Зимопись

Весенние каникулы.
Зимопись.
(бессюжетная зарисовка деревенского быта и природы глазами четырнадцатилетней девочки)

Оригинал -1998
Редактура - 2018

Мохнатое утро. Сквозь замёрзшее окно трамвая виден багровый шар солнца. Этот шар, укутанный бело-розовыми недвижными клубами дыма из заводских труб, чуть только приподнимается над горизонтом. Деревья под пушистым инеем тихо замерли и порозовели от солнца.
В такое розово-морозное утро мы с папой едем до автостанции. Трамвай не спеша вползает в гору, оставляя внизу замерзающий в последних мартовских морозах усталый город.
В тёплом помещении автовокзала многолюдно. Папа уходит покупать билеты, а я остаюсь «на сумках». Тут же нервной дрожью на спину усаживается какой-то детский страх, что автобус может уехать без нас. А это просто катастрофа. Это значит, что в деревню мы сегодня не уедем, и это значит, что зря я вчера всю дорогу из ДК повторяла, что хочу туда, значит совершенно зря не спала полночи, предвкушая поездку, зря укладывала в сумку большущую тетрадь для стихов, рисунков, рассказов. Ведь наступили весенние каникулы, и меня словно магнитом тянет в серебристо-сверкающие, заснеженные поля, где исполинскими деревьями вырастает из печных труб белый дым.
Возвращается папа и подходит автобус. Солнце уже не выглядит словно багровый шар, а просто светит из чистой, далёкой голубизны неба.
Я усаживаюсь на мягкое сиденье возле окна. Следом за пассажирами в автобус входит молодой человек с черной кожаной сумкой наперевес и пачкой газет в руках.
- Аргументы и факты, комсомольская правда, понедельник, спид-инфо, сканворды, - громко, нараспев говорит он, протискиваясь по салону, а люди покупают газеты.
Водитель заводит мотор, и продавец спешит выскочить, даже не успев «огазетить» всех желающих.
Оставляя в морозном воздухе белые облака выхлопов, автобус легко мчится по полупустому проспекту. Безостановочно уносит меня прочь из туманно-солнечного города. Позади остаются шумные улицы, дым заводских труб и большие красные буквы: «НИЖНИЙ НОВГОРОД»
По обеим сторонам дороги выстраиваются в ряд березки, словно тюлевой занавеской закрывают простирающееся за ними поле. Но вот пролёт, просвет между берез и взгляд тот час улетает вдаль и сталкиваясь с горизонтом тихо возвращается на стройный ряд деревьев. На повороте небольшой пруд с сине-коричневыми пятнами промокшего снега. Пруд обрамляют заросли сухих, посеревших камышей. И снова березы, березы, березы.
Солнце устало прячется за белесой дымкой облаков, дали мутнеют. Дорога серой лентой убегает вперед, за размытый горизонт. Закрываю глаза.
Наша остановка. Выходим из автобуса вместе с тёплым облачком пара. Осторожно вдыхая свежий воздух, чувствуем, как он вливается в лёгкие вместе с полем, с бурыми, торчащими травинками, с неразличимо-снежным небом и с синей дымкой леса. Вливается чуть-чуть покалывая своей игольчатой чистотой, своей ледяной, звенящей прозрачностью.
Переходим дорогу. Звук удаляющейся машины, как последний отголосок шумного города. За колёсами мчится тонкой, белой струйкой поземка. Погода портится.
Мы выходим из небольшого перелеска у дороги. Впереди виднеется лес. К нему ведет дорога, выбитая копытами и отшлифованная полозьями. Сухие, тонкие побеги тысячелистника, пижмы и цикория качаются от ветра. Поземка белым вихрем проносится по полю.
В лесу тихо. То тут, то там между белых, как снег, стволов берез проглядывают коричневые стволы сосен. Они тихо поскрипывают где-то в вышине. Темно-зеленые кусты можжевельника напоминают мохнатых мишек.
