Про то, что люди умирают, я узнала в неполных 8 лет. Это было в конце мая, были последние учебные дни. В садах цвела сирень и распускались тюльпаны в полисадниках. Жили мы большой и дружной семьей в небольшом доме, который бабушка купила еще до войны. Взрослые с утра до вечера работали, а мы с двоюродным братом были на совести бабушки . У неё конечно и без нас было не мало забот, поэтому мы носились на улице и летом и зимой. Бабушка была не грамотная, в уроках наших ничего не понимала , потому и не приставала. Вечерами, когда все вместе собирались за ужином велись разные разговоры. Иногда промелькало слово «рак». Произносили его очень тихо, и мне казалось , что это что-то страшное и непонятное. В это время моя тетя, мама брата лежала в больнице, а его отец, бабушкин сын, появлялся дома далеко за полночь, когда все уже спали, и только бабушка сидела тихонько на кухне и вязала или пряла. Этим утром мы с братом привычно собирались в школу, он заканчивал второй класс, а я первый. Брат гордился, что был старше меня на целый год и опекал, как мог. Я была очень маленького роста и худющая, как вобла. Бабушка глядя на меня сокрушалась, в чем душа держится?! Мальчишки дразнили, а брат всегда защищал. Вдруг пришел его отец, осунувшийся, с красными глазами, как будто не спал всю ночь и сказал : - «Все кончено». Бабушка велела нам залезть на печку, а с сыном о чем-то долго говорила. Я не понимала о чем они говорят, а брат таинственно шепнул мне : - «Моя мама умерла». Что такое «умерла» я не понимала, но мне показалось, что это что-то важное. Бабушка наспех покормила нас блинами и велела идти гулять. У нас был двухколесный велосипед, один на двоих, но кататься я не умела, поэтому катался брат, а я бегала за ним, пытаясь догнать. Детей кроме нас на пятачке не было, толстая тетка продавала квас из бочки. Покупателей тоже не было, и тетка, видно от скуки спросила :
- Вы чего не в школе? А брат ответил гордо,
- мы сегодня не учимся, у меня мама умерла.
Тетка посмотрела на него жалостливо, сказала:
- сиротинушка, и налила ему большую кружку кваса, просто так. Мне так понравилось это слово, раньше я его никогда не слышала и запомнила сразу. Когда мы пришли домой, во дворе и в доме было полно народу и все женщины были в черных платках, в доме стояли трехлитровые банки с сиренью и вазы с тюльпанами, и все почему-то плакали. Бабушка накормила нас вчерашней картошкой с молоком и велела идти к соседке, и не возвращаться, пока не позовет.
Бабушка наша была не ласковая, относилась к нам как к взрослым, никогда не сюсюкалась, а тут я стала замечать, что она нет-нет, да прижмет брата к груди, гладит по русой голове и приговаривает: - сиротинушка ты моя. Я сама того не замечая стала брата ревновать, а бабушка как назло, то за плечи его обнимет, то обновку купит. Однажды я не выдержала, разревелась и убежала в сарай . Старалась всхлипывать по громче, чтобы бабушка услышала, пришла, обняла и назвала, как брата сиротинушкой. Бабушка не пришла меня успокаивать, у неё и без того забот полон рот. У моего отца в сарае стоял ящик с инструментами, зашел он за молотком и увидел меня зареванную, с опухшим лицом.
–«Федул, чего губы надул»? – пошутил отец, он всегда так шутил. -Ужинать беги, а то «морской закон» по тебе заплачет, будешь посуду мыть, все уж поели, ты одна осталась.
А когда легли спать, я прижалась к бабушке поближе и попросила, чтобы она меня тоже назвала сиротинушкой, как брата. Бабушка крепко обняла меня, как будто от кого-то защищая, потом зачем-то перекрестилась и сказала
– Да не дай Бог!
С тех пор я больше не слышала, чтобы бабушка называла брата сиротинушкой, словно забыла она это слово навсегда.