Мещера - Пещера

Галина Коревых
       Ирка окончила дневной МГИМО и вышла замуж, - без росписи, - за еврея. Родила неземной красоты белокурого и талантливого ангелочка,  попав в моем советском внешторговском мире в разряд матерей-одиночек.  Это означало, что и уволить ее не могли, - «оступилась» она  уже после зачисления на должность в конъюнктурном отделе, - но и роста никакого, а тем более, за границу - ни-ни.  Волчий билет наполовину.

        Предшествовала неправильной жизни учеба Ирки на дневном.  Я стала ее сослуживицей, поступив в тот же ВУЗ спустя лет десять. Мы стали приятельницами, и было интересно слушать байки о тех же преподах с их похождениями в молодые годы, о легендарном  институтском лагере в Форосе: палатки, море, юмор,  романтика и никакой гадости.   

         Никто никогда не писал об этом: вышедшие оттуда люди были всегда так загружены по макушку серьезными делами, что ещё и писать мемуары было бы странно. Поэтому устные рассказы моих современников были уникальны. 

         Там царил мир рок-н-ролла и джаза. Ирка была танцевальной от природы.  На курсе, спустя десять лет,  в моей спаянной экзаменационной группе были подружки Таня и Валя,  ездившие с «дневниками» в Форос.  Они тоже были королевами головокружительного рок-н-ролла,  твиста, шейка, медисона,  и в унисон с Иркой-сослуживицей, уже спустя десять лет, восхищались тем лагерем, где остроумие, хулиганство, талант,  музыкальность  были традиционным стилем, лишенным пафосности, снобизма и прочей пены. 
 

         Лирическое отступление.

         Честно говоря,  нынешний взгляд на МГИМО, выпускающее Собчак и золотую молодёжь, которая давит насмерть прохожих своими Ламборгини, весьма мрачен.   Были и в моем потоке блатные (в биографии я упомянула  об этом). Место пресловутой дамочки С. в мое время на дневном занимала какая-то девица Капица, про которую в институте  острили в капустниках, благо рифмовалась легко и поводы давала обильно.  Но  было много умных, стремящихся к делу. 

         Есть они и сейчас: берут умников и умниц - победителей телевизионного конкурса,  даже некоторые обеспеченные дети имеют интеллект.  Ко мне, как репетитору, попадают каждый год абитуриенты и студенты, готовящиеся с языковому экзамену.   Хотя глупых и бездарных среди них не было, разброс широк:  распальцованная девочка с ногами садится на ваш диван при первой же встрече. Мальчик, задумавший слинять с арабского языка на итальянский,  за три недели способен с блеском овладеть годовой программой и прорваться.  Но к следующей сессии он уже уйдёт в загул со всеми вытекающими.  Поверьте: языковая программа нынешнего МГИМО  максимально напряжённа и насыщенна. Она доступна только особо одарённым.

         Продолжу о сути.  Моя старшая сослуживица и приятельница Ирка  отучилась в дневном МГИМО и получила распределение в мою меховую фирму: маленьким клерком конъюнктурного отдела, где она готовила день за днём и год за годом обзоры рынков.

         В запасе у неё была масса баек.  Например, о сдаче экзамена по военделу...
      
       - Я вытащила билет, о чем - не понимаю.

       - Ты хоть читала или слышала что-то на эту тему?

       -  Ты что!?

       -  А как же тогда?... Шпоры?

       -  Ну буду я ещё время  тратить!

       -  А как же сдала?

       -  Надела шпильки, вхожу,  тяну билет, иду отвечать. 
Он спрашивает: «Ну, расскажите, как идёт в разведку солдат перед боем?»
А я говорю: «На бронетранспорте-е-е-ре...».
Он второй вопрос задаёт: «Какую подготовку нужно провести перед атакой?
Я отвечаю: «А-а-атомную...».
А он говорит: «Идите, - пять!». 
Я пошла, обернулась, а он привстал и на ноги мне смотрит.

         Из сказанного нетрудно сделать вывод об иркиной внешности. Была она не нынешней профурсеткой, а личностью по-своему цельной. Это означает, что авантажной внешностью она никогда не торговала, - и это ее огромный моральный плюс.  К ней неровно дышал учивший позже  и  нас преподаватель высшей математики Скребненков, - умнейший,  обаятельнейший, с хриплым возбуждающим голосом.  В Форосе - в лагере - у нее почти создался трагический треугольник: сын умнейшего математика тоже запал на Ирку.  Драмы не вышло: слишком много тогда смеялись.

         Вынуждена снова отвлечься: моя однокурсница, рок-н-рольщица Татьяна, там же, в Форосе, очаровала юного Градского.   Забавно было вспоминать об этом спустя чуть не сто лет, когда мы трепались, загорая на пляже в Калабрии!