Тропинка небрежно вьется по краю леса и вдруг выскакивает на обширное поле. Над полем разносится печальное и одинокое курлыканье какой-то птицы. Тусклый круг солнца едва пробивается сквозь пелену слоисто-дымчатых облаков.
Тропинка-непоседа ныряет в канаву и тут же выныривает с другой стороны. А кустарник, растущий в канаве, закрывает безбрежное поле.
По другую сторону вдоль ручья тихо шуршат, покачиваясь от ветра заросли осоки. Сюда уже доносятся звуки далёкой деревни: пение петухов, лай собачонок.
На склоне берега высохшего пруда растет береза. Рядом, на пригорке, окруженная хороводом ровных берез стоит старая, черная водокачка.
Останавливаемся на отдых около высокого раскидистого куста. Вспоминаю, как кто-то говорил мне, что этот куст посадил наш родственник, но не могу вспомнить кто. И кто говорил, тоже не вспоминается. Но знаю, что от этого места ровно тысяча шагов до нашего дома. Итак, остался один километр. Идти стало труднее. Дорога раздвоилась еще в лесу, а теперь часть тропинки-непоседы убежала за водокачку, на Мызу. Идем, с трудом вытаскивая ноги из чьих-то огромных следов. На дне каждого темнеет буро-синий лед, а может и вода, не понятно.
С северной стороны темнеет фиолетовая туча. Начинает сыпаться мелкий снег. Иду, задумавшись о бабушке и дедушке, круглый год живущих здесь, в деревне, о маленьком стаде наших коз, о сером коте Маркизе и пятнистой кошке Пуське, о теплой печке и шерстяных носках… потому что ноги мои давно промокли и начинают замерзать.
Постепенно опять появляется дорожка и приводит нас к дому.
А дома очень уютно. Весело трещит печка, пахнет деревенскими щами, кашей из плошки и теплым молоком. Пахнет детством.
Обедаем, отдыхаем и разбираем сумки. Папа рассказывает дедушке последние политические новости, а бабушке – новости домашние. Не менее важные, школьные новости, перебивая папу, пытаюсь рассказать я.
Выхожу на улицу. Уже вечер. И тот самый багровый шар медленно садится за черную сетку кустов. Над домами струится дымок, а в небе качаются первые звезды, похожие на шестиугольные снежинки. Солнце скрывается за горой, но еще долго на ее вершине стоят розовые, в пушистом инее, деревья.
Зимой темнеет очень быстро. И вот все небо черное. Звезды тихо шепчутся между собой. Далеко, над самым горизонтом сияет, переливаясь всеми огнями большая и яркая звезда.
Возвращаюсь домой, в теплую, даже жаркую с мороза, избу. Дедушка идет кормить коз сеном, а бабушка режет свеклу и ломает сухари, чтобы подоить их. У нас пять коз. У каждой свое имя и свой характер. Чернушка – вся черная, с длинными рогами и крутым нравом. Если что-то не по ее, виновник тут же получает рогами. Справляется с Чернушей только бабушка, да и то не всегда. Зайка – покладистая, умная коза. Безрогая, с серо-бурой короткой шерсткой. Дымка – моя любимица. Красивая по-своему, по-козьему, с веселым, игривым характером. Ее изящная мордочка с темно-серыми и коричневыми полосками частенько оказывалась у меня под рукой, когда летом, мы всем стадом лазили по кустам, собирали ежевику или черемуху. Ну как можно было сердится на мою красавицу, когда целая плеть с крупными, сизыми ягодами исчезала в ее бархатистых губах. Милка и Муська - молодые козочки, однолетки. Черная как мама - Муська, и почти белая, с кремовым оттенком, ее сестра, озорные и пока еще глупые, едва повзрослевшие козлята.
Во дворе пахнет летом. Это дедушка снимает с сушил серо-зеленые пласты с огоньками желтых, красных и синих цветов. Козы нетерпеливо мекают, ожидая угощение и дойку. Дедушка открывает их хлев и оттуда вырывается облачко пара и сразу по всему двору начинает пахнуть теплым молоком.
