5
Великий гимн Великой Отечественной
войны.
Горести и радости военных
лет.
Необычная "роль"
Михаила Ивановича Жарова
Тяжким бременем легла война на плечи людей, особенно в годы наших поражений..
Фронтом была вся страна. В тылу не стреляли, но все, от мала до велика, понимали, что без их усилий здесь, не будет победы там. А самое главное, ни у кого не было сомнения в том, что мы победим.
Не могу не сказать об этом. Незабываемым событием, волнующим душу и поднимающим дух даже у нас, детей, стало исполнение по радио великой песни- военного гимна Великой Отечественной войны "Священная война."
Слова этой песни были написаны поэтом Василием Ивановичем Лебедевым-Кумачом в ночь с 22на 23 июня и опубликованы в газетах "Известия" и "Красная звезда" 24 июня 1941 года. Музыка песни была создана сразу же, как газеты со словами её попали в руки композитора, профессора, Александра Васильевича Александрова.
Песня каждое утро звучала по радио после боя Кремлёвских курантов. Слова и набатная музыка песни так глубоко проникали в душу, так ясно и точно передавали чувства людей. Нужно было жить в то время и видеть глаза людей, когда звучала эта песня.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная
Священная война!
Когда под строгий, чеканный ритм марша произносились эти слова, мороз продирал кожу на спине. Мы все, от мала до велика, чувствовали и понимали: на этот смертный бой встать должна вся страна. И выразить наши чувства точнее и вернее невозможно было никакими другими словами. Смертный бой отнимал жизни дорогих людей. И на смену им вставали и шли другие. Там в этой смертной битве отдали свои юные жизни мои двоюродные братья. Осенью, 8-10 сентября 1943 года в боях за освобождение города Мариуполя от фашистских захватчиков принимала участие 384-я отдельная бригада морской пехоты.
Сорок шесть бойцов этой бригады остались лежать в этой земле под обелиском, на котором высечено имя и моего брата, десантника, москвича, Георгия Артёмовича Поясова. Когда он погиб, ему было всего двадцать три года. .
Второй брат, Борис Артёмович Поясов, погиб под Москвой, когда ему не было ещё и двадцати лет.
Жестокая война шла, но не было уныния, подавленности. В эти тяжкие дни люди сближались, делились последним.
Особенно поддерживали дух людей публикации наших военных корреспондентов с полей битвы. Не забуду, как зачитывали до дыр газеты с очерками Ильи Эренбурга,
простым, доходчивым языком повествующими о сущности гитлеровской военщины, кичившейся своими победами в Европе и об истинных причинах поражения, оказавшихся под фашистским сапогом стран.
"Я видел,-- писал он,--как пал Париж,-- он пал не потому, что были непобедимы немцы. Он пал потому, что Францию разъели измена и малодушие. Правящая головка
предала французский народ.
Не мы хотели войны, не мы её начали, но мы её закончим.
Высокая судьба выпала на нашу долю.
На нас идёт орда современных дикарей. Фашист гордится тем, что не думает. Его дело бить по голове. Во Франции они сожгли библиотеку с рукописями Бальзака. Они придумали зажигательные бомбы.
Жалкие варвары фашисты преследуют языки порабощённых народов. Они истребляют культуру и оскорбляют тупо, по-фашистски--вот тебе мой сапог!
Они убивают методично, аккуратно, изо дня в день.
Гитлер, как азартный игрок, потерял голову. Он сейчас всё поставил на карту. Заигрался. Протрезвление будет ужасным.
Каждый красноармеец знает, за что он сражается.
На призывных пунктах--молчаливые, суровые люди. На войну идут без бравады и без страха. Поражает ранняя суровость на молодых, ещё не затвердевших лицах."
Наряду с горестями были и свои радости: сообщения о наступлении наших войск на фронтах, письма с фронта, достижения в труде, в учёбе.
Для нас огромной радостью было, когда мы вдруг получили письмо от тёти Клавы из села Асекеево, Чкаловской (сейчас Оренбургской) области. Мы узнали, что они живы, и живы на фронте их мужья, Пётр Сергеевич Телков и Георгий Денисович Луговой. Для нас это был настоящий праздник, особенно для мамы. Она чувствовала себя по-человечески виноватой, как всегда, потеряв дорогого человека, нам кажется, что мы не сделали чего-то такого, что могло бы спасти. А теперь гора свалилась с маминой души.
.
Радость доставляла любая мелочь. Удалось по карточкам получить овсяную муку. Лепёшки из неё получились белые- белые. После того чёрного куска "глины", которую выдавали как хлеб -- царский пир!
