Нет другой науки, которая своими выводами и заключениями вызывала бы столько споров и противоречивых мнений, как история. Такая разноголосица инакомыслия является следствием многих причин. Но если попытаться как-то упорядочить это пёстрое множество мнений, то большинство из них сведутся к субъективным предпочтениям. Иметь субъективное предпочтение свойственно человеку – это его обычная реликтовая форма размышления. С одной стороны, субъективные предпочтения ограничивают процесс мышления человека, а с другой стороны, упорядочивают его же, придавая ему множество конкретных направлений. Однако человеку очень сложно сосредоточиться на каком-то одном направлении. Поэтому, в историческом плане, мышление, как социальный феномен, представляет собой целесообразный, но хаотичный процесс. Например, в науке хаотичность процесса мышления упорядочивается принятием научным сообществом тех или иных аксиом, особых идей. Эти аксиомы составляют основу всей архитектуры научного знания, не требуют никакого доказательства, принимаются на веру и тем самым ограничивают в науке хаос субъективных предпочтений.
Являясь элементарной идеей, аксиома служит одновременно исходным положением конкретной научной теории и образует взаимосвязь этой теории с некоторой философией. Взаимосвязь с философией необходима не только в науке для обоснования её теорий, но и для функционирования самого процесса мышления, поскольку его генезис формальными аксиомами не ограничивается. Наличие подобной взаимосвязи является внутренней, неосознаваемой потребностью мышления как-то объединить различные конкретные и абстрактные понятия в единое целое, целостность с тем, чтобы приблизиться к Истине. Стремление человека к Истине в равной мере является потребностью науки, философии и религии. Истина необходима там не как формальное декларирование, а для оптимального функционирования мышления и, в конечном счете, для самосохранения человека.
Мышление человека – это процесс непрерывного изменения, преображения виртуальной гомеостатической системы, открытой регулярному и хаотическому воздействию внешней среды. В такой среде эта система не может ни существовать, ни развиваться без саморегулирования, самоуправления, что подразумевает присутствие у нее положительной и отрицательной обратной связи. Положительная обратная связь создает условия для экспансии процесса мышления в направлении Истины, а отрицательная - его стабилизации. Такая уникальная открытая система способна сохранять свой гомеостаз благодаря тому, что, несмотря на хаос внешней среды, у нее существует возможность обнаружить путь к Истине. Привлечение человеком науки, религии, философии помогает ему постепенно выявлять эту возможность и тем самым поддерживать свою жизнестойкость, целеустремленность. Философствующий об Истине, в большей или меньшей степени, пытается оптимальным образом отъюстировать свой процесс мышления в этом таинственном направлении, обрести такой инструментарий, который позволит ему оперировать не только формализованными, но и вечными истинными идеями. И нет ничего удивительного в том, что обращение к философии, как правило, сближают процесс мышления человека с религиозным ощущением действительности. Это связано с тем, что ни у философии, ни у науки, ни у религии никакой другой достойной человека разумного цели, кроме познания Истины, нет. Нет и быть не может! Однако случилось так, что философия дистанцировалась, а религия категорически отмежевалась от науки, поскольку рамки любой из наук показались им слишком узкими для их совместной цели. В результате философия, религия и наука только слегка приблизились к Истине. Они решили, что находятся у недостижимого им предела и замерли в нерешительности.
Современная интерпретация религии, упростив проблему существования Истины, стремится различными догмами ограничить многообразие путей к ней. Еще ветхозаветный Экклезиаст, рассуждая «о природе вещей», буквально обволакивал мышление, рассудок человека горькой правдой об Истине. Когда эта правда становилась невыносимой, успокаивал всех тем, что «всё суета сует, всё – суета». И эта идея работает до сих пор, очерчивая сотни лет границу пространства земного бытия, делая нашу цивилизацию все более и более замкнутой, искусственно отгороженной от окружающего нас мира. Религия, опираясь на свои догматы, решила для себя окончательно, что Истина не от мира сего и никаким образом недостижима. А наука, в отличие от религии, продолжает «кружить» вокруг собственного мифического подобия Истины. Благодаря господству в науке формальной аксиоматики она ограничила себя решением бесчисленного количества прикладных проблем в направлении мифа - единой теории всего.
Наука отличается от религии тем, что она, в принципе, не против того, чтобы человек имел собственное мнение по любым вопросам мироздания. Ученый на этом пути относительно свободен. В рамках этой относительности он может попытаться сформулировать нужную для всех новую аксиому и представить её на суд научной общественности. Однако современные религиозные и научные сообщества едины в том, что Истина (которую они к тому же понимают по-разному) безосновна, она сама по себе. Она как бы абсолютно независима от всего человеческого и к любым известным и еще неизвестным идеям человека индифферентна. В том числе и поэтому в истории новую более прогрессивную идею, касающуюся Истины, общественность встречает, как правило, настороженно, безразлично или вообще сходу отвергает её как ересь. В этом плане наука солидарна с ортодоксальным материализмом, ярым приверженцем которого был, например, В.Ленин, который в своей известной работе «Что делать?» безапелляционно утверждал: «Истина всегда конкретна».
