Это рассказ не просто об уставе и собраниях, а о духе и ощущениях, которые немного были отражены на страницах моих дневников того времени.
Классное собрание в 9-м «Б» классе. Наш классный руководитель, Хусид Наум Моисеевич, уставший нас агитировать вступать в комсомол, решил это доверить «молодым» комсомольцам нашего класса. Неля Калмыкова, Таня Нечитайленко и Луиза Бондарь уже стали комсомольцами и ходили с комсомольскими значками на школьных форменных фартучках. Первой слово предоставили Тане. Она говорила о том, как ответственно быть комсомольцем, как это дисциплинирует. Говорила о том, что молодёжь должна быть в первых рядах строителей коммунистического общества. Вспомнила о комсомольцах Магнитки, первопроходцах целинных земель и сделала вывод, что каждый уважающий себя молодой человек должен быть членом ВЛКСМ, а мальчикам так и вообще стыдно бегать от ответственности. Неля Калмыкова от предоставленного слова отказалась, сказав, что полностью согласна с Татьяной. Она была не сильный агитатор. Затем предоставили слово Луизе. Она у нас всегда имела постоянные ответственные общественные поручения: была старостой класса, ответственной за разные предметы, членом санитарной комиссии и другие. Говорила она всегда увлеченно, громко, отчаянно жестикулируя руками и это всегда получалось убедительно. Так было и в этот раз. Она начала с того, что обвинила нас, мальчишек, в пассивности к общественным поручениям и в том, что нам нельзя доверить ни одного серъёзного дела. Затем перешла на конкретные личности, не жалея ни своих подруг, в том числе и выступавших перед ней Татьяну и Нелю за плохую агитацию и пригрозила, что, если хорошо успевающие ученики нашего класса не будут вступать в комсомол, то с каждым будут беседовать на школьном комитете комсомола. Несмотря на то, что было непонятно, какое отношение к нам имеет школьный комитет комсомола, если мы еще не комсомольцы, мы активно начали нападать на Луизу с вопросами. И само собой получилось, что мы уже почти готовы вступить в комсомол, вот только нам не совсем подходит точка зрения Луизы.
Этим и воспользовался наш классный руководитель. Он усадил Луизу на место и начал сам издалека, что каждое общество должно иметь цель и каждый человек в обществе должен иметь свою цель. И у комсомола, как части общества, есть цели и программа для достижения этих целей и вот с этой программой надо ознакомиться, а затем её можно обсудить. Программным документом комсомола является Устав, который нам и предложила Луиза. На этом мы и завершили наше собрание, решив, что на следующей неделе приглашаются на собрание уже не все, а лишь те, кто желает вступить в комсомол и обсудят все вопросы.
Раньше я как-то не задумывался о комсомоле и, что мне надо будет вступать в комсомол. Видел ребят в школе с комсомольскими значками, я их знал как хороших ребят, а вот ребята без комсомольских значков казались мне немного хулиганистыми, которые часто дерутся и в школе, и в других местах на посёлке. Вот по этим причинам я и считал, кто достоин быть комсомольцем, а кто нет. Многих комсомольцев я видел в библиотеке и в читальном зале, а ребят без комсомольских значков в основном в курилке и в биллиардной, где играют на деньги.
Во время собрания я сидел, как всегда, на первой парте левого ряда (парты стояли в три ряда), у окна, полуобернувшись назад и тихо переговаривался с Нелей Вовьянко и Инной Левченко, сидевшими на второй парте этого же ряда. Обычно мое место было на третьей парте, но иногда, когда учителя давали слабинку или на собраниях, я с их молчаливого согласия пересаживался на первую парту, перед столом учителя, где в одиночку сидел Витя Ткаченко, куда его «пристроил» классный руководитель за его неуёмную энергию, чтобы «эта энергия» всегда была на виду. Меня тоже иногда ссылали к нему. Это произошло не сразу, а как-то уж очень постепенно. На четвертой парте этого ряда сидела Таня Нечитайленко, с которой мы вели долгую и изнурительную борьбу по нескольким направлениям: репликами, мимикой, легкими тумаками, легкими уколами остро отточеных карандашей и так далее. При этом отчаянно и непрерывно, надоедая учителю, жаловались друг на друга, чтобы привлечь внимание класса, а заодно и втянуть как можно больше людей и подольше в дискуссию. Некоторым учителям эта игра надоедала и они пересаживали меня на первую парту, где одно место всегда было свободным. Там я был под более пристальным контролем и на некоторое время успокаивался, так как необходимо было адаптироваться к настроению соседей.
