Видно, мои апотропеические ритуалы были не вполне угодны духам. Поэтому путешествие получилось на редкость засадным. Духи вообще существа капризные, и сколько бы ты ни совершал ритуалов, вроде, например, подготовки и ремонта машины, все они могут быть ими отвергнуты, как гнилые яблоки.
Началось с того, что после последнего ремонта, буквально накануне отъезда, из машины стало хлестать масло. Поэтому у едва не первого попавшегося на трассе сервиса у местечка Калинов куст ("мост", как мы недальновидно смеялись в предыдущие поездки) – мы тормознулись для нового ремонта. Пока Михалыч, приятный немолодой мэн, возился, исправляя работу предыдущих мастеров, мы обедали, коротая время. Кота занесло на стоянку разбитых машин, где, между прочим, имелся металлолом с детской шапочкой и книжечкой внутри. "Ты испортишь нам дорожную карму!" – предупредила его Маша, – и как в воду глядела.
Несмотря на всю расторопность Михалыча, тут мы потеряли два часа, ибо после помывки двигателя вырубился еще и коммутатор, с помощью которого моя замечательная машина заводится. Еще больше часа отняло прохождение таможни. Но, главное, что прямая трасса на Киев закрыта, и менты посылают всех в кругаля через Чернигов. Это свело наши шансы попасть к ночи в Мать городов – к нулю. Впрочем, на этот раз у нас не было в нем вписки, и ночевать нам все равно пришлось бы в машине абы в палатке. Зато ломанулись по новым местам, а это всегда познавательно.
Первым пунктом идет Шостка, название которой вызвало в памяти шосткинскую пленку "Свема", едва не единственную на территории кондовой в достославные 70-е годы, фиговую-фиговую, но свою. Увы, больше здесь ничего не производится. Враги, опасаясь конкуренции, спалили родную хату – и лишь руины бывшего завода украшают окраинный пейзаж.
В деревнях колодцы – словно часовни, с такими же крышами, некоторые даже с крестами. Запах степной травы. Это настоящая внутренняя Украина, с дорогами, которые строили раз и навсегда, поэтому ехать по ним проблематично. Красивая широкая Десна, за ней огромные валы, охранявшие эту древнюю землю от восточных ветров.
А потом Новгород-Северский, знаменитый старинный город, древнее Москвы, столица княжества, в котором я был 27 лет назад на летней обмерочной практике.
Прошло слишком много лет, и я ничего не могу найти. Даже руины того собора, кроки которого мы героически делали в свободное от прочих замечательных дел время. На центральной площади стоит безымянный памятник чуваку в русских воинских доспехах. Оказалось – князю Игорю (из слова о полку…), происходившему из этих мест. (Действительно, по дороге попалась деревушка с названием вроде Путивльска.) Старые одноэтажные палаты на толстых столбах, мощеная торговая площадь, белый храм в заходящем солнце – уже с элементами западно-украинской архитектуры.
Смеркается, в небе замечательный зловещий закат сквозь раскаленные облака. И мы мчимся в Чернигов, без надежды достичь его. Белые ночные бабочки летят навстречу, как звезды навстречу космическому путешественнику, вгоняя в транс.
Ночуем в поле. Думал, сразу вырублюсь – не хрена! Откинуться совсем не могу: за спиной лежит Кот. Для собственного удобства я расстелил рядом с машиной пенку и накрылся спальником. Тут и начался дождь. Ну, нас не запугаешь: я накрываюсь еще и целлофаном и сплю, время от времени выливая из под себя воду. Дождь к этому времени перешел в ливень.
Мысли за рулем. Гитлер начал свою войну с сэсером, собственно, лишь для того, чтобы захватить Украину с ее плодородными землями и расселить на ней немцев из фатерлянда в качестве колонистов и выращивать крапиву. Украине была бы дарована "независимость" под немецким протекторатом (то есть, она и была дарована в какой-то момент) – что вполне устраивало большинство украинских националистов.
Иными словами, это война, обошедшаяся нам так дорого, велась за Украину. И если б Сталин отдал ее на хрен сразу – то… ну, у кого-то были б живы родственники. И что же: меньше чем через пятьдесят лет ее отдали вовсе без войны, еще и добавив ей Крым, чтоб она не расстраивалась. Россия – щедрая душа!
