Майдан

Владимир Шатов
Обильный снегопад, совершенно невероятный для миролюбивого украинского ноября, не прекращался пятый день. Бездушный снег методично и нагло падал крупными, разлапистыми хлопьями на взбудораженную последними событиями столицу. Он плотно ложился объёмной шапкой на деревья, дома и головы митингующих.
- Ющенко! Ющенко! - громко скандировали спрессованные люди.
Сбитые в грозный монолит теснотой и общей идеей, мы стояли накрытые нездешним морозом и бесконечным снегопадом. Заиндевелые взгляды человеческой массы были направлены на скользкую сцену, где непрекращающимся потоком выступали популярные политики, известные бизнесмены и звёзды шоу-бизнеса. Многие люди держали над головами плакаты с имена маленьких посёлков и больших городов:
- Тростянец, Львов, Винница, Тернополь, Крыжополь...
Над колышущей толпой мелькали, как зимние запоздалые молнии, оранжевые флаги на длинных удилищах. Призыв не допустить, отстоять и защитить выбор народа, метался между ограждающих площадь высоких зданий и не мог найти себе проход на всю страну.
- Юля! Юля! - ласковое женское имя превратилось в грозное оружие.
Никита Казарский кричал его вместе со всеми. На ежедневных митингах он обычно становился сбоку от сцены, там, где по скользким ступенькам взбегали на неё лидеры протестующих. За время Майдана Никита сильно похудел, но со своим высоким ростом прекрасно видел всё происходящее.
- Какие правильные слова! - он ловил душой каждую фразу, озвученную со сцены.
Шапку Казарский не носил из принципа, поэтому его тронутая сединой шевелюра была вся в снегу. Капюшон синего пуховика, накинутый на крупную голову, лишь частично защищал от нудных осадков.
- Не к добру такой холод, - подумал он, машинально хлопая себя по бокам, - в августе 91-го года тоже стояла аномальная жара...
Никита периодически поднимал вверх кусок картона, на сером фоне которого горело название первой столицы социалистической Украины:
- «Харьков».
Большинство жителей востока страны стояло по противодействующим митингам, но он приехал в Киев совершенно искренне. Мужчина внимательно вслушивался в речь очередного оратора и даже не сразу услышал обращённые к нему слова:
- Микита!
- Что такое? - очнулся он.
- Иди, погрейся! - к нему подошёл комендант палаточного городка. - Попей чая, замёрз совсем…
Молодой человек, родом из Львова, обратился к нему на русском языке. Казарский, как и большинство граждан Слабожанщины, украинской мовой владел слабо.
- Да, да сейчас... - он чувствовал к себе настороженное отношение и старался завоевать доверие товарищей.
- Иди, иди! - сказал ему «западенец».
Прокричав вместе с толпой очередную мантру, он повернулся, чтобы уйти в расположенный неподалёку палаточный лагерь. Боковым зрением заметил, как на сцену поднимается среднего роста, крепкий мужчина в дорогом кашемировом пальто и блестящих, явно не зимних ботинках.
- Кто такой? - удивился Никита.
Что-то смутно знакомое привиделось ему в волевой посадке головы, с большими залысинами и в чеканном, хоть сразу на монеты, греческом профиле.
- Яшка! - ахнула в мозгу невероятная догадка. - Не может быть, вот так встреча...
Он смотрел, как давний университетский знакомый Доркин подошёл к микрофону и после представления ведущего, начал произносить тщательно подготовленную речь. Мысли застывшего мужчины унеслись куда-то вдаль, в годы давно минувшей юности.
- Как давно это было! - ужаснулся он.
… Сессию они всегда сдавали досрочно. Во-первых, преподаватели в таком случае были настроены лояльно, во-вторых во время каникул можно было подработать.
- Вернее, подрабатываем мы во время учёбы, - уточнил Яша, - а здесь можно заработать!
Причина, по которой они не отдавались радостям студенческой жизни, была проста как сама жизнь. Оба были рано женаты и у обоих были дети. Жёны тоже учились. Один жил в общаге, другой в «примах» у тёщи.
- Времена были смутные, - вспомнил Казарский, - денег и вещей не хватало, поэтому, когда более обустроенные друзья отдыхали, мы вкалывали.
В тот раз они договорились с директором тепличного хозяйства. Выращивало хозяйство цветы в застеклённых теплицах, которые им и предстояло ремонтировать. Директор при приёме на работу особенно интересовался и принюхивался к вопросу алкоголя.
