” Нет, я - не беженец, и не эмигрант, -
Тебе, родительница, русский мой талант,
И вся душа моя, вся мысль моя верна
Тебе, на жизнь меня обрекшая страна!
Мне не в чем каяться, Россия, пред тобой:
Не предавал тебя ни мыслью, ни душой,
А если в чуждый край физически ушел,
Давно уж понял я, как-то нехорошо......”
И.С.
-- Тюрьма для иностранцев. Сандхольм. Дания. Начало 1996 года --
Тюрьма, тюрьма. Как много в этом слове. Откуда оно взялось в моем лексиконе? Когда появилось в первый раз? Да так, чтоб прочно засесть в памяти на все оставшиеся годы. Нет, конечно же, как и всякий законопослушный человек Советского Союза, я знал, что это такое и боялся попасть в тюрьму. На фоне жизни, той жизни, в Узбекистане. В солнечном и хлебном Ташкенте. Когда еще мечтал быль разведчиком и работать как Рамзай, то бишь Рихард Зорге, на благо страны. Пусть не в Японии, а скажем так, в Китае. Ну а если будет суждено умереть, так за дело правое не зазорно.
Так вот на фоне той советской жизни, тюрьма ассоциировалась с Лениным, Дзержинским, ну и со всеми другими революционерами. У меня автоматически шло отожествление - революционер и тюрьма. Синонимы. Спасибо за это учителям, книгам и фильмам советского периода. Но, это было понимание, овеянное каким-то благородством. Когда люди сидели за правое дело. Страдали за идею. И то, что мы имеем - мы имеем благодаря им, выстрадавшим сначала в тюрьмах, потом в различных войнах, разрухах, голоде и перенесшие другие трудности жизни, которые подстерегали строителей коммунизма на каждом шагу. Тот детский период как-то не ассоциировался у меня с уголовным элементом, находящимся в том же исправительном трудовом учреждении. Колония, тюрьма или зона - называйте, как хотите, читатель. Разве что, возвращаясь с местного кинотеатра на велосипеде домой, каждый раз проезжал мимо мрачной колонии для несовершеннолетних, потом женской колонии, а потом городской тюрьмы. Веяло от них сыростью и мраком, страданиями и горем. До конца осознать это своим детским мозгом на тот момент я еще не мог. Тянуло от этих учреждений холодом. Заворожено вылавливал взглядом охранников на вышках. Казалось, что сейчас кто-то полезет через высокий забор. И начнется стрельба. Но ничего этого не происходило. Со смертью вождя партии Ильича, в начале восьмидесятых, в городе поползли слухи, что скоро выйдет закон об амнистии и всех выпустят на свободу. Потом оказалось не всех, а только по отдельным статьям. Каким - не уточнялось. Так я понял, что с приходом нового генсека обязательно должна быть амнистия.
И так, неожиданно появился сосед, осужденный за групповую попытку изнасилования. Мне не раз, пришлось в будущем, сталкиваться с ним в подъезде нашего дома. Не знаю, то ли статья его, то ли он сам, а может все вместе, вызывало во мне чувство отрвращение смешанное с чувством опасности к нему.
- Ей, Свен! Принимай двоих новых, - гаркнул по рации конвойный. Дверь напротив охранника открылась, и нас повели дальше по коридору. Это кажется, был четвертый по счету пункт контроля. Пройдя еще пару дверей с охраной и пультами, попали, как мне показалось, в главное здание. Очутились в небольшом зале-приемнике. Где повторилась процедура обыска, тех же самых стандартных вопросов и заполнения различных бумаг.
Охрана между собой все время о чем-то переговаривалась, на непонятном ни мне, ни моему другу Жене, языке. Женя, с которым мы здесь и оказались по воле судьбы, старался уловить хоть пару знакомых слов, но судя по его виду, безуспешно.
Один из охранников подвел нас к столу, за которым сидела приятной наружности женщина в униформе. Она обратилась к нам на английском языке.
- За что попали сюда?
- За нелегальный переход границы, - дружелюбно ответил Женя, покусывая кончики ногтей на руке. Дурная привычка выдавала его волнение.