К мокрому мутному утру я был весь насквозь и почти невыспавшимся. Сох в машине, мчась под непрекращающимся дождем к Чернигову. Сочувствую тем, кто стопит в таких условиях.
Умываюсь в черниговском "Макдоналдсе", открывшемся через десять минут после нашего приезда в этот славный город. Непонятно, кто идет сюда в 9 утра в субботу, но мы не были одни. Настроения совершать экскурсию по городу в поисках великих соборов не было. Так и увиделся он мне совершенно совково-американским.
Киев я хотел объехать по какой-нибудь кольцевой или окружной (которой, как известно, в нем нет), в результате угодил в самый центр – еще и под сильнейший ливень. Город уже как родной, только у нас впереди аж 720 километров, а времени – первый час. Вообще, за сегодняшний день нам надо было проехать примерно тысячу километров, что не такая уж невыполнимая задача, особенно если сухо и хорошее шоссе.
И хорошая машина… В этот раз у нас просто вырубилась пятая скорость, что не есть трагедия. Но это было только началом. Если год назад вся трасса до Львова была сплошной ливень, то теперь сплошное солнце, лишь перемежающееся несильным дождем. Даже не верится. Кафе "Щедрый млин", очень прикольное, в национальном стиле и с вкусной хавкой – здесь нам принесли счет на 130 гривен, вместо 65, прикол! Чего с москалями церемониться! Накинули бы двадцать – я бы не заметил. Щедрый на подставы млин, как и весь, как потом выяснилось, украинский общепит.
Настоящий дождь ливанул лишь под Львовом, точнее под Ровно, где начался и ужасный ремонт, так и не законченный с прошлого года. В маленьком селе затарились хавкой – а в небе абсолютно черная туча на двух еще более черных ногах. До 718-го километра еще почти двести, а времени девять по Москве. Над карпатскими горами – радуга, прямо, как полагаю, над лагерем волосатых. Архитектура тут стала еще более изощренная и богатая.
Я мчусь как полоумный, выжимая из машины 120, вписываясь в бесконечные повороты и обгоняя бесконечные фуры. Почти в темноте свернули на Верхние Ворота и Воловец. Я помню дорогу, почти до самого конца, но именно почти… За Воловцом подобрали двух ребят, бредущих в темноте в лагерь. Общими усилиями, с помощью местных жителей нашли поворот к Шипоту.
Тут многое изменилось: появилась стоянка, зато переезда через реку нет. И стоит бревенчатый дом охранника, из которого вышел он сам, запредельно пьяный и благостно-молчаливый. Едва мы собрались достать вещи и идти наверх – хлынул ливень, щадивший нас почти весь день. Пришлось снова спать в машине. Все в точности повторяется: шумит дождь и водопад, а я пью коньяк.
Утром сквозь ели в машину бьет солнце. Что-то новенькое. С горы спускаются хиппы, подходит девушка Ира, которую мы везли в прошлом году. Собрали вещи и поперлись сами по мокрым камням наверх. Слышен родной звук там-тама, встречные люди здороваются. На нижней поляне палаток даже больше, чем в прошлом году, для нашей уже нет места. Батя говорит, что честно держал для нас место, но отдал его приехавшим Диме-скрипачу и Тине. Они тут же, как и все прочие прошлогодние френды.
Нет, ну, не все, конечно.
Подобно Пустым Холмам – Шипот в этом году тоже понравился меньше. Пропала новизна. Или не было того настроя, что в прошлом году… В прошлом году настрой был выше крыши – и все удалось. Повторение никогда не бывает полноценным. Это та самая река, куда не удается зайти дважды.
Хотя тут было, на кого посмотреть. Например, нашлась 58-летняя канадка Дениз, приехавшая аж из Ванкувера, где работает почтальоншей. Или Женя Минский, обаятельный чувак с герлой Кристиной. Встретил Пензеля: редкозубый и страшный, в своей знаменитой шляпе, пьяненький, сидел у ручья в ожидании "Лексуса", который где-то надыбал Петя Молдавский – вместе с его хозяином, врубившимся в приключения бизнесменом. Все уверяли, что Пензель с какого-то испугу стал проповедовать украинский национализм и говорить со всеми на мове. Впрочем, он никогда не был моим героем. Все ж таки подошел и поздоровался. Поговорили вполне по-русски.