Козы дружно хрустят сеном, с интересом поглядывая на меня, кивают и улыбаются одними только глазами. Значит, вспомнили свою летнюю пастушку.
Бежит во двор, учуяв запах молока, наш котяра – Маркиз. Весь серый, с апельсиново-рыжими глазами. Бросается за мордой Муськи шуршащей в сене. Его глаза сверкают из темноты зелеными огнями.
Бабушка отдает одну кастрюльку с молоком мне. Шапка из белой пенки искрится словно снег.
В теплой кухне я пью свежее, сладкое молоко. По телу разливается нежная усталость и меня неудержимо клонит в сон. Ложусь под приятно-тяжелое одеяло, хрустящее крахмалом и пахнущее морозом и чуть-чуть дымом. Крепко засыпаю.
***
Утром я просыпаюсь в девять часов. Сквозь окно видна береза. Ее ветки обледенели за ночь и теперь в ласковых, но холодных лучах солнца переливаются и мерцают цветными огнями. В небе по диагонали распростерлась полоса белых барашков от пролетевшего реактивного самолета. Снежинки на деревьях, на скамейке, на старой черной бочке отражают солнце. Вдалеке над домами поднимается белый дым, огромными клубами улетает высоко в небо. А за огородами пустынно. С огромной кучи соломы, полностью занесенной снегом так удобно разглядывать окрестности. От заснеженных полей отражается солнце. Эта сверкающая гладь так манит пронестись на санях или просто верхом. Вспоминаю стихи Пушкина, жалею, что нет у нас саней, прикидываю: из кого бы сделать упряжку, и смеюсь, представляя себя чукчей с козами вместо оленей.
Вечером вновь зажигается звезда над горизонтом, и дым густой, светло-сизыми клубами тянется ввысь из труб, темнеющих на фоне белоснежных крыш. Этот дым уходит к неповторимому узору подмигивающих и перешептывающихся между собой звезд. Под фонарем снег мерцает голубыми и фиолетовыми искрами. Дыханье улетает в чернеющую высь и, замерзнув, осыпается с тихим звоном. А звезды становятся ярче и выше, а небо – темнее, а снег – синее.
И вдруг в дровах слышится громкий треск, а потом на крыше, будто кто-то камень бросил, раздается грохот, и на соседней крыше тоже, и откуда-то со двора. Это мороз усиливается. Начинается перекличка: в кустах – на крыше – в дровах – на крыше – за амбаром – в кустах.
Над горой мерцает красное Кстовское зарево, а рядом освещает небо своим зеленоватым светом поселок «Нижегородец».
Легкий ветерок колышет ветки берез, и тихо с серебряным звоном осыпается с них иней.
Козы подоены, накормлены, тихо засыпают, опустив головы. Желаю каждой спокойной ночи и отправляюсь спать.
***
С утра белыми пуховыми хлопьями идет снег. Небо в мохнатых тучах, синеющих на горизонте и молочных над головой, выглядит печальным и страшноватым. Снег засыпает все вокруг. На столбиках забора вырастают белые шапки, а чурбан с круглым листом железа наверху превращается в исполинский гриб.
Но к полудню небо очищается. Я бегу по тропинке к речке, спрятанной под пушистым покрывалом. Тихо шуршат камыши. Под снегом попискивают полевки, где-то далеко гулко лают собаки, провожая случайных прохожих. А солнце, тускло пробивающееся сквозь сливочные облака, уже спускается к горизонту.
А мне вдруг вспоминается один из дней не такого уж и далекого детства. Дело было тоже ранней весной. Дедушка принес из леса можжевеловых веток, усыпанных сизыми, почти черными, а кое-где и зелеными ягодами. Я забавлялась тем, что раскладывала душистые, колючие веточки в букеты, сортировала их по размеру и по цвету ягод, представляя себя хозяйкой цветочного магазина. И вдруг услышала за спиной задорный мальчишечий голос: «Что? Цветов-то нет?» Я резко обернулась, но никого не увидела.