Женя, был старше меня на десять лет. Он не то что сносно, а можно сказать идеально владел английским. Имел за плечами Московский финансовый институт с отличием, и Лондонскую школу экономики. Потому я скромно стоял всегда в стороне со своим далеко несовершенным английским. Оставляя прерогативу ведения диалогов с охраной и полицией своему старшему товарищу. Женя был из семьи известного русского физика, профессора, который стоял у истоков создания русской водородной бомбы, и в данный момент, преподавал в московском и в одном из престижных вузов Европы. Потому Женя был под своим именем, но под чужой фамилией. Когда Женька обратился ко мне с просьбой помочь ему в этом, я согласился изменить часть своей биографии и назвал его своим братом, чтобы он мог поменять фамилию. Легкомысленно веря в то, что истинная причина именно в том, чтобы не запятнать имя его отца. Так мы и были зарегистрированы по бумагам в полиции, как родные братья. Александр и Женя Л. Последствия этого моего поступка скажутся на моей дальнейшей жизни очень быстро, насколько быстро и сильно, настолько же сильно, как и Женя сыграет в моей судьбе не последнюю роль. Пусть и отрицательную, впрочем, как и я в его. Но на тот момент мы еще об этом даже не могли догадываться. Пугаясь тюремной и жизненной неизвестности.
Вы кто по вероисповеданию? - продолжила расспрос надзирательница.
Христиане. А что? - В свою очередь спросил Женя, окинув взглядом меня, а потом ее.
А то, что, я не понимаю, почему вам дали назначение к нам в блок? У нас мусульманский блок-то здесь! Вы хоть понимаете, что это может для вас значить?
Мы удивленно переглянулись с Женей, действительно ничего не понимая.
- А нельзя нас в другое место - не к мусульманам, ведь проблемы могут быть, сами понимаете?
- Я бы с удовольствием, вот звонила только что начальству, они подтвердили приказ - вас сюда значит. Надоело мне все, начальник направления Восток, бывший прибалт, еще в советские годы ребенком с родителями сюда приехал. Вот он вас, русскоязычных, и недолюбливает - не важно кто вы ему: евреи, русские или украинцы. Все это знают. Я подам рапорт завтра с утра, постараюсь чтоб вас все же перевели, от греха подальше с мусульманского блока. Но, а сегодняшнюю ночь придется потерпеть. Если что - вызывайте охрану. Подсобим.
- Саня, - обратился ко мне Женя, - Попали кажется. Ты понял все, что она сказала?
- Понял, понял, что делать-то будем?
- Я что-то боюсь, ты посмотри на меня - я ведь, даже если и ударю, то получится не сильнее, чем пощечина. Я же дохлый совсем. А ты что один сделаешь?
- Все правильно, Женя. Но выбора у нас нет. Не бойся, не брошу, если что не отходи от меня. Вместе надо все время будет держаться.
- А можно мы здесь заночуем? - спросил он ее. - Мы можем на полу лечь.
- Нет, не положено. Все, проводите их в камеру. Завтра посмотрим.
- Завтра может быть поздно.
- Охрана если что рядом. Уведите их.
Нас повели по коридорам в нужный блок.
- Саня, давай скажем, что мы тоже мусульмане, ведь никто не узнает.
- Женя, послушай меня, если обманем, потом хуже будет, не дай Бог, как-то узнают.
- Да не узнают они, откуда?
- От персонала, например. Да мало ли откуда. Не будь наивным.
За нами захлопнулась железная решетка, мы оказались в длинном метра полтора в ширину коридоре, вдоль которого находились с одной стороны камеры, с другой сплошная стена с окнами во двор. Наша камера, как нам сказали была в самом конце, в торце коридора. Надо было пройти до конца. С камер начал появляться народ. Да, лица были, скажем, не отяжеленные умом, не видно было даже чего-либо отдаленно ум напоминающее. Небритые восточные лица, различных национальностей, но одного вероисповедания явно.
На середину вышел араб, явно пакистанского происхождения, и на английском сказал всем не выходить из камер. Мы молча шли по коридору мимо камер, приближаясь к арабу. Он весил, наверное, кило под сто пятьдесят, не менее. И закрывал своим телом весь проход. Явно давая нам понять, когда дойдем до него придется остановиться и как-то протиснуться между ним и стеной. Он начал медленно покачиваться, каждый раз когда он спиной прикосался к стене, здание тихо пошатывалось. Я шел ни на кого не глядя, кроме араба впереди, и ни скем не здороваясь, проходя камеру за камерой. Женя шел позади и со всеми здоровался, судя по интонации не удивился бы, если бы он при этом еще и кланялся. Вот, блин, лучше бы молчал. Меня с самого начала начинало раздражать его поведение.
