Обелиск нашей любви часть 2 глава 1

      — Слу­шаю.
      — Доб­рый день, Сес­ка. Это Элиа. Мы с ва­ми пи­ли ко­фе пос­ле не очень при­ят­но­го для вас со­бытия, пом­ни­те?
      — Ко­неч­но, пом­ню. — А еще пом­ню, что к кон­цу ко­фепи­тия мы уже бы­ли на «ты». А сей­час сно­ва на «вы». Но, глав­ное, прош­ло три дня, и Элиа поз­во­нил.
      — Как вы? Как нас­тро­ение?
      — Уже луч­ше, спа­сибо. Бу­ря про­нес­лась и стих­ла.
      — Рад это слы­шать. Я тут по­пытал­ся пред­ста­вить: ес­ли с ва­ми так ин­те­рес­но об­щать­ся, ког­да вы в пло­хом нас­тро­ении, что бу­дет, ес­ли я приг­ла­шу вас на ча­шеч­ку ко­фе в хо­рошем?
      — Сог­ла­шусь, лег­ко и с удо­воль­стви­ем, — я улы­ба­юсь и, ду­маю, это слыш­но по го­лосу.

      Я поч­ти пол­го­да не бы­ла на сви­дании. Да нет, ка­кой там… Пол­го­да я не бы­ла в от­но­шени­ях. А на сви­дании, да еще и на пер­вом… Я не бы­ла пол­то­ра го­да. С ума сой­ти! Но это же как ез­да на ве­лоси­педе?
      Пе­реби­раю, пе­реме­ряю… ос­та­нав­ли­ва­ясь на ши­фоно­вой цве­та фук­сии юб­ке в пол и то­нень­кой бе­жевой фут­болке с вы­резом-ло­доч­кой. Под­би­раю би­жуте­рию в тон. Рас­пускаю во­лосы. Кор­ни уже не ме­шало бы прок­ра­сить, я как раз со­бира­лась в суб­бо­ту. Кто же знал, что он поз­во­нит се­год­ня…

      Мы гу­ля­ем, пь­ем гра­ниту*, едим пиц­цу, бе­седу­ем обо всем, что при­ходит в го­лову, от мо­их пла­нов на бу­дущее, по­эзии Дан­те и Ле­опар­ди до му­сора на ули­цах Не­апо­ля.
      — Я по­нимаю, что это твой род­ной го­род, — с мяг­кой улыб­кой про­из­но­сит Элиа, ед­ва за­мет­ным, при­выч­ным жес­том поп­равляя оч­ки. — Но здесь, в са­мом де­ле, очень гряз­но.
      — На­вер­ное, де­ло при­выч­ки, мы, не­апо­литан­цы, та­ких ме­лочей прос­то не за­меча­ем, — по­жимаю пле­чами я. — И лю­бим свой го­род не за чис­то­ту.
      — А за что лю­бите?
      — За бы­товую ма­гию, — от­ве­чаю с улыб­кой.
      — Как это? — не­пони­ма­юще смот­рит Элиа.
      — Мо­гу по­казать, — еще ши­ре улы­ба­юсь я.
      Подъ­ем по го­род­ским лес­тни­цам чу­жакам да­ет­ся не так лег­ко.
      — Уз­нать те­бе по­ра,
      Что при подъ­ёме ка­жет­ся сна­чала
      Всег­да кру­тою вся­кая го­ра, — по па­мяти ци­тирую лю­бимо­го, как вы­яс­ни­лось, на­ми обо­ими по­эта. Элиа, чуть за­пыхав­шись, сме­ет­ся.
      — Ма­гию не­апо­литан­ских лес­тниц я уже оце­нил в пол­ной ме­ре.
      — Мы поч­ти приш­ли.
      Под­ни­мать­ся в квар­ти­ру лень, по­это­му пе­рек­ри­кивая го­мон де­тей, но­сящих­ся во дво­ре, зо­ву:
      — Ан­дже­ло! Ан­дже­ло!
      Не сра­зу, но тот по­яв­ля­ет­ся на зов. При­ветс­твен­но ма­шет ру­кой.
      — Чао, Сес­ка!
      — Чао! Мо­жешь бро­сить мне клю­чи?