Лишь вдалеке, по соседней улице шагал… космонавт! Настоящий! В белом раздутом скафандре вышагивала по снегу человеческая фигура. А солнце отражалось от шлема. Открыв рот я долго смотрела на это чудо, пока не заслезились глаза, а космонавт не скрылся в проулке. Я была поражена увиденным. Меня удивлял тот факт, что космонавт вдруг приземлился в моей деревне. В том, что это был действительно космонавт я нисколько не сомневалась.
Я и сейчас удивляюсь тому случаю. Но только совсем по-иному. Кто окликнул меня вопросом про цветы на совершенно пустой улице? Кто шагал по снегу в белой одежде с «фонарем» на голове? И почему больше никогда ничего подобного я не видела? Ответов я уже никогда не получу.
Солнце плавно опускается за горизонт, небо розовеет, а заснеженные равнины становятся сиреневыми. Кроны деревьев небрежными штрихами ложатся на розовый фон. «Обязательно нарисую», - думаю я и отправляюсь домой.
А дома так тепло. Потрескивает печка. Маркиз, развалившись на полу, ласково подмигивает апельсиновым глазом.
Делаю бабочку из фантика и пробую с ним играть, но он ленится, и мне не удается его расшевелить. Из кухни в комнату заходит Пуська и сразу бросается за игрушкой. Помучив безрезультатной погоней я отдаю ей на растерзание бабочку. Тут как тут, рядышком оказывается Маркиз и отнимает бабочку у Пуськи. Поворачивается на спину и рвет бумажку на мелкие клочки, будто это мышь смертельно оскорбившая весь кошачий род. Пуська обижается и запрыгивает на колени к бабушке.
***
Ночью деревья покрываются инеем. С утра на ветках наперебой чирикают воробьи. Сверкающие сосульки пронизывает солнце. Синяя тень от дома тянется до самой дороги. При первом слабом ветерке, снег сверкающим водопадом обрушивается с крыш.
Сегодня выпускаем коз на улицу. Они лениво и сонно жмурятся от ослепительного солнца, а потом, освоившись резво бегают и нюхают снег.
И кажется, что действительно и воздух, и снег, и синяя тень, и сосульки пахнут чем-то ванильным и теплым. Может быть, весной?
Жмурясь и выгибая спину, выходит на прогулку Пуська, а Маркиз, наверное, ленится и остается лежать на печке.
Вся наполненная солнечным светом искрится стеклянная сосулька, прозрачная капля срывается с ее кончика и разбивается о ледяную корку.
Беру секатор и отправляюсь к кустам тальника. Возвращаюсь с охапкой тонких прутиков и отдаю их козам. Веселое меканье и хруст веток разносятся по улице.
Каркает ворона на ветке березы. С тихим стеклянным и прозрачным звоном падает с конька крыши сосулька.
Все дали от края и до края искрятся и мерцают. На пригорке сквозит прозрачной дымкой небольшой лесок. По всей деревне топятся печки, в согретом лучами воздухе дымки поднимаются тонкими, дрожащими струйками. А солнце все пригревает, все чаще капает с крыши и все звонче падают сосульки.
Ветки березы оттаивают, вода капает с них на крышу амбара. Все сильнее намокает щербатый, слежавшийся снег, наполняясь влагой, с громким шорохом то и дело съезжает по скату кусками и сваливается прозрачно-серой мокрой кучей.
Вокруг звенит, капает, шуршит, стучит, разбивается, блестит и отражается.
От нагретой крыши погреба поднимается пар. А с солнечной стороны шуршит под ногой пожухлая, прошлогодняя трава.
Синяя тень от дома почти исчезает и солнце свободно греет и чуть подтаявший снег, и коз, бродящих по нему, и березу с черными мокрыми ветками. Все напоминает о весне.
Высоко над нами летит маленький «АН». Широко распластав свои крылья и вертя носом-пропеллером он мчится вперед, навстречу солнцу и сверкающим полям.