Дойдя до толстяка, я остановился. Молча смотрели друг другу в глаза, тот перестал качаться.
- Ассалом валейкум, - Произнес тот.
- Валейкум ассалом, - Ответил я ему, и тут же, добавил: - Яхшимисиз?
- Он вскинул брови и спросил говорю ли я по-турецки.
- Нет, - уже переходя на английский ответил я ему резко.
- Ты мусульманин?
- Нет, я христианин. Подвинься, прижал его рукой стене и протиснулся через него. Он зло посмотре на меня, но промолчал. Господи, подумал я, Жека, проскакивай быстрее, повернулся, чтобы посмотреть, как он там. Но тот стоял перед арабом и здоровался, спрашивая, как у того дела. Араб продолжил теперь уже с ним.
- Ассалом валейкум.
- Хеллоу май френд! - Ответил заискивающе Жека.
Тот в ответ только нахмурился.
- Ты мусульманин? - Промычал араб сново.
- Нет, я вообще не верующий, вот так вот получилось. А ваша религия какая старая! древняя! Я много знаю про нее, да-да.
- Женя, пойдем, - крикнул я ему.
Араб покосился на меня, в этот момент Женя быстро проскочил мимо него. И мы быстро последовали далее, ощущая на спине полсотни холодных взглядов, пока не скрылись за дверью камеры.
*****
Камера была довольно просторной, стояло четыре кровати - по две у каждой стены, а у торца было окно с решетками. Из него виднелась котрольная полоса с камерами наблюдения, рядами колючей и сигнальной проволоки на верху высокого забора. По середине стоял стол и четыре стула. Вот и все убранство нашего жилища. За столом сидело двое. Один, судя по виду – афганец, второй непонятно - то ли марокканец, то ли еще откуда, с той стороны. Оба были лет так под 30-35, было тяжело определить возраст по их внешнему виду.
- Ассалом валлейкум, — произнес тот, что похож на афганца.
- Валлейкум ассалом, джан, - ответил ему я, прощупывая как он среагирует на уменьшительное к нему обращение. Будет сразу видно, как настроен к нам, если дернется - то ничего хорошего не жди. А если промолчит, значит сразу респект получим, и ему нет дела до нас и того, как мы к нему относимся.
- Он покосился, но промолчал. Второй тоже как-то странно посмотрел на нас и в свою очередь спросил:
- Мусульмане?
- Нет.
- А почему к нам посадили? Всем же известно, что у нас мусульманский блок.
- Кто его знает.
- Там две кровати свободны, и показал на те, что стояли у стены, примыкающей к двери. – Садитесь, будем знакомиться.
Кинув наши небольшие пожитки, уселись за стол.
- Меня зовут Васа, я из Алжира. А это Зандран - он из Афганистана.
- Алекс и Женя.
- Откуда сами?
- С бывшего совка, - неопределенно пробурчал я, поглядывая на Жеку, который ерзал на стуле.
Просидев до поздна, и насколько располагала обстановка и место, познакомились. Женя улегся на кровать и заснул, Васа тоже ушел валятся на кровать, афганец второй час делал зарядку, которая больше напоминала заученные упражнения из тренировочнога лагеря моджахедов. Оценив афганца, я прикинул, что он должен был проходить подготовку и повоевать как раз когда шла война с совком. Интересно на чьей стороне воевал он, если на нашей, тогда можно спать спокойно, а если нет... Сколько наших положил, да и что у него в душе, кто его знает? Смотрит на нас он очень настороженно. Как бы ночью не прирезал - подумал я тревожно.
Ночь прошла, мягко говоря, беспокойно. Старался не спать, а зря - афганец мой, спал как убитый, вот гад! Сам спит, а другим спать не дает. Надо будет с утра с ним поговорить, раставить все точки над и, правда он совсем плохо говорит на английском, ну как-нибудь обьяснимся. Под утро задремал, проснулся от страннных звуков, открыл глаза и, о господи, мой афганец опять делал какие-то специальные дыхательные упражнения, при этом выкидывал ноги то вправо - то влево. Но ни дать, ни взять - моджахед. Вот достал! Я спокойно поднялся с кровати, несмотря на албанца, который тоже наблюдал за телодвижениями афганца лежа в кровати, и подошел к столу. Взял два стула, выставил на центр комнаты спинками внутрь, и поджав ноги стал как на брусьях отжиматься. Афганец скосил глаза, а я, не обращая на него внимания, продолжал свое занятие. После этого развернул стулья, раставил их на приличное растояниие, сел на них на поперечный шпагат и медленно стал так качать пресс. Афганец уже не сводил с меня взгляда, и сам сидел на кровати, наблюдая за мной. Я плавно опусился на пол и стал отжиматься на двух пальцах. После этого поднялся с пола, сел на стул и налил себе чая. Хлебнув пару глотков, подошел к афганцу и спросил:
- Ну рассказывай, воевал на чей стороне?
