Труд не кнут, а человека подгоняет.
У Макара Кузенко был выбор: он мог не ходить за этой совхозной кукурузой, но для него искушение оказалось выше здравого смысла. Не видя последствий своего поступка, он попадает в ловушку, и узнает настоящую цену своей ошибки. Иные скажут. «Оступился человек, мол, конь о четырех ногах и тот спотыкается». Ошибку на бумаге всегда исправить можно, а в жизни?!
Догорал август. Стояли теплые благодатные дни. Вчера Макар Кузенко, собираясь ехать на шахту во вторую смену, слышал, что соседи на своих огородах стучали колотушками, выбивая семечки из подсолнухов. Они с женой решили, что завтра с утра тоже займутся этим делом. Но утром ему пришлось поменять план — у Веры разболелась голова. Кузенко зашел в сарай, взял пару мешков и пошел на свое поле убирать кукурузу. После отработанной смены, ночью ему спалось хорошо. И теперь он чувствовал себя отлично, но скоро его настроение испортилось. О том урожае, на который он рассчитывал, не могло быть и речи. Кукурузные стебли выросли тонкими, а початки маленькими. Их не хотелось даже убирать. Только сейчас до него дошло, какого маху дал он весной, посеял кукурузу на поле, где перед тем росли подсолнухи. Такого делать было нельзя, подсолнух сильно обедняет почву. Можно было внести навоз, и посеять траву. Кузенко не мог понять, как он допустил такую ошибку.
Рядом, за его огородом, раскинулось совхозное поле. Кукуруза там стояла плотной стеной выше двух метров. Он подошел к ней, присмотрелся. Стебли стояли толстые, с двумя, тремя кочанами. Выломал один. Больше себе не позволил. Он слышал не раз, что, мол, крестьянин — это первый вор, но это не про него. Он способен вырастить себе сам. Уже дома, в сарае высыпал мешок, — весь свой урожай — а смотреть не на что. Кузенко залюбовался совхозным кочаном, как чудом. Такого сорта у него еще не было. «Вот такой бы завести у себя»— он подумал. Он снял с него листья и тот засветился в его руке, как золотой самородок. Макар отковырнул зернышко и оценил его на вкус. Затем пересчитал зерна на початке — их оказалось более тысячи. На миг представил: «Если пропустить эти зерна через крупорушку, то одного кочана хватит на завтрак и курям и уткам».
Макар Кузенко уже три ночи не мог толком уснуть. Дремал, как заяц. Перед ним стояла дилемма: брать или не брать. Об этом он думал днем и ночью. Речь шла о совхозной кукурузе. Эти золотые кочаны лишили его покоя, Он уже приблизился к красной черте, но переступить ее не решался, Вера стала замечать, что с мужем происходит что-то не ладное. От ее вопросов он отмахивался: «Не переживай». Стояли погожие дни. Лето подходило к завершению. Скопилось много работы. Макар за ужином сказал:
— Вера, завтра хоть кровь с носа, а с картошкой надо покончить, кусок там небольшой, думаю, к обеду закончим.
— Макар, ты же видел, что помидоры перезревают, груши, сливы осыпаются, а картошка может и подождать.
— А если хлынут дожди, что тогда? В Донце будешь вылавливать свою картошку.
— У нас редко бывают в это время дожди.
— В прошлом году? Забыла, как мы доставали клубни из грязи и мыли их возле колодца?
— Я такого не припомню.
— Значит у тебя память короткая.
Кузенко смотрел на исхудавшее увядшее лицо жены и думал: «Господи, ну куда делась ее чудная красота, которая раньше так меня манила, волновала?»
