Любил дед Митроха преподнести своим близким сногсшибательные сюрпризы, да такие, что порой им казалось – то ли он умом тронулся на старости лет, то ли они полные дураки, клюнувшие на его «крючок». Вот и нынче уже дня три он ходил с рулеткой и как заправский портной со всех сторон измерял домочадцев. Первую свою бабку измерил, пока она у печки топталась со своим костылём, прихрамывая на ногу после недавней операции на вены.
- Чего удумал-то, старый хрыч? Признавайся, давай, - миролюбиво ворчала она, послушно выпрямляя спину, расправляя плечи, и гадала: - Неужто, всё-таки, лежак мне решил справить? – а потом со вздохом удовлетворения крестилась на иконы: - Господи, допросилась наконец-то…
- Лежак, лежак… – измерял её дед. – Належишься вдоволь…
И он даже измерил ширину её толстенного бока. Бабка осталась мечтать у печки, как будет греться на солнышке на лежаке под зонтиком в саду, а дед Митроха убежал в сарай.
Потом так же от макушки до пяток он измерял зятя. Тот с любопытной ухмылкой поворачивался к нему то спиной, то приподнимал руки в локтях, то распрямлял плечи. Под конец дед измерил его брюхо, гулко похлопал по пузу и осуждающе покачал головой:
- О-о, мамон-то наел на тёщиных харчах! Скоро и её саму догонишь.
Все весело засмеялись, а он опять удалился в сарай и весь день там всё строгал, пилил, колотил и шоркал наждачкой.
На улице стояла июльская духота. Дочь Мария уехала в город, а страдающие высоким давлением зять с тёщей прятались в прохладных комнатах дома за чтением прессы. Всё было мирно и спокойно, пока Мария не вернулась из города. Она ворвалась в дом совершенно бледная, когда её муж попивал на кухне чаёк и, представляя себя загорающим в саду на удобном лежаке, размышлял: «А неплохой, всё же, у меня тесть, хоть и ядовит что-нибудь брякнуть в мой адресок. Такое удобство задумал сделать! Не каждому зятю папашка его жены так угодит…»
Глядя на отрешённого мужа круглыми глазами переживания и держась за сердце, Мария пролепетала непослушными губами:
- Что?!.. Мама?..
- Вон там лежит, – не понял её муж, рассеянно кивнув на спальню тёщи.
Мария с осторожностью кинулась в спальню и чуть не упала в обморок от того, что мамаша лежала на кровати и преспокойно обмахивалась газеткой. Глянув на дочь, она, как всегда, приказала зятю:
- Шура, накрывай чай! Маня с города приехала!
Шура сразу загремел на кухне чайниками.
- Я ничего не понимаю! - едва не плача схватилась Мария за дуреющий лоб и нервно выкрикнула: - У нас никто не умер?!
- Кто умер?! – хором всполошились подскочившая тёща и зять, обмерший с чайником у зажжённой горелки.
Все полоумно смотрели друг на друга. Мария сделала глубокий вдох и, как могла, спокойнее спросила:
- Так, без паники! Спокойно! Что за гроб стоит у нас во дворе?
- Какой ещё гроб?! – остолбенела мать, вся покрываясь крупными мурашками.
- Что за гроб?! – отшатнулся муж, и его три волосины на хорошо облысевшем темени встали дыбом! Не выпуская чайника, он побежал во двор. Бабы кинулись за ним следом.
Во дворе действительно стоял самый настоящий свежевыструганный гроб. И тут все как-то разом поняли, для чего их измерял дед Митроха! Не сговариваясь, домочадцы дружно промаршировали в сарай, где он уже заканчивал ошкуривать крышку на домовину.
- Ну? – встретил их дед весёлой улыбочкой и, подмигнув зятю, кивнул на своё творение: - Шуркин «лежак» готов! Примеряй!
- У вас, папаша, с головой всё в порядке?! – попятился зять, во все глаза пялясь на крышку и крепко прижимая к себе чайник.
- Ты в своём уме?! – взвилась бабка и загрозила костылём: - Я вот тебе по плеши-то сейчас как тукну, так вся дурь с головы и вылетит!
- Я понимаю, папа, что вы не любите моего мужа! – в глубочайшем оскорблении произнесла дочь и указала на гроб: - Но не до такой же степени!
- Ошибаешься, дочка! – твёрдо заявил папаша, любовно ошкуривая крышку. – Я зятька свово настолько люблю, что даже забочусь о его смерти!