         Вернусь к Ирке, которую звали кто Мещерой, исходя из фамилии, кто Пещерой - потому что она была неукротимо прожорлива.  Это качество она объясняла голодным военным детством.  Охотно верю, что это было комплексом, неврозом, компульсивностью, - какой-то остаточной аномалией от прошлых шоков. Ежедневно она совершала обход фирмы, и, увидев у кого-то съестное, всегда выуживала его под любым предлогом и сладострастно сжирала.

         О своей, якобы неудачной, личной жизни Ирка рассказывала приятельницам охотно и со свойственным ей юмором.  Повстречались они с суженным, испортившим ей анкету,  где-то на лыжне.  С диким хохотом она описывала:

         - Он сказал, что я - драгоценная ваза.

         - Что ж ты ржешь?

         - Я же видела, куда он смотрел!

         - Дура, - ты ж все равно уши развесила!

         - Развесила...

          У Ирки были формы Мерилин Монро и дальнозоркость +50.  Это означало, что она была приговорена носить очки, увеличивающие глаза до невозможных размеров.   Обязательные в те времена стрелки делали ее взгляд исподлобья, сквозь  увеличительные стекла, волшебно непонятным и манящим.  Шпильки и узкую юбку она была приучена носить чуть не с пелёнок.  Драгоценная ваза, одним словом.

          А родом она была из какой-то среднерусской деревни, где и пережила в детстве военный голод.  Как попала в МГИМО? Я никогда не спрашивала.

          У Ирки, официальной матери-одиночки, был сынок-ангел, Вова, белокурый, кудрявый.  Она не была оголтелой матерью, как не была и одержимой женой и вообще фанатичкой чего-либо, кроме еды.  Повседневностью ее правил юмор. Возможно и это определило выбор ее спутника-еврея,  который нашёл в ней невероятную среднерусскую одесситку, а не только драгоценную вазу и пропорции ренуаровской модели.

          Ренуар не случайно вспомнился: спутник жизни ее был художником, что объясняет во многом их историю.  Сынок родился не только красивым, но тоже с талантом. Даже двумя: учился в художественной школе и играл в группе.  Кое-что о новинках рока успела перехватить у него и я.  В школу он ходил со Степаном, в то время заброшенным и неухоженным сыном Вертинской и Михалкова.  Ангелок Вова  не мог определиться, что важнее для него:  музыка или живопись. 
Мама рассказывала о ядовитых комментариях сыночка, который наблюдая, как она подрисовывала глаза, выводя стрелки, отмечал:

          - Классно ты рисуешь, мама, - семейный талант!

          Ирка могла есть бесконечно, не теряя идеальных пропорций, но не воспринимала алкоголя  и временами страдала от мигрени, будто контуженный фронтовик.   Тогда она вынуждена была затягивать туго платок или шарф на голове и отключалась от окружающего мира.

          Особым ее свойством было всепроникающее любопытство.  Она была эпицентром местной информации и сплетен.  Втягивала она их как насос, и часто я ощущала трубу этого пылесоса, поднесённую к моей жизни.  Хитро сформулированные перекрестные вопросы,  холодное наблюдение за моей реакцией, - все это было оборотной стороной нашего приятельства.   

           Ирка вошла в конфликт со своей начальницей отдела, сумела перебежать от неё в соседний транспортный и выстроила долгосрочную стратегию мести.   С годами у меня возникло подозрение в том, что она была стукачкой.   Не то, чтобы она посылала кого-то на нары,  но, при том излишнем любопытстве, информацию могла вполне добывать для досье.   Я вспомнила спустя годы, что училась она на дневном там, куда простому человеку хода не было, например мне.  Тем более ей, - деревенской девчушке без важных родителей, особой подготовки, без ярких способностей. 

           Она стала моей приятельницей не по моей инициативе,  вплотную держа меня под контролем.  Мне она не сделала ничего плохого, но с одной стороны я ощущала постоянно ее холодное любопытство, а с другой - манипулирование: я была позарез нужна ей в качестве подружки, чтобы дразнить ненавистную начальницу. 

           Жизнь научила меня противоречивости всего происходящего и сущего.  В одном бывает заключено многое.  Мерзкое и прекрасное, смешное и талантливое, низменное и высокое.

           Неужели, завершая рассказ, и мне, как некоторым давно раскрученным европейским авторам, нужно использовать чужой финал: из «Кроткой» Фёдора Михайловича  или “Ces gens-lа” Жана Бреля?  Их находки универсальны: используй, -  и могут сойти за свои...