Я познакомился с ним в 82-м во Львове, когда сам был пионером, а он – уже давно заслужено олдов. Кажется, он таким и родился, сразу олдовым, как Лао-Цзы.
Другой вопрос: на сколько мы оба были "хиппи" и что в это слово вкладывали? Были хиппи, типа Олисевича, которые не отделяли хиппизм от правозащитной деятельности. Другие не отделяли его от торча. Третьи видели и врубались в него лишь через музыку. Четвертые – обращались к нему как к разновидности религии и ее начальной стадии. Пятые – находили в нем прежде всего мотоциклы. Шестые – мелкое алкогольное хулиганство. И каждая из интерпретаций приводила к тому, что хиппизма оставалось совсем мало, зато главного интереса – очень много.
Думаю, с Пензелем мы были такие – очень разные "хиппи". Хиппи постольку поскольку. Поскольку некуда было деваться.
Хороши были "Спелые листья клена", хотя бы потому, что пели не чужое, подобно большинству шипотских музыкантов, а свое. Пусть и тихо, так что Тина с десяти метров заглушала их полностью.
Но лучше всех был Володя из Мукачева, 983-й. Сперва мы с ним и с молодым человеком по имени Про, взявшим на себя роль медика, и еще с кем-то – тащим в темноте вниз к мосту полупанка Пяточка, вечно пьяного белобрысого охламона 20-ти лет, умудрившегося сломать ногу (самое малое, чего он заслуживал). Кот светит нам фонарем. Вокруг сверкают молнии – и, наконец, начинается ливень. Камни потоком катятся вниз в струях воды – и мы едва не с ними, с Пяточком на руках. Кто-то из встречных пиплов сравнил наш спуск с фонарями с летающей тарелкой. Но нам не до смеха: нам надо успеть до приезда скорой помощи. Она ждать не будет. И мы успели. Я оценил мужество этих людей, приехавших в эту глушь по такой дороге и по такой погоде.
Потом большой компанией уселись под нашим тентом, двумя концами привязанным к нашей палатке, к елке, к камням, прячась от ливня. Небеса грохочут, вспышки следуют одна за другой, как на войне, на миг освещая всю поляну и мокрые притихшие палатки. Четыре раза тент срывало ветром, и мы с 983 натягивали его вновь. Прикрывал он нас, в общем, весьма условно, зато нам удавалось поддерживать костер, едва ли не единственный на всей поляне.
Про объяснил, что научился навыкам фельдшера на уроках гражданской обороны в школе. Вот ведь – и от них бывает польза! Каждый год на Шипоте кто-то калечится или заболевает – и каждый раз находятся добровольные спасители и помощники.
У этого двадцатилетнего Про все просто – отсюда и кликуха. Все всегда ему удавалось, и он уверен, что так и должно быть. И будет всегда… Это, конечно, иллюзия. Я предупреждаю его – чтобы он был готов. Нет ничего простого из того, что дается душе (так, кажется, у Бердяева).
Дождь льет стеной, меняя от ветра направление, я кидаю в костер мокрые дрова. Чай и водка для бодрости. Вдруг появляются два совершенно мокрых человека в плавках и спрашивают, не стоят ли тут белорусы? Стоят и в изобилии, а что? Ребята говорят, что нашли в усмерть пьяного белоруса, который не знает, как найти свою палатку. Не наш ли? Я делаю широкий жест: тащите его сюда, поглядим…
Притащили: оказался не наш. Но мы гуманно решили оставить его у себя под тентом на пенке. Я и сам был практически насквозь, хотя моя стопная шляпа 87-го года как-то предохраняла хаер от дождя. Тут 983 проявил себя выдающимся человеколюбом: он снял с безымянного и полубесчувственного белоруса мокрую майку и натянул на него свой сухой свитер, и все приговаривал, когда белорус норовил вновь упасть под дождь: "Ну, ты не прав, белорус должен знать меру!"
Когда тент снесло в пятый раз – мы махнули рукой и решили его не восстанавливать, а идти спать. Напоследок закутали белоруса в оборванный тент – и так оставили до утра… В семь утра он так и лежал под целлофаном, одни ноги в модных штиблетах торчали наружу, не проявляя признаков жизни. Но проверять не хотелось. Ничего с ним, в общем, не случилось.
