчался туда, где остались Егор и Порфирий. Раздался первый выстрел. Вслед за ним, как по команде, затараторила оглушительная пальба. Из двери зала в коридор, как пчёлы, гроздьями вылетали пули. Они с шипением впивались в старую штукатурку и дранку потолка. Вдруг кто-то сзади сбил его с ног.
– Лежать! – над Степаном склонился в боевом камуфляже боец. Поперёк груди жёлтым по чёрному значилась нашивка «ФСБ». Что-либо говорить или объяснять было бессмысленно. Степан уткнул лицо в половицы, и стал молить Бога за судьбу товарищей.

Через десять минут всё было кончено. Степан и Порфирий стояли в шеренге молодцов лицом к стене, широко расставив ноги и заложив руки за голову.
– Отпустите их. Это мои друзья, они не бандиты.
Стёпа услышал сдавленный полушёпот Егора. Говорить громче он не мог. От травм, полученных в «беседах» с Грегором и Соловьём, тело отказывалось выполнять даже простые команды.
– Егорушка, мальчик мой, прости меня, грешного супостата! Это я во всём виноват, прости окаянного, Христа ради! – послышался знакомый Степану проникновенный голос. Он слышал его, будучи с Егором в храме. Да-да, это был голос настоятеля о. Викентия.
Батюшка подбежал к Егору. Слёзы градом сыпались с его бледного, утомлённого ожиданием лица. Облобызав Егора, о. Викентий обратился к старшему офицеру команды:
– Отпустите Егорушкиных друзей, это люди добрые, я ручаюсь за них. Они вам сами потом всё расскажут.
– Снять с шеренги, – коротко скомандовал офицер.
Два бойца опустили руки Степану и Порфирию и подвели их к командиру.
– Завтра в десять на Петровку, куда – скажу позже, а сейчас свободны.
Степан бросился к Егору.
– Егорка!
Бедного Егора под руки поддерживали о. Викентий и могучий ФСБ-шник. Друзья обнялись. Батюшка и боец передали Стёпе раненного товарища и тактично отошли в сторону.
– Егор, товарищ мой добрый!.. – впервые от начала повести автор наблюдал на глазах Степана слёзы. Что ж, мужчины тоже плачут. Случается, и в мужском сердце порой возникает острая мокрая необходимость.
Бойцы СОБРа исподволь поглядывали на обнявшихся друзей. Если бы и мы с вами, добрый читатель, присутствовали неподалёку, то наверняка заметили бы улыбки солидарности на их мужественных лицах. Ведь они только что рисковали жизнью ради этих гражданских!
Но вот на Егора и Степана пала разлапистая тень. То Порфир, как сибирский медведь, навалился на друзей, совершенно не думая о том, что один из них едва держится на ногах от волнения, а другой и вовсе стоять не может…


P.S.

Октябрьским днём друзья сидели на лавочке в одном из двориков у входа в Нескучный сад.
– Ну что, едем? –спросил Степан.
– Погоди, Стёп, сейчас решим, – Егор с трудом вытащил забинтованной ладонью из кармана мобильник и, тыкая единственным здоровым пальцем, набрал номер.
– Свет, ну что? Отлично! Выйди, мы тут на качелях качаемся. Жду.
Минут через пятнадцать во двор вбежала огромная чёрная собака. За собакой следом на дорожку, ведущую к лавочке, вышла хрупкая стройная девушка. Собака хотела было исчезнуть со двора, но, увидев Егора, жалобно заскулила и вернулась к хозяйке.
– Познакомьтесь, это Светлана, моя любимая девушка! – торжественно объявил Егор, делая насколько шагов ей навстречу. – Ну вот, теперь мы все в сборе. Можно ехать!
– А собака? – Степан стоял против солнца и щурился, глядя то на Егора, то на чёрное самодовольное животное.
– Анри очень любит путешествовать, – улыбнулся Егор.
– Правда, он предпочитает делать это в одиночестве, – рассмеялась Света, – но, думаю, хорошая компания ему не повредит!
– Да здравствует Джером Кей Джером! Вас приветствуют четверо в лодке, не считая собаки! – воскликнул Стёпа.
– Джером-то тут при чём, разве их было четверо? – спросил Егор.
–А при том. За сто лет должно же было хоть что-нибудь измениться!
– Ладно, тогда почему «в лодке»? – не унимался Егор.
– Да-а, Егорушка, тебе ещё поправляться и поправляться. Это же Ладья судьбы!
– Ты хочешь превратить нашу общую сибирскую ладью в корабль Спасения?
– Вот-вот, именно. Ты на глазах поправляешься!
– Это верно, – улыбнулся Порфирий, - без лодки нам никак нельзя, мы ж по Малому Енисею пойдём. На большой воде лодка нужнее хлеба!

  Конец.