Себя же со стороны он видеть не мог. Волосы его в прошлом русые, покрылись инеем, серые глаза потускнели, а годы на лице оставили отметины в виде глубоких морщин. Правда, его спортивная фигура еще сохранилась. Все теплые месяцы Макар с Верой жили в кухне. Она заменяла им и гостиную и спальню. Такой порядок был заведен в Дубовке. В дома переходили только на зиму. Вставали рано. Вера сразу шла в сарай доить корову, а Макар, умывшись, отгонял корову с бычком в общее стадо. Еще Вере надо было накормить курей, утей и кабана. К тому времени возвращался Макар и они, прихватив лопаты, ведра и мешки отправлялись на картошку. Вот оно картофельное поле… Кусты стоят мощные, прополотые, коричневая ботва толстая, еще не выгорела, кое-где зеленоватая. Несмотря на слабость, — сказались бессонные ночи, Макар молча выворачивал вилами кусты. Вера еле-еле успевала выбирать большие розовые клубни. Она тихо радовалась. Урожай выдался на славу. Они ни один год разводили этот сорт, и он ни разу не подкачал. Клубни отменные, ровные, шкурочка тонкая, что варить, что тушить — отличный вкус, и на гарнир и с селедочкой — одно удовольствие. Макар сразу носил тяжелые мешки во двор, под навес на просушку…
Под вечер Вера встретила корову с пастбища, разобралась с курями, утями, накормила кабана, который уже стал визжать, требуя каши. На этом работа не кончалась. Макар выбрал и принес домой пять ведер отличных помидор. Вере придется стоять у горячей плиты. Их надо переработать на сок и закатать в банки. За ужином Макар выглядел уставшим. Он поел неохотно творога со сметаной, попил чаю и сказал: «Вера, пойду я в дом, глаза слипаются. Ты тоже ложись. Помидоры подождут». — «Хорошо», — сказала жена, зная, что не ляжет, пока не закончит. Овощной конвейер работал без выходных.
Макар с Верой упорно и терпеливо тянули семейную телегу. Жители Дубовки, особенно соседи, хорошо знали семью Кузенко, Многие даже завидовали им. Мол, две дочери выучили. У них уже свои семьи, живут отдельно. Эти уже получают пенсию, и Макар еще на шахте горбатит, и им все мало. Скотины — полный двор, а они все гребут и гребут. Вечером соседи, сидя на скамейке, перебирают их косточки. Вспомнили даже деда Демьяна Кузенко. Тот был трудоголиком. Советская власть не оценила его трудолюбие, а конфисковала все нажитое им: пару лошадей, коров, свиней, гусей и всю его семью отправила в Красноярский край. Захар, будущий отец Макара, спасся тем, что в то время служил в армии. С войны он вернулся инвалидом: без обеих кистей, тем не менее, построил дом. Он и сейчас стоит белый красавец с голубыми ставнями. Правда, Макар обложил его белым кирпичом и перекрыл шифером. Кухня, что служит Макару и Вере — это память от деда. Она сложена из дубовых бревен и будет еще служить сотни лет. И земля черноземная, что в свое время выкупил возле Донца, до сих пор служит внуку. Место прекрасное, выбрано с умом. Небольшая пойма, что весной заливает река, служит для капустника и сенокоса. Там стоят гигантские ивы, их зеленые косы свисают до самой земли.
В тот вечер Кузенко ушел из кухни в дом из-за того, что знал: Вера не оставит работу пока не закончит ее. Будет жужжать соковыжималкой, и стучать посудой. В доме другое дело: прохладно и тихо. Он сразу упал на старый диван, ручной работы, и провалился в сон, как в пропасть. Проснулся среди ночи, попил воды. Вся обстановка комнаты: стол, стулья, шкаф, ковер и портреты на стене, освещенные лунным светом, ему казались какими-то странными, незнакомыми. Кузенко присел на диван. Он вспомнил, что ему надо идти на поле. После долгих раздумий, он все-таки решился на этот шаг. Перед тем он уже было передумал идти на совхозное поле, но, увидев за забором соседа, Савелия Мушкина, который на покрывалах сушил кукурузу, подумал: «Вот гад, он же не сеял кукурузы. Понятно, откуда золотые зерна на покрывалах». У Мушкина не было ни мотоцикла, ни машины, зато у него было два велика. Тихий транспорт. Один у него находился в работе, а другой — в ремонте. Еще мужики шутя, говорили, что у него даже карта имелась совхозных полей. Поэтому Мушкин хорошо знал, где что растет и поспевает. Именно он и подлил масла в огонь. Кузенко знал, что через день уже не сможет этим заняться, так как будет в ночную смену в шахте. Кукуруза его ждать не будет. Ее могут скосить в любой день. Кузенко вышел из дома тихо. Осторожно прикрыл за собой дверь, спустился по крыльцу. Двор был залит лунным светом, лишь возле кухни лежала длинная тень. Бесшумно ступая, он обошел кухню. Открылась луна. Огромным блестящим шаром она низко висела над горизонтом. По знакомой тропинке он прошел мимо своего сада. Яблони, груши с длинными тенями казались огромными великанами. Стояла мертвая тишина. Все вокруг: соседские дома, пристройки, деревья, как будто застыли в ожидании чего-то тревожного и важного. Кузенко чувствовал досаду, от того, что оказался во власти глупой и грешной затеи. «Еще не поздно повернуть назад», — подумалось на миг. Но, намерений Макара уже не остановить. Для этого он взял непростой мешок, а наматрасник: ходить туда-сюда некогда. Все надо провернуть одним махом. Наконец, он оказался в кукурузных зарослях. Шелестя листями, Кузенко уже не думал, хорошо это или плохо. Он с горячим азартом ощупывал стебли и, находя кочаны, быстро-быстро срывал их и отправлял в наматрасник. Наполнив его, завязал бечевкой и вытянул из зарослей. Поставил чувал в устойчивое положение, подсел под него и взял на спину. И тут же, ощутив прострел в пояснице, он рухнул на землю. Попытался было подняться — не вышло. Ни стоять, ни передвигаться он не мог. «Все, Захарович, получил ты по полной, — подумал он. — Теперь кричи, проси людей о помощи. Мол, так и так, я не хотел идти за этой кукурузой, черт меня попутал. Помогите, люди добрые, добраться домой».