С Нелей и Инной я хотя и не дружил, но одно время мы часто встречались втроём. В классе у меня были обязанности «неотложной учебной помощи» (НУП), как сказал Наум Моисеевич Хусид, наш классный руководитель. Если кто заболел или получил травму, то я приносил домашнее задание, помогал делать уроки или просто рассказывал, что происходит в классе.
Так я попал и к Инне Левченко, когда она сломала ногу, катаясь на коньках на нашем стадионе. Неля Вовьянко была её подруга и тоже иногда заходила к ней. А поскольку Инна в гипсе была долго, то и встречались мы у Инны довольно долго, почти месяц, так как выполнял я свои обязанности довольно добросовестно. Только в гипсе у нас за год полежали пять человек, да ещё несколько с простудой. Затем Инна поправилась, но дружеские отношения у нас троих так и остались.
Как-то так само собой получилось, что ещё с восьмого класса мы с Таней как бы дружили. Но эта дружба была какой-то странной. У нас не было особых секретов, мы просто встречались после школы, бродили подолгу, она меня старалась воспитывать, ставила какие-то условия, которые мне иногда не нравились, но я всё же соглашался их выполнять. Но большинство в классе считали, что мы дружим по настоящему, что было совсем не так. Иногда я задумывался о наших отношениях с Татьяной, но это всё было как-то наспех, меня устраивало состояние какой-то неопределённости из-за боязни, что все может быть еще хуже чем есть, учитывая мою слабую конкурентоспособность среди полного её окружения. Размолвки, недомолвки, шутки и серъёзные ссоры обычно надолго прерывали наш с ней хрупкий мир.
Вне школы обычно мы встречались не договариваясь. Выходили из дома и шли по давно установленному маршруту: улица Ленина, улица Победы, улица Кирова, улица Вокзальная и снова на улицу Ленина. Это примерно чуть больше двух километров. Если не встречали друг друга, то разворачивались и шли в обратном направлении. Мы выходили в разное время, встречались иногда через час или два, вместе проходили несколько кругов, прощались и расходились домой, иногда поссорившись, иногда успев помириться. Это похоже было на какой-то ритуал. Если мы еще не встретились, то идущие навстречу кто-нибудь из одноклассников подсказывал мне или Тане, где встречали в этот вечер её или меня. Это могло нас соориентировать, можно было срезать путь и быстрее встретиться.
Так произошло и в этот вечер. Шёл мелкий пушисто-бархатный снежок, роясь, словно мухи, вокруг ламп уличного освещения и мягко опускаясь на землю. Ветра совершенно не было и мороз поэтому не казался сильным. Я вышел раньше, чем всегда. Мне хотелось обсудить с Таней сегодняшнее классное собрание и принять самому какое-то решение: вступать в комсомол или подождать и подготовиться получше, казалось, что на любой вопрос я ответить не смогу, а по другому я уже сегодня не умел. Татьяна ведь была уже комсомолка и её мнение для меня много значило. Почему-то я был уверен, что она думает точно так же.
Не встретив её «на нашем круге» (хотя других ребят было много) и не получив подсказки о её местонахождении, я свернул к дому культуры или, как мы его часто называли, «клубу». Таня стояла у входа с Нелей Калмыковой и Луизой. Увидев меня раньше неё, они взяли её под руки и повели в мою сторону, а не доходя метров пять, вывели на раскатанную детьми тропинку в снегу, сильно подтолкнули, так, что она подъехала прямо ко мне и не останавливаясь столкнулась со мной, а когда остановилась, то мне показалось, что она какая-то непривычно тихая, с опущенными «по швам» руками, смотря чуть вверх на меня в упор, словно говоря, что ей сегодня придется решать вместе со мной что-то очень для нас важное.