А однажды, было это ещё в первый жаркий месяц войны, в продовольственных магазинах Кузнецка появилась настоящая кетовая красная икра, и выдавали её не по карточкам, а бесплатно. Мама принесла целую поллитровую банку. Оказалось, что на железнодорожную станцию Кузнецка прибыл поезд, там была цистерна с этой икрой. Везли её с Дальнего Востока в Москву. Поезд двигался очень медленно. Икра начинала портиться. Тогда и решили раздать её людям города.
Смешно и печально было видеть погрустневшие глаза молодого лейтенанта,лётчика, в один из воскресных дней, когда, после того, как разыскавший нас наш папа Дима прислал денежный аттестат, мы на радостях пошли пообедать в "обжорку" (так почему-то горожане прозвали ресторан в центре города, а мы называли его "голубой ресторан", потому что двери там были выкрашены голубой краской). В отличие от нашей столовской еды из концентратов, там бывли щи из настоящей квашеной капусты и паровые котлеты, которые по ресторанной цене стоили очень дорого.
Людей в зале было мало, и официантки, собрались в углу за пустым столиком Молодой лётчик вошёл, торжественно неся в вытянутой руке два куриных яйца, весело улыбаясь, обратился к девушкам:
--Пожарьте мне из них глазунью!
Те развели руками:
--Не на чем!
--Как не на чем? -возмутился парень, -Что, в вашем ресторане даже
сковородки нет?
Официантки рассмеялись. Невдомёк было парню, что в такое время никакого жира, даже на такую малость как яичница, в городском ресторане не оказалось.
Лицо лейтенанта разочарованно вытянулось, он ушел, понурив голову.
.
Я так много места в своём рассказе уделяю еде оттого, что, с той поры, как началась война, и долго ещё после её окончания не покидало мучительное чувство голода. Мне казалось, что никогда от него не избавлюсь. Проглатывая в ресторане крошечную паровую котлетку, с грустью вспоминала мамины довоенные котлеты, которые я, когда она не могла увидеть, выбрасывала в мусорное ведро.
Запомнился и ещё один печально-смешной случай, связанный всё с той же едой. Парторга школы ФЗО, по инвалидности не призванного в армию, назначили вместо бывшего, ушедшего на фронт, секретарём Горкома партии. Он по старой памяти заходил иногда на прежнее место работы. Однажды появился, когда я была там с мамой.
--Знаете, кто у меня вчера был! -воскликнул Анатолий Иванович, входя в кабинет Степана Осиповича, куда обогреться у натопленной печи собирались все сотрудники.
--Никогда не угадаете! Сижу я у себя, постучали в дверь. Кричу: " Войдите!" Дверь приоткрывается, и через узкую щель протискивается что-то странное: собачья шкура на человеческих ногах в бурках, повёрнутых носками назад. Я аж приподнялся у себя за столом.
Что за чудо? Смотрю, вся шкура протиснулась и пошла, по пути поворачиваясь вокруг себя, приближается. У моего стола окончательно повернулась и выпрямилась во весь рост. Стоит, улыбается и спрашивает:
"Узнаёте?"
Вышел я из-за стола, говорю с ним, а сам собственным глазам не верю:
"Как же не узнать! Да вас вся страна от мала до велика знает! Жаров! Михал Иваныч Жаров!"
Все заахали:
--Откуда он? Что за собачья шкура? Зачем он приходил?--
забросали Анатолия Ивановича нетерпеливыми вопросами.
--Шкура-- это не шкура. На нём была шуба из собачьего меха. А за шкуру я
принял, потому что он, накинув её на голову, согнулся и не входил, а как бы влезал вперёд спиной, так, что головы я не увидел. Это он -- в шутку. Очень деликатное было дело, с которым пришёл. Вот он и разыграл сценку, чтобы легче разговор пошёл. Неудобно ему было в такое время с такой просьбой.
Я его усадил. Велел секретарше организовать чай. Налил нам водочки за встречу, гляжу на него, жду. А он мне: "Я,-- говорит,-- сегодня к вам в роли просителя. Наш театр эвакуируется.-- помолчал, глядит под ноги, вздыхает головы не поднимает, тихо так говорит,--Знаете, голодно. Не можете ли вы нам хлебца подкинуть? У нас там женщины с малыми детьми едут и пожилые наши народные артистки и артисты. Наш поезд у вас на запасном пути стоит".
-- Я, конечно, дал команду.--продолжал Анатолий Иванович.-- Всё, что там в нашем буфете было, велел упаковать, своим ничего не оставил, да они на меня не в обиде. Как прослышали, что у меня в кабинете Жаров, все в приёмной собрались. Когда он вышел, стали ему аплодировать. Автографы просить. Он со всеми за руку попрощался. Его на моей машине отвезли.
................................
Фото . Михаил Жаров и Людмила Целиковская
в фильме "Воздушный извозчик." 1943 год.
Продолжение следует.