Стена

 
 

Первый был плох. Второй был очень плох. У первого был шанс. У второго шансов не было.  Первый мог вставать с койки. Второй не мог. Они лежали и разговаривали часами - о семьях, о женах, службе в армии и куда ездили в отпуск.

После полудня первый с трудом садился на своей  койке и смотрел в окно. Чтобы убить время, он пресказывал все, что видел. Для второго эти рассказы стали главными событиями однообразных  дней, смыслом жизни, щелями света, сквозь которые он воспринимал драгоценную подлинность.

Окно выходило на парк с озером. По гладкой поверхности воды скользили черные лебеди, дети пускали игрушечные кораблики. Любовники брели обнявшись по аллеям, лежали на газонах. Вдалеке виднелась панорама города, благородной архитектуры башня ратуши, купола соборов и шпили костелов, одинокая труба целлюлозного комбината. Бесшумно скользили велосипедисты, вот покатился старик-сенатор на роликовых коньках.

Первый описывал все если не художественно, то чрезвычайно подробно. Второй закрывал глаза и видел чудесный, волнующий городской пейзаж.

Однажды теплым ранним вечером первый подробно рассказал как  грациозно балетным маршем прошли девушки-спортсменки. Второй не слышал звуков оркестра, но первый так замечательно передавал музыку словами, что она явственно звучала в сознании второго. Так проходили дни, недели.

Однажды утром первый не проснулся. Труп накрыли простыней и увезли на каталке.

Второй остался один. Нового первого, или если угодно, третьего, не было.


Без контакта с внешним миром жизнь для второго утратила смысл и прелесть. Один раз, хоть один раз, он должен был увидеть парк с озером, лебедей, шелковистые газоны и многоцветные клумбы.

Второй вырвал из своей плоти шланги капельниц. "Can do", скомандовал себе. Последним в жизни усилием оторвался от койки, сделал последние  шаги, посмотрел в окно.

Глухая стена.