Ждать утра он не стал. Боялся, что люди выйдут на огороды и заметят его лежачим. Какой будет позор! Пересилив боль, Кузенко с трудом встал на четвереньки — так было терпимо. Никогда он так не передвигался, но вот пришлось. Когда Кузенко постучал в дверь своей кухни, уже светало. Вера в ночнушке, с заспанными глазами открыла дверь и, увидев мужа в такой странной позе, всплеснула руками:
— Макар, что случилось?
— Вера, беда. Замкнуло поясницу, ходить не могу. Вызывай «скорую!»
Жена помогла мужу пробраться в кухню и уложила его на кровать, а сама, зная, у кого из соседей в Дубовке был телефон, быстро к ним побежала.
Макар Кузенко проработал в шахте около тридцати лет, но в больнице был всего пару раз. Один случай — в лаве, при соединении транспортерной цепи, ему отрезало часть пальца, а другой — куском породы повредило стопу. От серьёзных увечий судьба его уберегла, хотя смерть ходила рядом. Не раз он выдавал по стволу на поверхность своих товарищей с поломанными руками, ногами… Вот теперь, по злой воле, случилось то, чего он не ожидал. Несчастье как будто его поджидало на поле. Эх, кабы знать, где упадешь. Не окажись рядом врачей, Кузенко загнулся бы дома, как пить дать. Они обкололи его поясницу и вовремя доставили в больницу. Невропатолог, полный мужчина, средних лет, лысоватый, находясь за столом, изучал рентгеновский снимок. Перед ним на стуле сидел Кузенко.
— Макар Захарович, где вы трудитесь? — врач поднял на него глаза.
— Я работаю в шахте.
— Вы на производстве травмировали позвоночник?
— Нет, это случилось дома.
— Чем же это Вы там занимались?
— Я таскал мешки с картошкой.
У врача гневно вспыхнули глаза:
— Это варварство, дремучее невежество, как так можно безжалостно гробить свое здоровье. Вы понимаете, что Вы сделали? У Вас межпозвонковая грыжа. Вот на снимке четко видно, что смещен диск. Потому Вам и больно при движении.
— Доктор, скажите, я больше не смогу работать?
— Какая работа, Вам лечиться надо.
— Это будет долго?
— Многое будет зависеть от Вас. Если будете следовать рекомендациям, то может быть, обойдется без инвалидной коляски. Но не падайте духом. У нас хороший персонал, порой даже безнадежных больных ставим на ноги.
— Понятно, доктор.
Когда «скорая» увозила Макара, Вера плакала, вытирая фартуком слёзы. Она с болью смотрела на уходящую машину с красным крестом, пока та не скрылась за поворотом. Это несчастье свалилось на ее голову, как гром среди ясного неба. До этого Макар не болел, брался за любую работу, никогда не жаловался на здоровье. Мысли роем толкались в ее голове: «Неужели это конец моему семейному счастью? Могу остаться одна. Макар может не вернуться домой или лечение затянется». Раньше она об этом никогда не думала. Теперь все заботы и дела лягут на ее хрупкие плечи. Ей одной придется убирать помидоры, копать морковь, буряки, заготавливать дрова и уголь.
Вера весь день занималась делами, стараясь отвлечься от навязчивых мыслей. На другой день она решила съездить в больницу и узнать, что там с Макаром. Уже поздним вечером, ложась в постель, вспомнила, что забыла позвонить дочерям в Донецк и сказать им, что отец в больнице.