Возвращаюсь в дом. В комнате тепло и солнечно. Пылинки танцуют в солнечном луче, то мерцая и останавливаясь, то подпрыгивая и мечась, вылетают из луча в воздух. Маркиз сладко спит на освещенном солнцем коврике.
Сегодня садимся обедать в комнате. Накрываем с бабушкой стол. Загнав коз, возвращается со двора дедушка.
Солнце светит прямо на стол. И скатерть, и чайник, и все тарелки кажутся новыми, только что раскрашенными искусным мастером.
Солнце, в котором спит Маркиз переплывает с коврика на пол. Почувствовав прохладу, он потягивается, открывает глаза и нехотя, покачиваясь, уходит спать на диван. Укладывается на спинку у окна, в самых ярких солнечных лучах и, зевнув, засыпает.
Сегодня ждем папу. Он должен приехать, чтобы уже завтра отвезти меня обратно в город.
День тает как сосулька. Все лучше и лучше становиться погода и все меньше и меньше времени мне остается быть в деревне. Каникулы кончаются. А там в городе еще куча дел: уроки, уборка в ящиках стола и культурное мероприятие – поход в театр с классом.
После обеда выхожу на улицу. Беру в руку комок снега и сажусь на лавочку. Снег странно теплый, а пальцы холодные.
На лавочке жарко как летом, и, наверное, от сырой стены дома, как от погреба поднимается пар. Оборачиваюсь. Стена сохнет на глазах. Яркий ультрамарин превращается в чистый, небесно-голубой, мягкий и бледный оттенок.
Сколько себя помню, всегда любила ждать кого-то из города.
С самого утра сидишь и ждешь. С корзинкой ягод на коленях, или с охапкой щавеля и кислого до оскомины ревеня, или с целым букетом дикарок и космачей.
Ты сидишь и смотришь на дорогу, внимательно разглядываешь каждого человека и напряженно ищешь в нем черты того, кого ждешь. Но, как всегда, разочаровываешься.
Но стоит только отвернуться, отвлечься, или тебя (что самое досадное) позовут обедать, мгновенно выплывает знакомая фигура и тихо, невидно и неслышно идет. И вдруг ты видишь ее у проулка, или на тропинке через запруду, или она уже входит в калитку. И ты не разбирая дороги, захлебываясь от счастья, или задыхаясь от бега, со всех ног мчишься и словно крылья поднимают тебя вверх, и тут ты…
Вдруг что-то стукнуло по рукаву. Снежок! А из-за березы выглядывает папа.
И вот тут ты летишь, бежишь, мчишься и встречаешь долгожданного… в данном случае – папу.
Деревенские новости – взахлеб. Городские в промежутках.
- А по ночам мороз на самом деле трещит!
- Мама и Сережа соскучились…
- А с крыши снег съезжает. Целыми кусками!
- В выходные кино будет по Волге, хорошее.
- А меня козы не забыли, смотрят и улыбаются.
- Тебе Света звонила два раза и Аня.
Бабушка снова собирает на стол. Папа обедает. Едва отдохнув, будит сладко спящего Маркиза. Спросонья тот отчаянно отбивается, царапается и кусается, но потом видит, что это папа и успокаивается. Укладывается, громко мурлыча, и закрывает глаза.
Папа привез из города семян. Пора сеять рассаду.
Бабушка приносит со двора ящики, насыпает в них торфа, поливает. Ставит ящики на залитый солнцем подоконник и накрывает стеклом. Очень быстро стекло мутнеет и покрывается изнутри серебристыми бусинками.
Бабушка замачивает семена в блюдце, записывает дату в тетради. Под стекло с дрожащими капельками она сеет капусту, в соседний – огурцы, с следующий кабачки и тыквы. Тетрадь заполняется аккуратными строчками.
А мне опять охота на улицу.
Солнце съезжает к северо-западу. Оно уже не палит. Воздух остывает и сыреет. Поднимается легкий ветер.
За огородом темнеет куча мокрой соломы, на макушке лежит подтаявшая шапка снега, а из-под нее поднимается пар.