- Тьфу-тьфу-тьфу!!! – тут же заплевался зять, постучав следом три раза в дверной косяк сарая, и в жутко тоскливом оскорблении глядя, как тесть до блеска ошкуривает крышку ЕГО гроба, возразил: - Знаете, папаня, я как-нибудь сам о своей смерти позабочусь! Или вы решили меня пережить? Ну, тогда другое дело…
- Дурдом по тебе давно плачет, вот что! – крутанула бабка пальцем в висок и грозно постучала костылём: - Сейчас же прекращай это безобразие!
- Не переживай и не завидуй! – задорно рявкнул на неё дед и огрел, как арапником: - Твой «лежак» уже на солнышке сушится! Ещё вчера сделал, - и он приподнял с одного конца крышку гроба и, как ни в чём не бывало, обратился к зятю: - Ну-к, помоги снести твою крышу.
- Да иди ты!.. – в сердцах плюнул зять и звонко постучал в чайник: - Во! Совсем уже того!.. - и с дурнейшим настроением ушёл в дом принимать успокоительные пилюли.
- Как вы можете, папа?! – обозлилась на отца Мария. – У Шуры давление за двести, а вы его гробом порадовать решили! Где это видано, чтоб живому человеку такие сюрпризы преподносили?!
И она побежала за мужем.
В это время бабка узрела за углом сарая на солнцепёке свой гроб – огромный, широкий, с высоченными бортами.
- Митрофан, я тебе сурьёзно говорю: прекращай этот коломбур! – заковыляла она к деду, повелевая: – Сегодня же разбери всё на доски, пока соседи не увидели твои дурацкие «ритуальные услуги»!
- Да ты-то чем недовольна? – отозвался дед и, отряхивая руки, залюбовался её домовиной: - Вон, какую тебе «яхту» отгрохал! Хоть счас ложись и отправляйся в вечное плавание! О вас заботишься, а вы ещё и недовольные…
- Тьфу, идиот! – плюнула бабка в опилки со стружками и поковыляла в дом, ругаясь на чём держится белый свет!
- Матерись, не матерись, а помирать всё равно придётся! – с оптимизмом громко запустил муж ей вслед.
- Да типун тебе на весь язык до самой задницы! – огрызнулась бабка на ходу и пригрозила: - Не разберёшь, я сегодня же топорком всё изрублю в шшепочки!
Глядя на её костыль и полудохлый вид, муж только расхохотался в ответ.
Наступил час ужина. Все молча стучали ложками, когда в столовую вошёл дед Митроха и сел на своё место. Мария подала ему порцию картошки с сарделькой, жена без слов пододвинула салат. Протухшее настроение не улетучивалось из-за стоящих во дворе домовин для живых тёщи и зятя.
- Ну что сидим, как на поминках? – бодро разрядил дед молчанку и, собравшись побалагурить, брякнул: - Или репетируете минуты скорби?
- Да дайте, папаша, хоть поесть-то спокойно! – с обидчивым раздражением оборвала его дочь. – И так кусок в горло не лезет после ваших «забот»!
- Я тебе сурьёзно сказала: всё на шшепочки порублю! – напомнила бабка.
- И шо вы все хорохоритесь-то? – повысил тон дед Митроха и вперил взгляд в жену: - Особенно ты! Уж ты самая первая на полторы ноги в гробу стоишь, на костыль в этот свет опираешься, а кудыхчешь больше этого молчуна! – он кивнул на надутого зятя, который в упор не желал его замечать. Он копался в своей тарелке, чуть не уткнувшись в неё носом и, исподлобья скосившись, огрызнулся:
- Оставьте мою жизнь в покое!
- Ой ты!.. – посюсюскался с ним тесть и тоном владыки его жизни спросил: - А ты видел, по какой цене нынче гробы стоят? Самый дешёвый «макинтош» из чёрт знает, какого горбыля пятьсот рублей - не хочешь? А сколько дальше цены будут расти, неизвестно!
- Ну хватит мрачные демагогии разводить! Давайте, хоть чаю попьём, как люди! – сморщилась Мария и вздохнула, убирая тарелки: - Все там будем.
- Ну так и я о том же! Раньше-то, в пору моих родителей, у всех приготовленные домовины на чердаках почивали, - тут же поддержал её отец и гусаком щипнул самолюбие зятя: - А этот тут сидит с давлением за двести на инвалидную пенсию и ни о чём не задумывается! А так, умер и тебе, пожалуйста – всё к вечной жизни готово!