- Не на вашей. А у ваших в зиндане сидел почти два года.
- И много наших положил на той войне?
- Он только усмехнулся.
- Понятно, что сейчас имеешь против. Так давай сразу, а то нам не один день вместе быть. Чтоб спать обоим спокойно, окей?
- Не имею я ничего против, надеюсь, и ты тоже.
- Ну и договорились, протянул ему руку, которую он, с облегчением, пожал. Вопрос был исчерпан.
Я вернулся в постель и, повернувшись к стенке, спокойно уснул. Что-что, а годы детства и молодости, проведенные в Узбекистане, научили разбираться в азиатском менталите, когда им можно верить, а когда нет. Потому за наш сон в одной комнате с афганцем можно было далее не беспокоиться. По его поведению стало сразу понятно - человек имеет свой мир и свое я, не зависящее от того что было, в данном случае - войны, которая, как острие, разрезало нас друг от друга на две невидимые половинки. Кто бы мог подумать, что моя незримая связь с афганистаном найдет меня и здесь - в Дании. Во истину, пути Господни не исповедимы.
- Саня, что там с афганцем, о чем шептались? - Женя присел ко мне на край кровати.
- Да все нормально, не переживай.
- Я у Васы нож видел, он его всегда под подушкой держит, смотри, осторожнее. Может охране сказать, что у него нож, а Сань?
- Не дергайся, Женя. Нож так нож, чего ножей не видел, что ли? Просто поосторожнее с ним будь, они парни вспыльчивые.
- Ладно. Я Васу спросил насчет кормежки, он говорит, что с утра под дверь ставят, если не успеешь забрать, то с соседних камер забирают, а потом только обед. Разносит еду один из нашего блока, говорят совсем отмороженный на голову, откуда-то с Морокко. Сегодня еду мы уже профукали - получается кто-то забрал.
- Да и хрен с ним, Женя, я не больно-то и есть хочу.
- А у меня что-то совсем живот к позвоночнику прилип. Жрать охота! - Женя вздохнул, и поплелся к окну наблюдать, что происходит во внутреннем дворе.
Неожиданно дверь распахнулась, в комнату влетел толстяк и еще человек пять, в руках у них были железные прутья, а у одного нож. Голося на своем языке, они прошли через всю комнату к окну, не обращая внимания на нас. Я сначала напрягся, но с постели не встал, наблюдая за ними и пытаясь осмыслить, что происходит. Пару минут они совещались, потом точно так же, галдя, выскочили из комнаты, по дороге хлебнув чая со стола. Дверь так и осталась открытой. Краем глаза заметил, что Васа при них насторожился, но им ничего не сказал.
*****
---За пять дней до этого. Город Оденсе, родина Г. Х. Андерсена---
- Женя, смотри - полиция, лови их машину быстрее. Женя выскочил чуть ли не на середину дороги и замахал руками. Но полицейская машина промчалась мимо, не обращая на нас никакого внимания.
— Вот зараза, да где же найти полицейских? Что за страна! - Горячо переживал Женя потирая рукой лоб. Как же попасть в полуцию?
*****
В тюрьме, дни таянулись одни за другим. На допросы, вызывали то поочередно, то одновременно - то меня, то Женю. Потом, мы с жаром дискутировали и обсуждали в течении всего дня кто, как и что ответил. Совпали ли наши показания, вырабатывали линию поведения на следующие допросы. Допросы проводил полицейский в гражданской одежде и полицейский переводчик. Но создавалось впечатление, что больше вел допрос якобы переводчик. Потом мы узнали, что это был начальник направления Восток, выходец из Прибалтики. Который вырос здесь, в Дании, и в данный момент, занимался русскоязычным контингентом.
Постепенно, я начал привыкать к тюремной жизни. И как нормальный заключенный начал думать о пебеге. Впрочем, это совсем другая история.
Продолжение следует