- Мы не пьём! - заверил его Доркин.
- До вас выпивший рабочий свалился сквозь стеклянную крышу внутрь, - напугал руководитель теплиц, - и порезал себя всё, что только можно, вплоть до сухожилий.
- Ужас!
- В результате потеря трудоспособности и инвалидность…
В начале лета они приступили к работе. Один шёл впереди и менял разбившиеся за зиму стёкла в переплётах крыши. Другой следом замазывал вставленное стекло по краям оконной замазкой. Вся процедура проходила на высоте семи метров над уровнем пола, и ходить приходилось по узким железным балкам, сваренным из пятидесятого уголка, выпуска местного металлургического завода.
- Лишь бы не сорваться! - мучился Казарский.
Работа была тяжёлая и монотонная. Слазили с крыши только за расходными материалами и на обед в рабочей столовой, так целый день под равнодушным солнцем ползали по стеклу без всякой страховки.
- Зато платят хорошо… - не унывал Яша.
Так продолжалось до августа. Одним солнечным утром они встретились на автобусной остановке, чтобы ехать на работу в теплицы.
- Слышал, что в Москве творится? - спросил он.
- Нет, а что? - удивился Никита.
- Ночью по «голосу» передали. В Москве путч, Горбачёва арестовали в Фаросе… - шепотом произнёс первый.
В этот момент подошёл рейсовый автобус.
- Будет война! - заверил Доркин.
- В это время лучше всего оказаться в больнице… - метко заметил Казарский.
Товарищ согласился с ним и темы для разговора стали повседневными, а когда залезли на крышу замолчали. На обед в столовой давали суп с лапшей и гречку с котлетой. То ли котлета попалась прошлогодняя, то ли сработало подсознание, но Никите к вечеру стало плохо.
- Живот болит! - пожаловался он.
Дома жена вызвала «скорую», оказалось, что у него воспалился аппендицит. Вечером девятнадцатого августа он уже лежал на операционном столе. Врач посмотрел его и сказал:
- Ещё час и можно было, не торопиться.
- Почему?
- У тебя начинался перитонит.
В итоге всё обошлось. Не обошлось только со страной. После его выписки из больницы внешне всё оставалось по-прежнему, но шли глубинные разрушительные процессы.
- Пустые полки магазинов наводят на мысль о бестелесном существовании! - шутил, не теряющий оптимизма Яков.
Горбачёв вернулся к выполнению обязанностей первого и последнего Президента СССР. Ельцин взял стратегическую паузу. В союзных ещё республиках набирали силу всякие «фронты», национальные движения и «рухи».
- Всех денег не заработаешь, - острил в ответ Казарский, - но попробовать надо!
Уже через неделю после операции он ловко лазил по крыше теплицы. Они успешно закончили ремонт, как потом оказалось последний и получили много денег. Через некоторое время страну заполонили голландские розы и китайский ширпотреб.
- Наши теплицы порезали на металлолом… - сообщил напарнику Доркин. 
После исторической встречи в Беловежской пуще всё понеслось с бешеной скоростью. Рождались и умирали государства. Состояния делались из воздуха. Заводы - гиганты советской промышленности сначала становились на колени, потом падали на бок перед его высочеством рынком.
- Зато можно поймать крупную рыбу в мутной воде! - бодрился Яшка.
Они тоже приспосабливались к переменам. Продавали и перепродавали всё что, продаётся: китайские пуховики, расписные самовары «под Хохлому», продукты питания и недвижимость.
- Деньги валяются под ногами, - учил он товарища, - нужно только наклонится и поднять их!
Вскоре к ним присоединился третий компаньон, отслуживший срочную службу.
- Присягу за первый год я принимал четырежды… - рассказал он. - Сначала Советскому Союзу, потом Содружеству Независимых Государств, сокращённо СНГ. Затем СНГ и республике, от которой служил и напоследок «незалежной» Украине.
Лёгкие деньги поссорили их. Никите так жить надоело. Он ушёл «в науку», поступил учиться в аспирантуру. Написал и защитил кандидатскую диссертацию. Жена, не выдержав испытаний безденежья, ушла к владельцу сети торговых киосков.
- А я тебя предупреждал, - напомнил ему при случайной встрече Доркин, - что делаешь ошибку!
Он продолжал заниматься бизнесом. Со временем стал крупным предпринимателе, счастливо избежав поветрия конца девяностых годов, убивать или быть убитым.