Зато мы сами встали не в лучшем виде. Дождь лил всю ночь и все утро. Палатка наполовину промокла. Половина вещей тоже. Поэтому решили сниматься и ехать дальше – вниз по карте, к теплу и солнцу.
Из разговоров на Шипоте.
Уж не помню кто, может, Варкан Заяц, может, Женя Минский или кто-то еще рассказал, что он где-то слышал или читал, что археологи определяют принадлежность первобытной стоянки человеку или обезьяне – по следам каннибализма. Вот, мол, какой человек плохой!
Я объяснил, что все наоборот. Первобытный человек делал это в ритуальных целях. Человек появился тогда, когда постиг понятие священного. И первым его священным действием и был ритуальный каннибализм. Ели лучших (Кука, например), ели, чтобы самим стать лучше, мощнее, исполненными магических свойств (а не от голода, как в Ленинграде)…
Фещук говорит, что всегда презирал Систему, как все общественное. Я – напротив, всегда уважал Систему, единственное, что в этой стране было хорошего…
В общем, поехали вниз по карте (и по дороге).
И тут, как и в прошлом году, у меня разболелся живот. Да так, что машину вела практически одна М. И снова ночная больница, на этот раз в Виннице. Провел полночи в компании блюющего субтильного охранника неизвестного охранного предприятия и здорового отравившегося водкой бугая. Его перло и мотало со страшной силой, словно он первый раз принял психоделиков и был совершенно к этому не готов. И вот он плакался, как девчонка, матерился и все боялся умереть. Жалко было смотреть.
Я лежу на топчане и, когда отпускает, созерцаю лица богов на висящей на стене картинке, где изображен осенний сад.
Потом мы ночевали в местной гостинице. Инвалидом дороги я загружаюсь утром в машину и решаю, что это мой последний Шипот: надоело умирать!
Теперь раздражает все, в том числе мова, которая повсюду слышится и повсюду видится. Это какой-то специальный придуманный язык, чтобы издеваться над русским! Достали, честное слово! Чем он обогатил человечество? – Еней був парубок моторний I хлопець хоть куди козак… Не вижу смысла в существовании этого языка, особенно в стране, где все знают русский…
Когда в середине дня мы выехали на одесский автобан – я почувствовал себя лучше и сел за руль. И врубил на полную, ух, думаю, сейчас птицей-тройкой долетим до Одессы!...
Пролетели мы всего 20 километров, когда раздались странные стуки, пошел дым, удар… и – ручка скоростей приобрела способность двигаться совершенно свободно, не производя никакого действия. Думал: полетела коробка передач или корзина сцепления. Но, открыв капот, увидел, что дело значительно хуже: в двигателе зияла здоровенная дыра, из которой торчал поршень. Масло, знать, таки вытекло, несмотря на все ухищрения горевиаторов. Ничего хуже этого на трассе с нами случиться не могло! Ну, кроме лобового, естественно.
Путешествие, начавшееся без особой удачи, показалось оконченным. До Одессы было двести километров, столько же до Киева. И бесконечные поля подсолнуха вокруг. И никакой машины, которая могла бы взять нас на буксир, как было после Пустых Холмов…
А тогда дружественный маленький "Матис" тащил мой тяжеленный тарантас до Апрелевки шестьдесят километров. Девушка, им управлявшая, делала это (то есть буксировку) первый раз в жизни, поэтому мой трос рвался шесть раз, связывался и снова рвался.
В сумерках в Апрелевке она остановилась отдохнуть. И тут из темноты вышел некто в белом, с тросточкой и в белых перчатках – и спросил: что у нас случилось? Для соблюдения хоть некоторого правдоподобия он представился хозяином близлежащего сервиса. Ушел и вернулся именно с той деталью, которая у меня сломалась (коммутатором зажигания). Я установил его, завелся и поехал в Москву…
Снова рассчитывать на подобные чудеса под ясными небесами Украины – не позволяло чувство реальности. Однако мы стали поднимать руку, надеясь застопить кого-нибудь, кто отбуксирует нас до ближайшего населенного пункта или автомастерской.