Вокруг терновника запутанные заячьи следы. Открываю тяжелую калитку. Следы ровными черточками делят поле наискосок, прячутся где-то в кустах и, наверное, убегают в лес. А там вдалеке над лесом разносится печальное курлыканье.
Солнце тонет в сиреневой мгле. Горизонт быстро темнеет. Зимний день угрюмо меркнет. Вокруг разливается молочно-синий туман. За сеткой кустов Мыза зажигает окошки и затапливает печи.
В воздухе разливается тишина, безмолвная и величественная, она сгущается и темнеет высоко над головой. Звезд нет. Громады туч беззвучно надвигаются, принимают фантастические очертания, пугают.
Одна, совсем одна, смотрю в даль, темнеющую и заливаемую туманом. Последний вечер деревенской зимы. Теплые огоньки далеких деревенских окошек. Приглушенный лай собак и рев потерявшегося теленка. И невероятное, грандиозное и степенное, словно органная музыка, движение темных туч над головой.
Совсем рядом тихо мяукнула кошка. Оборачиваюсь. Пуська с серой мышью в зубах зовет меня домой.
Горит настольная лампа. Бабушка склонившись, читает привезенную папой книгу. Маркиз громко мурлычет на печке.
На ужин густая сметана и творог. Без сахара и изюма, не то что в городе. И это правда очень вкусно.
***
С утра на улице, как и вчера, все тает. Веселый говор капели, что срывается с крыши звенящим потоком. Мелкие и острые сосульки. Скользящий, подмороженный за ночь наст. Хрустящий снег. Прекрасное утро. Одно обстоятельство омрачает мою радость: я уезжаю.
Голубое небо. Пронизывающее солнце. Легкие, белые облачка на горизонте. Откуда-то тянет гарью. Сквозь прозрачный воздух слышится шум трассы.
Собираемся в город. Укладываю сумку, чуть не забываю самое важное – тетрадь со стихами, рисунками и новым рассказом. Конечно куча ошибок, но у меня есть очень хороший и добрый редактор – моя учительница русского языка и литературы.
Выскакиваю во двор, прощаюсь с козами. Тискаю и целую отчаянно вырывающегося Маркиза. А Пуська, к сожалению, где-то гуляет.
Бабушка и дедушка выходят проводить нас и долго машут вслед, пока не скрываются за серой сеткой кустов.
Перепрыгивая через чернеющие под снегом лужи, добираемся до Мызы. Крайний нежилой дом мокнет и грустит. Прошлый год прямо под окна от бури упал тополь.
Теперь тополь, покрытый снегом походит на дракона, а его торчащие корни - на просыпающегося осьминога.
За Мызинской дорогой начинается дол. Над серым пластом снега угрюмо топорщатся прошлогодние репьи, кое-где встречаются кустики бузины и крушины. Впереди гордо возвышаются два огромных тополя, дальше синеет лес, а за ним в мутной дымке виднеется трасса с машинками-букашками.
Становится невыносимо грустно. Жалко уезжать из деревни.
И родители, и бабушка всегда удивляются тому, что я хочу в деревню. Говорят: «Что ты будешь делать там? Никого же из подружек нет!»
А я и сама не знаю, почему меня сюда тянет. Почему, когда приезжаешь, бегом бежишь на зады и охватываешь уставшим от города взглядом весь простор. И никто тебе не нужен. Просто стоишь и смотришь. И ветер мчится по полям, волную зрелую рожь, или поземка белым вихрем застилает дали, или тянутся к солнцу зеленые ростки, блекнут поникшие травы под туманно-войлочным небом.
Подъезжает автобус. Сиденье у окна, как раз с той стороны, откуда с горы на несколько мгновений открывается вид на родную деревню. Оглядываюсь и чувствую, как прямо из сердца тянется тонкая и жесткая, словно волос, нить. Щекотно до щипания в носу.
Полными слез глазами смотрю в окно. А там уже большие красные буквы:
«НИЖНИЙ НОВГОРОД»