      Ан­дже­ло ис­че­за­ет в окон­ном про­еме, что­бы по­явить­ся па­ру ми­нут спус­тя с ме­тал­ли­чес­кой связ­кой в ру­ках.
      — Ло­ви, — пре­дуп­режда­ет пе­ред тем, как ки­нуть. — Толь­ко я сей­час ухо­жу, вер­нешь Ми­келе, он се­год­ня на де­журс­тве. Или ос­тавь под кам­нем.
      — Хо­рошо, — от­ве­чаю я, под­хва­тывая клю­чи на ле­ту. — Спа­сибо!
      Мы с Эли­ей идем даль­ше по са­мому обыч­но­му, за­мусо­рен­но­му пе­ре­ул­ку. Слыш­но, как в од­ной из квар­тир в раз­но­высот­ных ста­рых до­мах ра­бота­ет те­леви­зор, в дру­гой — кто-то ру­га­ет­ся, в треть­ей — зво­нит те­лефон.
      — Сно­ва лес­тни­ца, — взды­ха­ет Элиа, за­видев ве­дущий вверх про­лет.
      — Нам сю­да, — тро­гаю я ста­рую мас­сивную дверь, нап­ро­тив ко­торой сто­ит от­би­тый с края ва­зон с кар­ли­ковой паль­мой. Про­вора­чиваю ключ, по­ка сто­ящий ря­дом Элиа ог­ля­дыва­ет об­лу­пив­ши­еся во мно­гих мес­тах сте­ны в тус­кло­ватом све­те фо­нарей.
      Внут­ри ти­хо и тем­но, и я бе­ру спут­ни­ка за ру­ку, что­бы, сов­сем как Вер­ги­лий в «Бо­жес­твен­ной ко­медии», свес­ти вниз, в без­дну. На ощупь на­шари­ваю пульт в глу­бине ни­ши и прос­транс­тво вок­руг ос­ве­ща­ет под­свет­ка.
      — Где мы? — с ин­те­ресом ози­ра­ет­ся Элиа.
      — В ка­таком­бах.
      Здесь не важ­но, ког­да ты при­шел, — днем и ночью в под­земных пус­то­тах гос­подс­тву­ет тем­но­та. К счастью, я пом­ню, где на­ходят­ся вык­лю­чате­ли, и пульт уже у ме­ня в ру­ках. Я ве­ду Элиа даль­ше, по ме­ре не­об­хо­димос­ти вклю­чая и вык­лю­чая под­свет­ку.
      — В пя­том ве­ке это мес­то еще не вхо­дило в чер­ту го­рода, но счи­талось очень прес­тижным. Быть по­хоро­нен­ным здесь, ря­дом с епис­ко­пами и свя­тыми пок­ро­вите­лями го­рода оз­на­чало по­чет и ува­жение. Вок­руг гроб­ни­цы Сан-Джен­на­ро, сло­мав пер­во­началь­но вы­сечен­ные в кам­не ни­ши, ус­тро­или ба­зили­ку, — я об­во­жу встро­ен­ным в пульт фо­нари­ком кри­вова­тые ар­ки из гру­бо об­ра­ботан­но­го кам­ня.
      — «Ка­та» — вниз, «ком­бос» — ус­пе­ние, «ка­таком­бы» — под­земная усы­паль­ни­ца, — слов­но бы для се­бя про­гова­рива­ет Элиа, и я на­чинаю по­нимать, что его спо­соб поз­на­ния ми­ра, в пер­вую оче­редь, сло­вес­ный. Для ме­ня это но­во, и мне нра­вит­ся.
      — Сей­час уже нет ни усы­паль­ни­цы, ни цер­кви как та­ковой, хо­тя служ­бы и про­водят­ся иног­да по праз­дни­кам, — от­ве­чаю я. — Но во­об­ще, пер­вое сви­дание на клад­би­ще — это, ко­неч­но, та еще ро­ман­ти­ка.
      Мы оба сме­ем­ся, и звук эхом от­да­ет­ся в пус­тых ни­шах-ку­бику­лах.
