17
Последовательность погребений во время моей игры не прерывалась, и похоронный ритуал разыгрывался до мельчайших деталей.
Только гораздо позднее я смогла понять, почему я в это играла. Эта печальная игра предвосхищала мою последующую жизнь.
Моя мама, сильно ослабевшая от беременностей, истощенная от постоянного недоедания, не имела другого выбора, как только ежедневно ходить на подневольные работы в колхоз. Отец заработал сильную простуду на тяжелых дорожных работах. Так как он тоже был истощен и, потому, слаб, то его простуда переросла в воспаление легких, а а затем в туберкулез. Много месяцев отец провел на лечении в Одесской больнице. Таким образом, мать должна была из последних сил одна растить нас.
Наш дом внутри был совершенно пуст, после полной конфискации имущества мы, дети, спали на полу около печи. Мы принесли солому из колхоза и разложили ее, как подстилку. Накрыться было нечем, одеяла отсутствовали. Из наших вещей, которые между тем уже распродавались в соседней деревне, тетя смогла выкупить кровать моих родителей. Так что, по крайней мере, родители имели опять свою кровать, где их дети могли по очереди нежиться, чувствуя тепло настоящей постели. Мама была настоящей мастерицей,- она смогла из газет с коммунистической пропагандой изготовить нечто вроде занавесок, в которых повырезала цветочки. Комната получила прекрасную защиту от солнца.
Между тем отец не смог полностью оправиться после болезни, одно легкое мучило его до конца жизни. Для физической работы он был больше непригоден, и ему разрешили пойти на курсы агрономов. После их окончания отец снова работал в колхозе и жил в семье.
18
В последующие годы мы заводили время от времени в хозяйстве корову, но ее отбирали в конце концов.
Однажды родня подарила нам новорожденного телка. Мы его вырастили до взрослой коровы, уже дающей молоко. Но и ее опять забрали у нас, поскольку мы сдавали государству недостаточно молока. Постоянно приходили люди из сельсовета и пересчитывали кур, если они были, контролировали малейшее имеющееся имущество. Потом повышали налог, который по правилам невозможно было уплатить.
В тридцать четвертом мама родила опять ребеночка. Это был мальчик, которого назвали Йоханнесом как моего отца. Он просуществовал только несколько недель, затем умер.
В тридцать пятом умерла также в возрасте пяти лет моя младшая сестричка Оля. Это потрясло мою душу особенно сильно. Оля была моей любимицей, товарищем по играм и верной подружкой. Частью моего детства и частью меня самой. Во время ее болезни мы все дежурили у ее постели, стараясь помочь, чем только могли. Но единственное, что еще оставалось в наших силах,- это молиться. Сестра содрогалась от сильных приступов кашля и мучилась так до тех пор, пока не прекратила дышать. Она задохнулась у нас на глазах. Мне тогда было только семь лет, когда я так близко соприкоснулась с мучительной смертью любимого человека, родной сестры.
На похороны Ольги пришло только четыре человека. И это тоже болезненно поразило меня. Так мало людей смогли разделить наше горе! А оно было велико. Олина смерть сильно подействовала на мое сознание. Появиться и уйти, жить и умереть,- эти понятия, оказывается, тесно взаимосвязаны. Как две стороны одной медали. Это я поняла, будучи еще ребенком.
19
ШКОЛА И ЦЕРКОВЬ
В 1935 году Антон и я пошли в школу. Уроки проводил немец учитель, хотя и на немецком языке, но в коммунистическом духе, как предписывал новый режим. Ходить было недалеко, в Мюнхене была своя деревенская школа. Преподавание велось в две смены, то есть класс моего брата учился с утра, а мой класс приходил после обеда или наоборот. Это здорово выручало нас практически, так как мы могли по очереди носить единственную пару галош, которую имели. Даже здесь, у Черного моря зима частенько была довольно суровой. Если становилось очень холодно, то в школу не ходили и сидели дома.
Но бывало и так, что зачастую бегали к соседям босиком по снегу. Некоторые дети получали при этом серьезные простудные заболевания, что стоило им жизни.
Наша семья, как и все жители деревни, была очень верующей, католической семьей. Мы не ложились спать без вечерней молитвы, никогда не выходили из дома без утренней молитвы. За столом всегда молились, регулярно посещали церковные богослужения. Эта религиозность являлась неотъемлемой частью нашей жизни, ее невозможно было изъять из повседневности. Долгими зимними вечерами мы читали молитвы. Электричества не было, и на керосине тоже приходилось экономить. Поэтому моления были нашим единственным занятием в темноте. Если приходили к тому же соседи или друзья, то молились все вместе, пели хором, и возникало нечто вроде богослужения на дому. Вечер становился длиннее, если кто-то из соседей знал наизусть Litanei. Общая молитва создавала очень теплую атмосферу. Все сближались здесь, как нигде. И, прежде всего, в это тяжелое время люди черпали силы в совместных молитвах. Для тех, кто обладал крепкой верой, это помогало не отчаиваться.