Жил, да был в одной деревне мужик. Скорее был, чем жил: его про жизнь никто не спрашивал, сам он про житие своё никому не рассказывал. То, что было на виду, то люди и видели. А боле видеть и не хотели.
Однажды отсидел мужик в остроге за мысли о душегубстве, да вернулся в деревню. Но острог ничего в мужике не изменил: ни убавил,ни прибавил. Опять мужик стал горькую пить, по дворам ходить, денег просить, хулу на людей разносить. Такой грязный язык у мужика того был, что люди кривились, да отворачивались. А, когда уж мочи не было слушать, гнали со двора того мужика. Со своего двора гнали, да из деревни не выгонишь – другого кола, кроме этого не было у мужика. Но стороной его обходили, и видеть не хотели.
Да и мужик тот не видел ничего вокруг. Не было рядом с тем мужиком ни любви, ни добра, ни света: одного соседа с головы до ног грязью поливает, когда у другого денег просит; собаку сапогом пнёт, коли у ног трётся; кошке шею свернёт, коли еды да ласки просит; в лесу капкан поставит, дабы зверя не выхаживать. Зверь в капкан попадёт – страшную мучительную смерть принимает, потому как мужик и забыл давно про капканы, да петли свои – горькую пьёт. За то охотники били его, а ему хоть бы хны. Оклемался, отряхнулся, да дальше пошёл.
Вот так и был мужик в той деревне, где люди жили, да по сторонам не глядели. Пока мужика того машина на дороге не сбила. Но, оклемался мужик, да опять в деревню вернулся и стал горькую пить, да по дворам ходить – хулу разносить. Да люди не видели ничего и видеть не хотели.
Пока мужика того другой горький пьяница топором не зарубил. Не на смерть, а на быль. Ибо оклемался тот мужик, да опять стал горькую пить, да по дворам ходить – хулу разносить. Да, люди не видели...
Пока пьяным на раскалённую плиту не упал, да спину себе не сжёг. Но, оклемался мужик в третий раз. Да люди не видели....
А четвёртый раз сгорел мужик заживо в дому, где был. Ночью тот костёр стоял до самого неба. И люди тот костёр видели. Но, боле ничего, кроме костра не видели.
То, что осталось от мужика собрали горсточку, да похоронили в деревне под старой ёлкой. Приезжал в деревню брат родной того мужика, к старой ёлке подходить не стал, плюнул себе под ноги, да и уехал восвояси.
Однажды снежной зимой сломалась ёлка, да рухнула. Стало место то солнцем освещаться. Тропа, что раньше мимо ёлки вилась - извивалась, заросла травами высокими. Более ни кошка, ни собака мимо не пробежит, ни человек не пройдёт. Никто не глянет, ни вспомнит, ни подумает, - был тот мужик или не был. А если и был, то быльём всё поросло.