И М. удалось это всего через полчаса (пригодились-таки навыки!). Перед нами остановился черный микроавтобус "Фольксваген", из которого выскочили двое молодых людей в трусах. Один, толстый, с магендовидом и крестом на груди, спрашивает: что изображено у меня на капоте.
– Это глаз?
– Да, глаз Бога, – не моргнув сказал я. Плохо он нас хранил, можно было бы добавить, однако – как посмотреть…
Не исключено, что боевая раскраска нашего авто и привлекла их внимание. Как раз за два месяца до того благодаря ей же мы без сучка прошли техосмотр: на станции работал парень-стажер, приколовшийся к марихуановой теме, проиллюстрированной на одной из дверей. Родственная душа закрыла глаза на все недочеты и неисправности, имевшие, впрочем, третьестепенное значение.
– Так что у вас случилось? – спрашивает тонкий. Я, чтобы не пугать, сослался на коробку передач. Мол, до ближайшего сервиса…
Цепляю сперва старый трос, весь в узлах, который тут же рвется. Ребята машут рукой и достают свой. И мы – летим, на ста километрах в час! Не думал, что машины буксируют на такой скорости. Нога немеет, живот крутит и от однообразия задачи все время рубит в сон. Щиплю себя и лью на голову минеральную воду, боясь утратит бдительность. А сервисов все нет и нет. А когда есть – то на них облом. Ребята уже в курсе, что с моей машиной совсем кирдык.
– Ну, значит, надо тащить в Ручейки, к бате, – решают чуваки.
Батя – это не прозвище, это реально их отец, живущий в деревне под Одессой, автомастер-любитель. Правда, он оказался на смене, но нас, вроде, готова принять их мачеха, его новая жена. И тут начинается ливень, такой, что щетки не справляются. Я предлагаю М. пристегнуться и даже пристегиваюсь сам, что никогда не делаю, а Коту сесть строго за ее сидением. На ста километрах в час на мокром шоссе на пятиметровом тросе – всякое может случиться.
Итак, чуваки протащили нас двести километров, свернули с трассы и довезли до двора дома их отца. Здесь мы будем жить. Здесь же и ремонтироваться. Валентина, 56-летняя мачеха, усаживает всех нас за стол. Ее не смущает даже наличие у нас собаки.
А еще говорят, что хиппи – лучшие люди! Нет, надо попадать в такие приключения, чтобы узнавать людей.
Чуваков, кстати, зовут Костя (толстого) и Володя (худого). Они родные братья, хоть не очень похожи друг на друга: Костя говорлив и жизнерадостен, немного прост, Володя – молчалив и несколько угрюм, зато, вроде, и более образован. Утром они выехали из Киева, в котором живут, чтобы доехать до Измаила, где должны были загрузить автобус овощами – и сегодня же вернуться в Киев. Такая у них работа. И, однако, они потратили на нас столько времени, будто оказывать подобного рода услуги на дороги – совершенно в порядке вещей. Собственно, они в этом уверены.
– Не хиппи ли вы? – спрашивает нас Володя. Похож я, мол, на Джона Леннона. Ну, это явный перебор: совсем не похож.
Валентина наливает всем борща, даже мне, хотя второй день мне даже страшно смотреть на еду.
– У моего у самого язва – и когда болит, то он есть борщ – и проходит, – убеждает она.
В добавление к борщу – самодельная водка. Я не намерен ее пить, но теперь инициативу берет Володя:
– Я сейчас позвоню Шуше, она скажет: можно или нет. А что у тебя за болезнь?
– А кто у нас Шуша? – спрашиваю я.
Оказывается, это его киевская невеста, по совместительству – врач и даже доктор наук. Володя звонит ей по мобиле – и она заверяет, что водку можно пить безбоязненно. Что я и делаю. И борщ ем тоже. После чего прошу дать мне лечь – ибо притихшая было боль вдруг возобновляется с первозданной силой. Я даже пугаю своих благодетелей. Но, однако, через час она так же чудесно исчезает. Так чудесно, что я долго не верю в это. Ни один из многочисленных медицинских препаратов, употребленных в последние сутки, не оказал подобного действия. За это время Валентина подробно рассказала М. всю свою жизнь, изобилующую драматизмом и обломами. Я вообще крайне редко встречал русских людей, не жаловавшихся на жизнь. Само собой, досталось и современной хохлятской политике.