      — Ос­татки фре­сок, — я под­све­чиваю внут­реннюю сте­ну од­ной из ку­бикул, да­вая Элии воз­можность рас­смот­реть не слиш­ком хо­рошо сох­ра­нив­шу­юся рос­пись. Он щу­рит­ся, пы­та­ясь раз­гля­деть под­робнос­ти и пе­рес­ту­па­ет с мес­та на мес­то, на­тяги­вая тем са­мым ог­ра­ничи­ва­ющую дос­туп для ту­рис­тов ве­рев­ку.
      — Ос­то­рож­нее, — пре­дуп­реждаю на вся­кий слу­чай.
      Для то­го, что­бы по­пасть на ниж­ний уро­вень, нуж­но не­надол­го вый­ти на­ружу, во двор ба­зили­ки. Фо­нари и звез­дное не­бо, сла­бое све­чение вок­руг скры­того кры­шами мо­нас­тыр­ских пос­тро­ек лун­но­го дис­ка — ат­мосфе­ра и ви­димость тут уже прак­ти­чес­ки не от­ли­ча­ют­ся от под­земной, раз­ве что лег­че ды­шит­ся.
      — Этот уро­вень вы­резан во вре­мена рас­цве­та им­пе­рии, в пер­вом ве­ке на­шей эры. Про­ект, по-ви­димо­му, пла­ниро­вал­ся мас­штаб­ным, а пла­ниров­ка дол­жна бы­ла ко­пиро­вать на­зем­ную. Вот, — лу­чом све­та я об­во­жу цен­траль­ную ар­ку, — де­кума­нус мак­си­мус**. По бо­кам от нее две дру­гие де­кума­ны. Чуть даль­ше, в глу­бине есть по­добие кар­до***.
      По срав­не­нию с вер­хним, бо­лее поз­дним уров­нем, ниж­ний по­ража­ет ис­кусностью об­ра­бот­ки кам­ня, пра­виль­ностью ли­ний. Мне всег­да ста­новит­ся грус­тно от срав­не­ния этих двух уров­ней, от то­го, с ка­кой ско­ростью мо­гут ут­ра­чивать­ся зна­ния. «Ког­да от­сту­па­ет свет, нас­ту­па­ет ть­ма» — в ка­таком­бах фра­за, ска­зан­ная Дже­но, пе­рес­та­ет быть ал­ле­гори­ей, об­ре­тая пер­во­началь­ный, бук­валь­ный смысл.
      — Не мо­гу не спро­сить: от­ку­да ты так хо­рошо зна­ешь это мес­то? — от­вле­ка­ет ме­ня Элиа от раз­ду­мий.
      — Про­ходи­ла здесь прак­ти­ку, ког­да учи­лась на ба­калав­ри­ате.
      — К сво­ему сты­ду дол­жен приз­нать­ся, что слы­шал об этих ка­таком­бах, как о ни­чем не при­меча­тель­ном мес­те. И по­верил на сло­во.
      — Ни­чего уди­витель­но­го. Лет де­сять на­зад тут бы­ла свал­ка.
      Мне вспо­мина­ет­ся, как вмес­те с Сан­дрой и Барб ру­ками в ре­зино­вых пер­чатках мы впи­хива­ли зат­хлый, ут­рамбо­ван­ный ве­ками му­сор в меш­ки, ко­торые тас­ка­ли Ан­дже­ло, Ан­дреа, Ми­келе и Дже­но. Ме­дицин­ские мас­ки не спа­сали от во­ни, а ком­би­незо­ны при­ходи­лось сти­рать с хлор­кой. Но за­то ка­ким чис­тым пос­ле ра­боты здесь ка­зал­ся не­апо­литан­ский воз­дух, ка­кой вкус­ной жа­рен­ная ма­терью Ан­дже­ло ры­ба, и ка­кими ин­те­рес­ны­ми — по­сидел­ки всей ком­па­ни­ей во дво­ре. От­ку­да толь­ко бра­лись си­лы, мы рас­хо­дились да­леко за­пол­ночь, что­бы на сле­ду­ющий день пос­ле за­нятий вновь соб­рать­ся на цер­ковном дво­ре в ожи­дании пад­ре Лу­ки, ру­ково­див­ше­го эти­ми му­сор­ны­ми рас­копка­ми.