С сожалением следует признать, что сложившийся за столетия религиозный и научный догматизм продолжает навязчиво декларировать невозможность вечных, неопровержимых идей, которые напрямую, без посредников, связаны с Истиной. Любые мысли, которые допускают в той или иной мере противоположную точку зрения, относятся и религией, и наукой к, так называемому, инакомыслию. Однако, на самом деле, если и говорить об инакомыслии, то надо иметь в виду, что настоящее инакомыслие – это то, что противоположно Истине, что ограничивает пути к ней или не признает её существование. Всё иное – это обычное заблуждение и к настоящему инакомыслию никакого отношения не имеет. Настоящее инакомыслие – это грех, греховность мыслей и поступков, безверие в существование единой для всех Истины. Иначе говоря, настоящее инакомыслие – это отрицание истинной свободы и безрассудное маниакальное стремление человека закрыть для себя путь к Истине, заменив её ложным подобием.
Уже более 2000 лет религия, философия и наука так и не пришли к общему пониманию того, каким представляется путь к Истине. Каждый из них сформировал свою область томления человеческого духа, где человеку очень трудно или невозможно понять, что делать с целью, к которой устремлено его мышление и куда неизбежно ведет общая для всех людей история. Эти искусственно разделенные между собой области человеческого духа служат прибежищем не иллюзорного, а настоящего инакомыслия и догматизма, отрицающих саму возможность вечных идей, напрямую связанных с Истиной. Это продолжается, несмотря на то, что всё это в прошлом привело, например, религию к инквизиции, сектантству и к разрушению единства Церкви. Эта же расчлененность человеческого духа сейчас ведет науку к неизбежному кризису её традиционного жанра благодетеля и спасителя от всяческих бед. История науки такова, что трудно отследить её сомнительную связь с настоящим инакомыслием как у религии. Тем более, что формы борьбы науки с собственным догматизмом можно назвать цивилизованными. Но эта цивилизованность всего лишь результат высокомерия науки, её мэтров и адептов по отношению к философии, не говоря уже об их отношении к религии. Во многом это связано с тем, что философия, хотя и является прародительницей всей науки, но, кроме права иметь своё субъективное предпочтение, ничего предложить ей не смогла. И действительно, сохранив историческую взаимосвязь с конкретными науками, собственное основание, базис в культуре мышления человека философия так и не обнаружила. Однако философия в отличие от науки и религии еще не определилась с тем, что считать Истиной. Уже длительное время она находится в режиме ожидания каких-то сакральных научных открытий, чтобы попытаться хоть как-то их осмыслить и с их помощью составить своё представление об Истине.
Человек продолжает философствовать. Но зачем он это делает, с какой главной целью? Этот вопрос не решен и самой философией. Для философии ее присутствие в человеческом мышлении так и остается открытым до сих пор. Наука не дождалась от философии ответа на этот вопрос. Поэтому она была вынуждена считать критерием истинности своих достижений только практику, но, увы, без их философского осмысления. Это неизбежно вело к насаждению и воспроизводству догматизма в науке. И действительно, куда деваться? Что остается делать науке, как не опереться только на «голый» (по Гегелю) результат, подтверждаемый актуальной на данный момент практикой, экспериментом, оставляя сам процесс его получения без должного философского осмысления.
Отсутствие в науке философского осмысления своих результатов ведет к догматизму, подобному религиозному, искаженному видению пути к Истине. Несмотря на свой явный догматизм, наука не способна приостановиться и ждать какого-то внешнего осмысления её достижений. Наука в союзе с практикой должны идти вперед. Вот только нет никакой уверенности в том, что выбранный путь науки вне Истины будет успешным. Нет потому, что методология науки, которой пользуется человек для достижения своих целей, не претерпевает качественного изменения. Фундаментальная наука как опиралась на субъективное предпочтение отдельных, пусть и гениальных ученых, так это и происходит по сию пору. Поэтому, в отсутствии у человечества бесконечного ресурса времени, есть все основания для распространения разного рода агностицизма. Мышление человека, при всех его неоспоримых успехах, так и не преодолело границу собственного субъективного предпочтения. Несмотря на открытие некоторых законов мироздания, названных фундаментальными и объективными, для развития науки не они, а отдельные субъективные предпочтения остаются определяющими.
Негативные последствия подобного субъективизма можно наблюдать всюду: в политике, в экономике, в науке и, особым образом, в исторической науке. Историки отличаются от других ученых только тем, что методологию своего субъективного предпочтения они вынуждены сохранять и демонстрировать в крайне консервативных формах. Историкам трудно оставаться вне политического предпочтения, поскольку их методология основана исключительно на анализе прошлого и, в лучшем случае, текущего настоящего. Считается, что будущее не является предметом изучения истории. В действительности это не так. Историческая наука искусственно ограничивает предмет своего исследования прошлым, поскольку её современная методология не предполагает прогнозирование будущего (футурология – это гадание на кофейной гуще и не более того). У этой науки отсутствует единая логика консолидации различных событий, явлений, которая в других науках, в той или иной мере, присутствует.
