Шаурмишная на углу улицы.
Направо, налево и вверх четыре ступени.
Угловая шаурмишная.
Кетчуп, рекламный щит и немного укропа.
Девушка с татуировкой дракона, а точнее, полусмывшейся татуировкой микки мауса из хны над правым локтем, прошла две ступени и остановилась за две ступени до шаурмишной.
В ее ухе печально позвякивала длинная сережка. А во втором ухе не было сережки, там заунывно свистел ветер.
Каждый вечер девушка с татуировкой мауса из хны приходила в шаурмишную и просила побольше кетчупа и поменьше капусты. А потом сидела напротив окна и смотрела на свое отражение, каждый раз вспоминая, что пора бы найти вторую сережку или хотя бы снять эту.
Повар в шаурмишной очень любил смотреть на эту девушку. Вообще, он любил смотреть на всех молодых девушек. Но когда ты один, приятнее всего смотреть на кого-то, кто чувствует то же, что и ты.
Повар был несколько толст и необразован, поэтому один. Девушка была девушкой с полусмывшейся татуировкой и робким взглядом, поэтому одна. Причины их обособленности были разные, но результат одинаков.
Когда девушка уходила, ее тарелка всегда оставалась на столе до утра и даже до самого вечера следующего дня. Мошки кружили над ней и никто не садился за этот столик. Когда человек уходит, нельзя убирать за ним, иначе его след сотрется и он больше никогда не придет. Повар верил в эту примету.
Он никогда не убирал тарелку, и девушка приходила каждый вечер. Она никогда не улыбалась, только кивала и иногда оставляла лаваш с нарисованным кетчупом смайликом.
Она просто хотела забыться. Она просто любила кетчуп. Он просто делал ей скидки. Посетители жаловались на мошек.
Когда ты один, ты чувствуешь пустоту внутри. Так уж мы устроены, что почему то не нравится нам эта пустота. Она вроде бы никак не вредит, но почему то хочется греть руки, шуршать пакетами и включать новости. Постепенно пустота заполняет, и вытесняет из головы планы на будущее. А когда планы меркнут и тихо уплывают, перестаешь видеть смысл в завтрашнем дне. Перестаешь заставлять себя встать с кровати. Не видишь смысла в принятии душа и не стремишься ничего доказать или в чем-то преуспеть. Все оно как то пусто, и вроде бы подушка промялась, ну да ничего.. Можно еще полежать. Можно полежать. Можно и не вставать.
Девушка стояла за две ступени до шаурмишной и впервые размышляла о том, стоит ли и сегодня заходить туда. Кетчуп, укроп, рекламный щит. На одном столике неубранная тарелка и лысоватый затылок повара в окне. Она решительно шагнула внутрь.
Она подошла к повару и сказала только одну фразу:
- пожалуйста, убери мою тарелку, иначе я не смогу уйти, а я уже решила, я пойду, я принесу ее, а ты убери, пожалуйста
Повар встал, понимающе кивнул, хотя понял он далеко не все слова, но суть уловил очень точно, и унес тарелку, по пути потрепав по голове девушку и улыбнувшись на прощание.
И девушка улыбнулась ему, в первый раз, но так было нужно, потому что в последний.
Укроп, реклама, лаваш. Повар уехал в Узбекистан. Чистые белые столики больше не напоминали ни о чем. Девушку больше никто не видел.
Большая мохнатая крыса ежилась в водосточном люке на трассе и обнюхивала давно упавшую и почерневшую длинную сережку.