      Ес­ли бы не пад­ре, ни один ро­дитель, на­вер­ное, не сог­ла­сил­ся бы от­пустить сво­их от­прыс­ков ко­пать­ся в та­кой жут­кой, хоть и по­вер­хностно про­дезин­фе­циро­ван­ной гря­зи. Во вся­ком слу­чае, мне, три­над­ца­тилет­ней, ро­дите­ли бы точ­но не поз­во­лили про­водить вре­мя в ка­таком­бах в ком­па­нии стар­шеклас­сни­ков, ес­ли бы не пад­ре Лу­ка и Дже­но. Да­же по­том, ког­да я выб­ра­ла это мес­то для про­хож­де­ния прак­ти­ки, ма­ма бы­ла не в вос­торге, хоть и приз­на­вала, что для ис­сле­дова­ний здесь не­пахан­ное под­земное по­ле. Дип­ломная ра­бота ба­калав­ра у ме­ня на­писа­лась лег­ко, а три жен­щи­ны, стро­ящие цер­ковь на изъ­еден­ной солью, еле вид­ной по­толоч­ной фрес­ке ниж­не­го уров­ня, воз­можно, ста­ли при­чиной, по ко­торой я выб­ра­ла для ма­гис­тер­ской ра­боты те­му о ху­дож­ни­цах Сред­не­вековья.
      Мы сно­ва вы­ходим во дво­рик ба­зили­ки Фь­ори дел­ле му­ра, плав­но пе­рехо­дящий во внут­ренний двор рас­по­ложен­ной здесь с кон­ца XVII ве­ка боль­ни­цы. Я вгля­дыва­юсь в пе­ред­ние стек­ла трех сто­ящих в ряд ма­шин ско­рой по­мощи, и мне ве­зет — один из во­дите­лей, ма­шет в от­вет ру­кой:
      — Чао, Сес­ка!
      — Чао, Ми­келе!
      Он спры­гива­ет на ас­фальт, мы быс­тро и при­выч­но рас­це­ловы­ва­ем­ся в обе ще­ки. Я про­тяги­ваю клю­чи со сло­вами: — Ан­дже­ло ска­зал от­дать те­бе.
      Ми­келе за­бира­ет связ­ку из мо­ей ру­ки и здо­рова­ет­ся с Эли­ей.
      — Как ма­лень­кая? — ин­те­ресу­юсь я.
      Ши­рокое смуг­лое ли­цо рас­плы­ва­ет­ся в до­воль­ной улыб­ке.
      — Нас­то­ящая ры­бач­ка. Обо­жа­ет ку­пать­ся с тем на­дув­ным дель­фи­ном, что ты по­дари­ла. И зу­бов уже во­семь штук.
      Ми­келе — по­томок фи­лип­пин­ских ры­баков, его же­на Чин­ция — не­апо­литан­ских. Вы­рос в Не­апо­ле и учил­ся в од­ном клас­се с Ан­дже­ло, Дже­но и Сан­дро. С Ан­дже­ло они не толь­ко быв­шие од­ноклас­сни­ки, но и со­седи по до­му.

      Поп­ро­щав­шись с Ми­келе, мы с Эли­ей по­кида­ем боль­нич­ный двор, что­бы дви­нуть­ся в об­ратный путь.
      — Здесь низ­кое со­седс­тву­ет с вы­соким, му­сор с про­из­ве­дени­ями ис­кусс­тва. Нет ни чет­ких гра­ниц, ни пре­дуп­режде­ний. Сов­сем как в жиз­ни. Бы­ва­ют лю­ди, ко­торые поз­во­ля­ют дру­гим ви­деть се­бя толь­ко ухо­жен­ны­ми, на­ряд­ны­ми, нак­ра­шен­ны­ми. И есть та­кие же го­рода. Не­аполь — не из их чис­ла. Он поз­во­ля­ет се­бе быть прос­то со­бой. Не­уб­ранным, гряз­ным, в чем-то от­талки­ва­ющим, в чем-то не­веро­ят­ным. Ни­ког­да не зна­ешь, что ждет за по­воро­том — ше­девр ар­хи­тек­ту­ры и ис­кусс­тва или от­рыжка че­лове­чес­кой ци­вили­зации. Од­но мо­жет с лег­костью прев­ра­щать­ся в дру­гое. И на­обо­рот. Для ме­ня в этом прав­да жиз­ни, бы­товая ма­гия. По­тому что, ког­да бес­смыс­ленные, мел­кие проб­ле­мы на­чина­ют дов­леть на­до мной, та­кие не­ожи­дан­ные от­кры­тия, зас­тавля­ют улыб­нуть­ся и пе­ре­ос­мыслить мо­мент, а то и всю жизнь.