Вера Андреевна всю дорогу, пока ехала на автобусе в больницу, шептала про себя: «Господи, хочу только одного, чтобы дорогой Макар быстрее вернулся домой». В больнице ей подсказали, где можно увидеть мужа. В небольшом окошке, она увидела молоденькую девушку в белом халате и спросила: «Девушка, как мне увидеть Макара Кузенко?» Та просмотрела список больных и ответила: «Женщина, сейчас Вы его увидеть не сможете, Он на процедуре». — «Что же мне делать?» — «Обращайтесь к лечащему врачу, Буркину, в 45-ый кабинет».
Возле 45-го кабинета сидела всего одна женщина. Вера села рядом. Она увидела на двери кабинета белую табличку. На ней было четко напечатано синими буквами: «Буркин Сергей Павлович». Дождавшись своей очереди, Вера несмело вошла в кабинет.
— Добрый день,— тихо сказала она.
— Здравствуйте. Что Вас беспокоит?
— Я из-за мужа, Макара Кузенко. Вчера, как «скорая» его увезла, места себе не нахожу.
— Как Вас зовут?
— Вера Андреевна.
— Вера Андреевна, за мужа не беспокойтесь. Он проходит плановое лечение.
— Сергей Павлович, мне можно его увидеть?
— Да, разумеется.
— Сергей Павлович, чем мне мужа кормить, чтобы он быстрее выздоровел и вернулся домой?
— Вера Андреевна, мужика желательно кормить мясом, то есть, ветчиной, корейкой.
— Сергей Павлович, большое Вам спасибо.
— Вера Андреевна, извините за нескромный вопрос. Вы, видать, бедно живете?
— С чего это Вы взяли?
— Ну, как же, у вашего мужа, как говориться ребра светятся, да и Вы неполная женщина.
— Сергей Павлович, у нас огород, скотина во дворе, а на зиму у нас погреб забит, что не закрывается.
— В чем же дело?
— Доктор, поймите меня правильно. Нам некогда кушать. Посудите сами: встаем с рассветом, надо определить корову, курей, утей, кабана. На огород надо сходить до жары, а придешь домой, готовить некогда, попьешь воды, упадешь на кровать — отключишься на часок.
Сергей Павлович с удивлением смотрел на Веру Андреевну, мало что понимая. Пожилая полная медсестра привела Веру к палате и сказала: «Вот тут и находится ваш муж». Вера вошла, от удивления на миг остановилась. Комната не была похожа на больничную палату. Там стояли какие-то стойки со свисающими ремнями, пристенная лестница, перекладина. Сама кровать, на которой лежал Макар, больше походила на топчан. Вере показалось, что муж еще больше похудел. Она заплакала и припала к дорогому лицу.
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже немного лучше.
— Ну, слава богу.
— А ты как там, дома?
— Я так волновалась, что чуть с ума не сошла. Если бы не работа, не знаю, как бы день пережила.
— Ну, я же живой, чего так переживать?
— Тебя так скрутило, что я перепугалась. Ты не понимаешь, как это остаться одной. В голову лезут разные страшные мысли. Макар, а тебя лечат?
— Пока колят поясницу и делают массаж, а потом на снарядах начнут растягивать позвоночник.
— А ходить ты пробовал?
— Какая ты быстрая. Ходить ещё не разрешают.
— Макар, как вас тут кормят?
— Лежачему хватает.
— Ладно, в другой раз привезу тебе чего-нибудь вкусненького.
— Вера, смотри, там не надрывайся. Морковь, буряки постоят еще, тебе домашних забот хватит…
Их встречу никто не мог предсказать. Влада вошла в процедурную комнату делать Макару назначенный лечебный массаж. Через ее руки тут в свое время прошли сотни больных. С трудом повернувшись на топчане, Макар увидел массажистку. При первом взгляде она его как будто не заинтересовала. Под белым халатом угадывалось в меру полное и сильное тело. Правда, на смуглом лице — большие выразительные глаза. Вот губы ее, как лепестки роз, полные, сочные. В их уголках притаилась улыбка, готовая в любую минуту засверкать радостным блеском. Возможно ее глаза и улыбка, сделали свое дело. Она открыла журнал и, улыбнувшись, глянула на больного:
— Вы Кузенко?
— Да, Кузенко Макар Захарович.
— Хорошо, меня зовут Владой. Как давно мучает поясничная боль?
— Со вчерашнего дня.
— Ходить, наклоняться не можете?
— И поворачиваться тоже не могу, как будто в поясницу забили острый гвоздь.
— Ладно, ложитесь на живот, и я проверю, где находится этот «острый гвоздь».
Влада сначала делала легкие поглаживания позвоночника от шейного отдела до поясничного. Когда она его разогрела, то стала передвигаться мелкими шажками, прорабатывая каждый позвонок своими сильными пальчиками. Но когда дошла до поясницы, — Кузенко дернулся и застонал.