Говорят, что история ничему не учит. А как история может учить, если никакой закономерности между событиями и явлениями наука история «не видит», а демонстрирует их как хаотический процесс? Чтобы разглядеть закономерность в этом хаосе, необходим новый взгляд на несменяемую столетиями историко-культурную парадигму с целью её замены. У Шекспира есть замечательный сонет, который начинается с убеждения автора в том, что - «Ничто не вечно под луной». Эта мысль является не только личным заблуждением одного Шекспира, а квинтэссенцией той самой архаичной, застывающей на наших глазах, культурно-исторической парадигмы прошлого. В историческом плане подобные заблуждения были неизбежными - это нормально. У гениев, каким был Шекспир, как и у каждого человека того далекого прошлого, было право так заблуждаться…
Новая парадигма должна быть независимой от любых субъективных предпочтений, ориентированной в будущее, а поэтому подвижной, изменчивой. Исторической науке в этом деле принадлежит не последняя роль. Иначе человечество так и будет существовать до скончания своего века в среде качественно несменяемого архаичного прошлого. Сложность появления новой историко-культурной парадигмы состоит в том, что в её основу должна быть положена единая (не единственная) для всех идеология. Принять это будет неимоверно сложно, поскольку человечество уже не раз обжигалось в попытках сделать это. Но отсутствие единой идеологии всё равно остается главным препятствием на пути к Истине. Надо понять, наконец, что любая попытка построения идеологии основана или на вере, или на безверии в существование Истины. Для Истины архитектура её идеологического многообразия имеет общее для всех единое начало. Идеология - это бесконечное множество путей, которые ведут из этого единого начала к Истине.
Отрицание необходимости единой для всех идеологии (не единственной, а единой) означает отрицание существования цивилизации, её будущего. Без единой идеологии, будущее любой цивилизации исторически обречено. Никакие усилия не спасут цивилизацию от гибели, если она не ставит своей целью обрести единую идеологию. Без такой идеологии цивилизация изначально нежизнеспособна, а её отсутствие рано или поздно становится очевидным. История нашей цивилизации заставляет вернуться к необходимости сделать окончательный выбор между верой и безверием в существование Истины. История, как ничто иное, убеждает в этом. Ничто не принесло такого горя людям как их ум, разум, оставленный вне Истины, но ничто иное и не может спасти их в будущем от самих себя, кроме Истины. Нет такой разумной силы в природе, которая бы вопреки человеку взяла бы на себя ответственность и труд спасать его.
Однако, что делать? Как сменить отслужившую уже давно культурно-историческую парадигму? Поскольку главным препятствием на пути её смены является отсутствие идеологии, то и начинать надо с её наипростейшего элемента - идеи. Придется поверить, что такая фундаментальная наипростейшая идея существует и опровергнуть её невозможно. Для разума эта идея истинна и потому вечна! В её истинность разум может только поверить, а затем утверждаться в этом всё больше и больше, привлекая для этого всё, что наработано в науке, философии, религии. От неё начинается путь, как от первоначала всему, к Истине. Подобное первоначало сформулировать несложно, например, так: ДЛЯ РАЗУМА НАИБОЛЬШЕЕ ЗНАЧЕНИЕ ВСЕГДА ПРИОБРЕТАЕТ НЕВЕДОМОЕ, РАНЕЕ НЕИЗВЕСТНОЕ.
От этой простой мысли можно оттолкнуться при создании единой идеологии, «оцифровав» её логику и придав ей различные, но взаимосвязанные математические выражения. В результате можно получить очень интересный материал для размышления о том, каким может быть путь к Истине. Такие размышления в самом начале потребуют простого, а затем все более сложного моделирования процесса развития абсолютно абстрактного математического образа. Сложность конструирования этого образа состоит в том, что в его основе лежит реальная возможность и потребность людей овладеть единой идеологией. Мечтая об этом же и понимая всю сложность такой задачи, русский православный священник, богослов, философ, учёный, математик и поэт П. Флоренский предрекал: «Это будет уже не старая и безжизненная религия, а вопль изголодавшегося духом». Но как бы там ни было, только подобный образ способен вместить бесконечное количество информации, потому что является её источником и «компасом» при движении нашего разума к далекой от него Истине. Конечно, можно было бы предложить более конкретно то, как начать движение в этом направлении, но не хочется лишать читателя возможности самому попытаться стать первооткрывателем и творцом Истины. Каждый это может попробовать сделать самостоятельно в меру своих знаний, способностей и, главное, желания приблизиться к Истине.