Узнала М., а рикошетом через открытую дверь и я, про ее здешнее хозяйство, кур, индюшек, свинью, огород… Странно, буквально на днях я думал, что апофеоз скуки для меня – это деревенский дом и крик петухов. И вот я попадаю сюда прямой наводкой. И воспринимаю это как несомненную милость судьбы.
Я встал в девять утра – и нашел Алексея, хозяина дома, сурового на вид мэна, под моей машиной. Полдвигателя уже было снято. Он пришел в пять с дежурства и, вместо того, чтобы лечь спать, стал возиться с двигателем. К тому времени, как я позавтракал, он снял весь.
Мне удивительно хорошо, просто исцеление какое-то! И вот мы едем с ним на его "двойке" 84-го года на одесский авторынок. Покупать новый двигатель – слишком дорого и бессмысленно. С работой это будет стоить полторы-две тысячи баксов, то есть дороже самой машины. Дешевле бросить ее здесь или продать на запчасти, а самим ехать поездом. С другой стороны, б/у двигатель может оказаться котом в мешке. Но я верю в Алексея. Он находит один, проверяет компрессию. Потом едем смотреть другой – в дом на лимане, где держит склад автохлама человек армянской наружности. Он предлагает б/у из самой, якобы, ГДР! Когда там запретили наши машины – к нам стали поступать запчасти от них. А там-то о машинах заботились! – говорит продавец. Факт, сам видел.
Со всеми автомобильными дивайсами поездка обходится в 600 гринов. После чего мы вдвоем с Алексеем до 11 ночи меняли двигатель. Иногда подходила Валентина, сидела, что-то рассказывала, курила, вздыхала. Я перемазан с ног до морды. Но самым засадным было устанавливать собранный двигатель в капот, а потом кантовать его там с помощью каната через плечо, стоя ногами на капоте, пока Лёша монтировал что-то снизу. А вчера я едва не помирал. Я даже начал отвечать ему на его суржике, на котором он говорит. Он и правда мастер, к тому же крайне трудолюбивый. Простой русский человек в его идеале. Матерится, конечно, как положено русскому мастеровому. Зато почти не пьет. 50 грамм за обедом – и все. Хотел бы написать о нем поэму.
Я даже стал чуть-чуть разбираться в машине, где там у нее генератор, где стартер, и прочая хрень, как все это соединяется и крепится.
Но мы сделали это! "Не двигатель, а огонек!" – довольно говорит усталый Лёша, когда я завожу его и даже откатываю машину на метр из гаража. Это, честно сказать, кажется чудом.
И утром с меня попросили всего 300 баксов. И это включало в себя и жилье, и еду, и "заботу о Ванечке"… Еще и машину помыли, несмотря на протесты. К нам и правда отнеслись, как к родным. Первый ли раз такое? Да нет, со времен стопа, уже четверть с лишним века, я встречаю такую немотивированную доброту, как в другое время и в других обстоятельствах встречал столь же немотивированную злобу. Россия, блин! Общим аршином не измеришь.
Само собой, у меня будут проблемы с чужим двигателем, не вписанным в техпаспорт, но сейчас об это не хочется думать. Главное – продолжать путешествие, перспективу которого я накануне совершенно не прозревал в сгустившемся метафизическом мраке.
У меня осталось две тысячи рублей и двести гривен, как раз на заправку. С этими сокровищами мы поехали в Одессу. По дороге М. воспитывает Кота: вот, как ты злился и плакал, а какие хорошие оказались люди! Ну, теперь он и сам хочет быть таким хорошим, только разве иногда стрелять по всяким шибзикам в компе…
На Отраде солнце, песок, но море довольно холодное. Накануне я позвонил и попросил маму выслать мне сколько-нибудь баблоса для дальнейших перемещений. Теперь выяснилось, что деньги придут вместе с самой мамой, приехавшей на Одесский вокзал как раз тогда, когда мы были на пляже. И вот уже с нею на борту мы поехали в Севастополь…
Думаете, это конец рассказки? Отнюдь.