- У него карманный банк, - до Казарского иногда доходили сведения о нём, пара заводиков и счета в оффшоре... 
… Пока он вспоминал те давние события, на большой сцене Майдана особо ничего не изменилось. Сказав пару заученных фраз, Яков занял своё законное место во втором ряду новых революционеров и с преувеличенным вниманием слушал более маститых ораторов.
- Пойду куплю чего-нибудь для согрева! - ошарашенный встречей Никита двинулся к небольшому магазинчику на улице Софиевской.
Он постоянно отоваривался там сигаретами, водкой и едой. Само собой, его хорошо знали все девушки-продавщицы, работавшие там. Бывало, брал в долг, иногда у них не находилось сдачи с крупной купюры. Накануне так и случилось, и он смело двинулся туда без денег.
- Привет девчонки! - поздоровался с ними Казарский.
- Что будешь брать сегодня? - спросила его молодая кокетливая продавщица.
Рядом с прилавком стояла пара бомжей, которые мучительно считали самую мелкую мелочь с целью купить бутылку водки.
- Бутылку водки 0.7, колбасу, сок и пачку сигарет... - попросил он.
Девушка, задолжавшая ему с прошлой покупки, сложила продукты в целлофановый пакет и отсчитала остаток суммы.
- Возьмите сдачу! - сказала она вежливо.
- Ничего себе! - протянул один из бомжей. - Кучеряво живут майданщики... Им без денег бутылку с закуской дают, да ещё и купюр добавляют!
- Пойдём и мы запишемся! - встрепенулся другой.
- Даже ради водки я туда не пойду! - отрезал первый.
- Это ж почему?
- Они там все продажные, а я пью за идею...
Никита усмехнулся, но не стал объяснять бомжам их ошибку. Другие мысли теснились в его голове, он поспешил вернуться к сцене. Наконец на ней появилась однодневная украинская группа с бессмертным хитом:
- «Разом нас богато, нас не подолати!»
Митинг после этого закончился и «высокие» гости начали дружно разбегаться со сцены.
- Яков! - крикнул Казарский в спину Доркина.
Оратор не сразу, но узнал университетского товарища, они обнялись.
- Ты как тут оказался? - спросил Никита.
- Я теперь народный депутат от партии «Наша Украина»! - с чрезмерной гордостью ответил он.
- Круто!
Яков принял закономерное восхищение приятеля, как должное и почти участливо спросил:
- Как ты?
- Нормально.
- Где сейчас работаешь?
- В университете Харькова... - торопливо ответил Казарский.
- Молодец! - снисходительно похвалил Доркин.
- Ты помнишь девяносто первый год, когда перед моим увольнением мы проговорили с тобой всю ночь? - напомнил он. - Как мы мечтали о новой счастливой жизни?
- Конечно.
- Я сейчас чувствую то же время! Надежды, мечты...
- Нет, ты абсолютно не прав! - возразил депутат. - Никакого сравнения, сейчас другие перспективы... Мы будем управлять Украиной!.. Извини, спешу, ещё увидимся.
Он быстро прошёл к поджидавшему неподалёку лимузину. Энергично просочился в предусмотрительно открытую водителем дверь. Автомобиль громко газанул, словно выпуская через выхлопную трубу накопившуюся злость и быстро уехал.
- Наверное, так и надо! - обиженно прошептал Никита.
В холодной палатке военизированного лагеря он быстро выпил купленную у девчонок бутылку дешёвой водки. Компанию ему составили два молодых парня с Волыни.
- А вот вы помните путч девяносто первого года? - опьянев, он настойчиво спрашивал у неразговорчивых собутыльников. - Горбачёв, Ельцин...
Те ничего не помнили и даже не хотели знать чужой враждебной истории.
- Нам цього не треба... - сморщился один.
- Совьети вже померли! - пожал плечами другой.
Бывают судьбы обычных людей, в которых как в зеркале, отображается история страны. Все взлёты и падения общества, переживания и потери. Частное иногда переходит в общее, а общее всегда влияет на частное.
- Другая страна уже, другие люди! - огорчился Казарский. - А вот я помню...
Больше они с депутатом не встречались. Вскоре стало ясно, что Майдан закончился провалом, как часто у детей заканчиваются разочарованием долгое ожидание долгожданного праздника. На теле ожидающего чуда терпеливого украинского народа остались незаживающие рубцы от операций на аппендиксе советского прошлого и нереализованных надежд на счастливое будущее...