      — Это зву­чит как приз­на­ние в люб­ви, — от­ве­ча­ет Элиа.
      — Это и есть приз­на­ние в люб­ви. Я люб­лю свой го­род. И не стрем­люсь от­сю­да у­ехать.
      — Се­год­ня я уз­нал о Не­апо­ле боль­ше, чем за все два ме­сяца, что про­вел здесь, — го­ворит Элиа.
      — Тог­да те­перь твоя оче­редь. Поз­на­комь ме­ня с Бо­лонь­ей.
      Он за­думы­ва­ет­ся и нес­коль­ко мгно­вений ша­га­ет ря­дом мол­ча, за­сунув ру­ки в кар­ма­ны. У не­го это не выг­ля­дит раз­вязным жес­том, на­обо­рот, по­луча­ет­ся как-то мяг­ко и у­ют­но.
      — Бо­лонья для ме­ня — это, в пер­вую оче­редь, уни­вер­си­тет и ака­демия на­ук. Опе­ра и пе­вучесть бо­лон­ско­го ди­алек­та. Мо­лодость и бур­ле­ние жиз­ни. Цвет мок­ро­го кир­пи­ча и че­репи­цы. Дож­ди и мо­ре раз­ноцвет­ных зон­ти­ков. Рав­ни­на и уми­рот­во­рен­ность.
      — Зву­чит как лю­бов­ная ода, на­писан­ная бе­лым сти­хом, — от­кли­ка­юсь я.
      — Прав­да? — улы­ба­ет­ся он. Бли­ки фо­нарей от­ра­жа­ют­ся в стек­лах оч­ков. Сей­час Элиа по­хож не на дис­ципли­ниро­ван­но­го док­то­ран­та, а на нем­но­го зас­тенчи­вого и очень обя­тель­но­го маль­чиш­ку. — Я го­ворил, что моя мать опер­ная пе­вица?
      — Нет.
      — Из-за нее я в детс­тве пол­го­да про­водил в Ве­не, пол­го­да — в Бо­лонье. Обо­жаю рож­дес­твенскую Ве­ну, а все ос­таль­ное вре­мя люб­лю Бо­лонью.
      — Не­обыч­но. Для ме­ня, во вся­ком слу­чае. Хо­тя… Я люб­лю гос­тить в Ри­ме, а жить в Не­апо­ле.
      Ав­то­бус­ная ос­та­нов­ка. Мы оба уже вдо­воль на­ходи­лись пеш­ком, к то­му же про­гул­ка поз­дним ве­чером по Са­ните**** чре­вата неп­ри­ят­ны­ми сюр­при­зами, по­это­му ког­да подъ­ез­жа­ет ав­то­бус, мы с Эли­ей са­дим­ся и едем к бли­жай­шей стан­ции мет­ро.
      Раз­го­вор про­дол­жа­ет­ся урыв­ка­ми, в пе­ре­ез­дах меж­ду ос­та­нов­ка­ми, ко­торых нам на­до про­ехать сов­сем нем­но­го.
      Стан­ция «Ма­тер­деи». Мне ехать до «Ван­ви­тел­ли», ему — в про­тиво­полож­ном нап­равле­нии, до стан­ции «Уни­вер­си­тет», но Элия, про­явив се­бя нас­то­ящим ка­вале­ром, ре­ша­ет сна­чала про­водить ме­ня, а по­том вер­нуть­ся. В шу­ме мет­ро и люд­ско­го по­тока, мы поч­ти не слы­шим друг дру­га, но мо­жем смот­реть. Гла­за у не­го се­рова­то-ка­рие, поч­ти без ры­жины, очень ин­те­рес­ное, ред­кое, по мо­им наб­лю­дени­ям, со­чета­ние. Оп­ра­ва не­навяз­чи­во под­черки­ва­ет цвет глаз, вы­давая хо­роший вкус то­го, кто под­би­рал ему оч­ки. Ин­те­рес­но, кто это был? Он сам? Но спра­шиваю я о дру­гом.
