Я была маленькой девочкой, когда началась война. В первые же дни меня ранило осколком разорвавшейся бомбы. Всё было как во сне: в голове стоит звон, по лицу влажными каплями струится кровь, она солёная с пороховым привкусом. Совсем не та, что льется из разбитых коленок.
Вокруг грохочут снаряды, воздух пропитан ужасом. Лежу в густой траве и смотрю ввысь, только не видно неба. А потом темнота, землистый запах на сухих губах и удаляющиеся звуки взрывов. У войны всегда один вкус, моя милая.
Через 3 дня отряд немцев заступил в нашу деревню. "Курка, млека, яйка! Шнелле!" Вроде как, отдавай, не то хуже будет. И мы отдавали, потому что хотели жить. Хотя, с чего теперь не помереть-то? Последнюю "краюху хлеба" вражина истовая уносит. Ничего, скудные запасы в тайнике под домом припрятаны, тем и выживем, пока осаду не снимут.
Летели дни, а я всё твердила: "Мы справимся, мама". Но когда немцы опустошили наш погреб, мама отчаялась. Она не кричала, не проклинала, просто тихонько плакала. Какой вкус у страха? Полный гнева и ненависти.
А фашистам картошечка русская по душе пришлась. Начистят, наварят полны котлы и смакуют. Аромат по всей деревне разносится, а нам, от одного только запаха дурно становится. Вот и придумали очистки картофельные собирать да похлебку из них готовить. На воде, соли и шкурках. А если повезет, то и хлебные крошки будут. Даст Бог, внученька, и ты никогда не узнаешь её вкус!
Лихие времена тогда были. Ели всё, что на фюрерской свалке сыщется. Деревня-то в осаде - ни зайти, ни выйти! Много чего было, но мы всё-таки выжили. Нет, не такой сейчас картофельный суп. Вот тогда! Лакомее в своей жизни я ничего не едала! А ты ешь, ешь давай, не то остынет! И хлебушек бери.