— Макар, это грыжа дает о себе знать, ее необходимо убрать. Это хрящевой диск, расположенный между позвонками, своего рода амортизатор. Думаю, что вы сместили его непосильной ношей. По вашим мозолистым ладоням вижу, что вы крестьянин. Угадала?
— Да, но я к тому же шахтер.
— А, понятно. Значит, у вас свой дом. Корова и все остальное. К тяжестям Вам не привыкать. Куда только жена смотрит?
— Она в этом ничего не понимает, у нее своих забот хватает.
— С вами все ясно. У Вас тело, как у Аполлона. Так гармонично сложено, какие мышцы, нет лишнего жира. Как вы можете так безжалостно его гробить?
Кузенко о ебе таких слов не слышал, массажа тоже ему никто не делал и он не испытывал такого удовольствия от прикосновения женских рук. Поначалу у Кузенко к Владе не было влечения, хотя чары ее на себе испытывал. Ее природная женственность и обаяние манили к себе.
Когда Вера приносила передачу, то Макар выходил к ней и вел себя как-то странно: не спрашивал у нее, как дела дома, как она там одна справляется. Она смотрела на мужа с затуманенными глазами и не могла понять, что с ним происходит. Было видно, что он не желает с ней общаться. О себе он говорил мало: «Чувствую себя лучше, пытаюсь ходить, но боль не проходит». Вера возвращалась из больницы в подавленном состоянии, думая, что Макар скрывает свою болезнь.
Макар как-то неожиданно ощутил тяготение к Владе. Когда она приходила, то ему казалось, что в комнате становилось светлее. По ее голосу, улыбке он понимал, что ей тоже приятно быть рядом с ним. От этой мысли он испытывал теплую радость. Прошлый раз, Влада, едва переступив порог, весело сказала, «Так, Макар, сегодня будем осваивать новое упражнение для растягивания позвоночника. Вчера ты был не восторге от перекладины». — Они уже перешли на «ты».
— Да нет, с тобой рядом я готов хоть целый день висеть на перекладине.
— Ну, молодец, засмеялась она. После разогрева поясницы сразу поднимешься на лестницу, оденешь ремни под мышки, а на ноги — гирю. Такое тебе нравится?
— Ради здоровья я на все готов.
— Тогда, полный вперед!
Забавной выглядела эта сцена: Кузенко, «привязанный» к лестнице, висит с гирей на ногах. Рядом стоит Влада и улыбается. Еще ни один раз и ни два пришлось ему одевать на себя эту шлею и цеплять гирю к ногам и висеть на этой лестнице до одурения. Но страдания его не пропали даром. Требовалось растянуть позвоночник на какие-то миллиметры, чтобы задвинуть диск на место. После долгих усилий наконец-то сильные пальчики Влады с этим справились. Это была победа! Оба испытали минуты счастья. Макар, припав на колено и целуя ее руки, произнес: «Влада, ты вернула мне здоровье и радость жизни. Я твой дожник до конца своих дней!»
—Макар спасибо тебе за добрые слова, береги себя.
Макар подошел к ней, обнял и, глядя в сияющие глаза, сказал:
— Милая, Влада, я очень тебя люблю и готов жить только с тобой.
Он припал к ее губам. Слаще поцелуя он в жизнни не знал.
— Макар, ты же не юноша, а горячку порешь.
— Я на все готов.
— Остынь, и хорошенько подумай…
Макаром и Владой, за время их знакомства, много чего было сказано друг другу. Но это лишь слова. Дело шло к выписке Кузенко. Надо было действовать, спасать отношения. Он поставил себя в очень сложное положение. Будучи женатым, позволил себе роскошь: по уши втрескался в красивую женщину. Теперь ему пришлось выкручиваться.
В это время Макару позвонила Лена из Донецка, его старшая дочь:
— Папа, что там у тебя происходит?
— Спасибо, Лена, у меня все нормально, чувствую себя хорошо, здоровье подправили.
— Папа, мне звонила мама. Она все знает про твои шуры-муры, шила в мешке не утаишь. То, что я от нее услышала, в голове не укладывается. У тебя, что крыша поехала? Она сказала, если ты не вернешся домой, то наложит на себя руки. Нам не хватает только похорон.
— Лена, что ты. До этого дело не дойдет. Я тебе обещаю…
В один из осенних дней Кузенко выписался из больницы, простился с Владой. Вышел на остановку и, дождавшись автобуса, уехал в Дубовку к своей Вере.