      — И сколь­ко те­бе еще тру­дить­ся над не­апо­литан­ски­ми вы­вес­ка­ми?
      — Я здесь на пол­го­да. Стан­дар­тный меж­ву­зов­ский об­мен, — от­ве­ча­ет он.
      Во­об­ще, у не­го, оп­ре­делен­но, хо­роший вкус в том, что ка­са­ет­ся одеж­ды: ке­ды, джин­сы, фут­болка, все вы­дер­жа­но в еди­ной цве­товой гам­ме — си­ний со свет­ло-се­рым. Бла­года­ря то­му, что лю­дей в ва­гоне едет мно­го, мы сто­им сов­сем близ­ко. Я чуть при­нюхи­ва­юсь и улав­ли­ваю аро­мат пар­фю­ма. Что-то изыс­канное, с ли­мон­ны­ми нот­ка­ми. Мне нра­вит­ся.
      Еще нра­вит­ся, что он вы­ше мо­их ста се­миде­сяти трех сан­ти­мет­ров (я се­год­ня в ба­лет­ках, без каб­лу­ков) ми­нимум сан­ти­мет­ров на де­сять. Ког­да муж­чи­на вы­ше, это рож­да­ет ощу­щение за­щищен­ности, ка­кой-то на­деж­ности. Пер­во­быт­ное и не сов­сем ло­гич­ное ощу­щение, но очень при­ят­ное.
      Элиа смот­рит на ме­ня так же изу­ча­юще и вни­матель­но, как я на не­го, и в этом взгля­де улав­ли­ва­ет­ся же­лание. Про­воци­руя, я слег­ка вы­пячи­ваю грудь и улы­ба­юсь. Но моя про­вока­ция про­пада­ет вту­не — при­выч­ный, по­хожий на ро­бота сво­ей бе­зэмо­ци­ональ­ностью го­лос объ­яв­ля­ет: «Ван­ви­тел­ли», и нас вы­носит из ва­гона с тол­пой дру­гих пас­са­жиров.
      На ули­цах Во­меро ве­тер го­ня­ет меж­ду до­мами и про­хожи­ми об­рывки сор­ванных афиш впе­ремеш­ку с пылью, треп­лет мои во­лосы, зас­тавляя то и де­ло со­бирать их ру­ками.
      — Здесь прох­ладно, — го­ворит Элиа, ис­ко­са пог­ля­дывая на ме­ня. — Ты как?
      — Нор­маль­но. К то­му же мы поч­ти приш­ли, — я ука­зываю на во­рота от­че­го до­ма в па­ре де­сят­ков ша­гов от нас.
      — Вот, зна­чит, где ты жи­вешь.
      — По­ка да. Но со­бира­юсь пе­ре­ехать в бли­жай­шее вре­мя. Я те­бе го­вори­ла.
      Элиа нес­коль­ко мгно­вений прос­то смот­рит на ме­ня, и я от­ве­чаю улыб­кой на его взгляд.
      — Это был уди­витель­ный ве­чер. Спа­сибо те­бе за не­го.
      Он лег­ко це­лу­ет ме­ня в ще­ку пе­ред тем как мяг­ко ска­зать «чао» на про­щанье. Я нем­но­го ра­зоча­рова­на та­ким про­щани­ем. Или, быть мо­жет, ра­зоча­рован он? На­шим сви­дани­ем поч­ти на клад­би­ще.
      «Сов­па­ли мы или нет? Сколь­ко раз на­до пе­рета­совать се­мимил­ли­ар­дную ко­лоду, что­бы две кар­ты, пред­назна­чен­ные ле­жать ря­дом, ока­зались на сто­ле од­новре­мен­но? И по­том, раз­ве мож­но это по­нять по од­но­му сви­данию?» — за­да­юсь я воп­ро­сами, мед­ленно под­ни­ма­ясь по по­лутем­ной лес­тни­це род­но­го до­ма.

Гранита* - южно-итальянский напиток из мелкоколотого фруктового льда.
Декуманус максимус** - главная улица античного города.
Кардо*** - улица, пересекающая декуману под прямым углом.
Санита**** - пользующийся дурной славой, в том числе из-за каморры (неаполитанской мафии) район между холмами Каподимонте и Вомеро.