Не понимая её настроения, но чувствуя что-то необычное, я начал разговор о нашем собрании. Она как-то странно на меня посмотрела, искоса, наклонив голову и сказала, как отрезала:
- Если ты будешь недостойным комсомольцем, я заберу свою рекомендацию обратно!
Я забыл сказать, что одну из рекомендаций при вступлении в комсомол я получил от Татьяны. Тогда она была такая вся сияющая, что написала мне рекомендацию, что мне стало как-то даже не по себе. Сейчас я вспомнил этот момент и не знал, что мне ответить. Смог лишь сказать:
- Тебе не придётся забирать свою рекомендацию.
Далее разговор продолжился какой-то странный. Таня начала говорить о том, что нам теперь придётся встречаться значительно реже, так как ей надо больше заниматься уроками. Здесь я уже не выдержал:
- А мне не надо заниматься?
Она промолчала, начав ковырять снег носком ботика и не глядя на меня. Я чувствовал, что она начинает очередную ссору или игру в молчанку, которая обычно тоже заканчивалась ссорой. Такое уже не раз было. Мы подолгу не встречались, хотя и жили в одном доме, в разных подъездах, затем мы как-то опять мирились и всё продолжалось опять.
В этот вечер мы не поссорились, но разговор у нас не получался и мы больше молчали, каждый думая о своём, изредка выдавливая из себя ничего не значащие предложения. Затем, прохладно попрощашись, разошлись по домам.
Был февраль 1957 года. После того, как нас приняли в комсомол на школьном комсомольском собрании, нам надо было ехать в райком комсомола, где нам должны вручить комсомольские билеты. В Чугуев мы поехали через неделю. Из нашей школы, из трёх девятых классов, нас собралось пятнадцать человек. В этот же день принимали ребят и из других школ района. Перед вручением комсомольских билетов, члены райкома комсомола тоже задавали разные вопросы и мы стояли в коридоре и узнавали, кому какие вопросы задают. Процесс это затянулся и остались мы вчетвером: я, Ваня Подопригора, Инна Левченко и Неля Вовьянко. Когда нас пригласили на заседание, в коридоре никого уже не было, а когда мы пришли на автобусную остановку, то начало темнеть, на улице зажглись фонари, а последний автобус уже ушёл и все, кому раньше вручили комсомольские билеты, уехали домой.
У нас не оставалось выбора, кроме, как идти пешком, а это более 8 километров, ночью через поле и лес. Пошли напрямую и вышли как раз в то место, где сегодня корпуса бывшего завода топливной аппаратуры (ЧЗТА). Тогда там было сплошное поле, примыкавшее к военному аэродрому Чугуевского лётного училища.
Мы пошли по снежной целине, хотя снег становился всё глубже и глубже. Было уже совсем темно и мы поняли, что оказались далеко от дороги, посреди поля, поэтому решили идти прямо через аэродром. Уже и радиолокатор остался у нас слева и позади, уже мы прошли пустые корпуса пионерлагеря, а дороги, ведущей к посёлку, всё не было. Мы перестали шутить, чувствовали, что немного заблудились и идти по снегу было очень тяжело, да ещё мы сильно продрогли на ветру, который дул нам в лицо.
За пионерлагерем мы чуть не скатились в глубокий овраг, где летом местные жители брали глину. Пришлось повернуть круто влево и тогда мы вышли на дорогу. По дороге уже было идти веселей, мы уже смеялись над нашими приключениями и дурачились, радуясь, что не остались в поле и не свалились в овраг. Дорогу до совхоза, а затем и до посёлка мы одолели быстро, часто бежали, подпрыгивая, чтобы согреться.
На следующий день Инна и Неля заболели и пришли в школу только через несколько дней.
Так завершилась наша поездка в райком комсомола, где нам вручали комсомольские билеты. Приключения, почти как у первых комсомольцев, но в молодости всё это воспринимается как-то проще, буднично, что ли, само собой разумеющееся. А сейчас, кто-то пошёл бы пешком из центра Чугуева на Эсхар ночью, в феврале, через заснеженное поле и лес?
Записи из моих школьных дневников.
Заставка из Интернета.