На окраине Одессы, заглянув в капот, я увидел, что двигатель снова залит маслом. Самым дорогим, с молибденом, купленным на одесском авторынке. Мужик из пункта "Замена масла" смотрит и, как потом перефразировала М. (с моих слов), говорит: сам я помочь не могу, но вот мой меньшой брат!.. То бишь он посылает нас к некоему Коле, своему приятелю… "Знаешь, где оптовый рынок?". Как ни странно, знаю. То бишь, думаю, что знаю, ибо проезжал мимо два года назад. "Ну, вот, за ним, где гаражи начинаются. Дорога там будет делать такую дугу, а от нее пойдет перпендикуляр. Недалеко от улицы Паустовского…" Ну, еду, вот он рынок вроде, море гаражей, "перпендикуляр"… Самое смешное, я этого Колю нашел. Зрительная память плюс воображение – страшная штука!
Коля, среднего возраста серьезный мужик в усах, сказал, что сперва мне надо помыть двигатель, чтобы он мог понять, откуда хлещет. И я поехал на ближайшую мойку, где специально предупредил молодого парня, осуществлявшего процесс, чтобы он не залил мне коммутатор. "Ничего, – пообещал мне парень, – продуем сжатым воздухом, и все будет ОК!.." Его бы устами… После самой тщательной мойки я битый час пытался завести двигатель, несмотря на весь сжатый воздух, тоннами посылаемыми на несчастный коммутатор, спасший нас в Апрелевке. Наконец я установил резервный, купленный после приключений в Калиновом Кусте по совету Михалыча – и поехал назад к Коле.
"Какой же дурак сделал эту херню!" – лаконично отрефлексировал Коля, глядя на все труды Лёши, то есть на способ, которым он заглушил какою-то трубку, нахально выходившую из ново-старого двигателя. За пять гривен он пошел и заварил мне то, что осталось от трубки, потом поставил на место. И мы снова поехали.
Не буду рассказывать, как нас нафакали в местом кафе-ресторане, куда по несчастью забрела мама, пока я общался с Колей. Это уже слишком, не обсценный словарь не найдет достойного термина… Меня уволакивали из ресторана за руки, чтобы не разгромил!
В испорченных чувствах я помчался по трассе и, наверное, на последнем светофоре в городе стал тормозить. Тормозов, однако, не обнаружилось. Машину крутит из стороны в сторону, словно у нее лопнуло колесо. Как-то удалось не выскочить на встречку и даже не дать никому ни в зад, ни в перед. Вышел из машины, смотрю… Ну, это уже слишком! Левое колесо стоит прямо, правое – глядит в сторону. И до земли висит правая рулевая тяга. Самое глупое, я менял всю трапецию прямо накануне путешествия. В том самом сервисе, после которого началась поганка с маслом.
С помощью откуда-то взявшегося мужика оттолкали машину на ближайшую заправку. Мужик исчез и скоро вернулся, сообщив, что буквально в пятидесяти метрах за заправкой есть СТО. А времени, между тем, семь вечера. Я рванул туда через садик с розами – и нашел пожилого мастера со свежим фингалом под глазом, который признался, что починил бы, конечно, тягу, если бы машина была тут.
Я выкинул все вещи из багажника, достал домкрат, поднял машину, залез под нее и соединил тяги на случайно нашедшемся в инструментах гвозде. Загнул концы и поехал в сервис. Мастер уже собирал вещи в свою тачку и собирался уходить. Но, однако, быстро поставил мне отвалившуюся гайку и шплинт, заодно проверил другую тягу, подтянул тормоза. И все за 20 гривен. А малодушный Кот в это время уговаривал бабушку ехать на поезде, потому что на такой машине ехать нельзя. Я и сам чувствовал, что какие-то силы останавливают меня от дальнейшего путешествия, предупреждают и хватают за руки. И надо бы прислушаться… Да и резина совсем лысая…
Но разве мы слушаем советы сбоку? Поэтому в девятом часу вечера мы рванули из Одессы в Севастополь, и в четыре ночи были на Фиоленте. Самое смешное, я даже не устал. После всех приключений я ощущаю в себе огромную силу. Хотя, увы, на всю жизнь она не дается. И все же, кажется, это был тот самый опыт, которого мне не хватало. Еще одно стеклышко в мозаике.
Вот такая, значит, была эта дорога. Мы ехали сюда с такими трудами, преодолев столько препятствий, и уж, коли доехали, должны тут остаться.
<2008>