- Ну хватит уже на эту тему! – более-менее спокойно попросила бабка, в душе невольно уже соглашаясь с мужем, но попрекнула: – И так нам неплохо давление поднял – повеселился на славу.
- Вы, папаша, себе не забудьте гроб сколошматить! А то всех перехороните, а сами без «макинтоша» останетесь! – с полным протестом против своего гроба съехидничал зять и принялся усердно дуть в стакан с чаем.
- Обижаешь! – отпятил губу дед Митроха и довольно парировал: - Я себе давно уже домовинку справил. На чердаке стоит. Пока в ней банки хранятся, а время придёт, я разлягусь, как пан!
Дочь вздохнула и, глядя на старого отца, лишь покачала головой и махнула рукой: мол, ну его – дурака старого! Пусть творит, что хочет. А дед всё окучивал зятя.
- Вот и не дуй на меня губы, - говорил он поучительно и, в конце концов, посоветовал: - Лучше сходи и купи себе панталоны да сорочку в последний путь.
Зять со звоном сунул чайную ложку в стакан и психанул так, что покинул столовую!
- Папа, оставьте нас в покое! – подскочила Мария и побежала за мужем.
- Сегодня с тебя мерки, кстати, снимать буду! – крикнул ей вслед папа.
- Нет уж, спасибо! – затормозила дочь в дверях. – Обо мне как-нибудь муж позаботится! – и она побыстрее скрылась за дверью.
- Ххо! Он, поди, «позаботится» со своей бухгалтЁрской пенсиёшкой да кверху пузом на диване! – подкусил дед.
- Да уймись ты, наконец! Понесло тебя!.. - уже цыкнула на него жена.
Однако на этом дед Митроха не остановился. Не успели домашние очухаться от своих личных гробов, как увидели сваренный из железа и витиеватой арматуры крест, выкрашенный свежей серебрянкой.
- Ты чего это опять удумал?! – переполошилась бабка. – Теперь будешь крестами нас ублажать?!
Зять тут же нацепил очки и тщательно стал рассматривать на кресте надпись, на что тесть ему сказал:
- Да я вот думаю: заказать на вас по кресту или не стоит? Вы же такие неблагодарные свиньи, что только обматерить и можете. А когда придёт время благодарить, так все будете, зажмурившись, крепко молчать!
- Вот-вот! – обрадовался зять и расправил плечи. – Пусть лучше я буду вдвойне «неблагодарной свиньёй», чем при жизни увижу свой крест на могилу!
Он ещё безмерно радовался, что на кресте стояла дата рождении тестя и его фио. Не было только даты смерти. А тесть ему в ответ на его радость бросил:
- Да от тебя кроме этого я ничего лучшего и не ожидал.
Прошло пару лет после этих комичных происшествий. Бабкин гроб дед кое-как затащил на чердак, чтобы жена не порубила его «на шшепочки» и поставил вдоль стенки рядом со своей домовиной. В них хранились пустые стеклянные банки. А гроб зятя оказался очень длинный и тяжеловатый, и дед не отважился тащить его на чердак, чтобы не стукнул в спину радикулит. Он перетащил его в кладовку, куда стаскивал бабкины соленья и варенья. К домовинам уже все привыкли и просто обходили эту тему. Один неугомонный дед Митроха, нет-нет, да и прикалывался над кем-нибудь из них.
Как-то, обедая в кругу семьи картошкой-пюре с маринованными огурцами, он сообщил зятю:
- Взорвалась, Шурка, в твоём гробу банка с огурцами.
- Да мне-то что? – покосился на него зять.
- Что, не что, а теперь твой гроб промариновался так, что ты в нём будешь лежать, как маринованный огурец! – похихикал тесть.
- Очень смешно, - иронично одёрнула его бабка и вздохнула: – И когда ты уже навеселишься? Чего от тебя нам ещё ожидать?
Но дед как-то угомонился сам и лишь каждое лето перекрашивал свой крест то в золотой цвет, то в чёрный, то в серебряный.
Прошли годы. Цены на всё безумно выросли и на гробы тоже. И когда пришла печаль в дом деда Митрохи, на цены ритуальных услуг ему было глубоко наплевать! В последний путь он приготовил и себя, и всех домочадцев, как солдатов на парад! – и дёшево, и сердито, как говорится! Но самое главное – достойно!
(Калининград/г.Пионерский 2011)
(фото из инета)