Моя мама - тихая, скромная женщина, прожила не простую жизнь, начав её в деревне Дягелиха Вичужского района Ивановской области в семье колхозных работников. В этой же деревне во время войны учила детишек в школе, малышей и одновременно подростков, в холоде и в голоде. С 1949 года - жена офицера, обеспечивала ему "крепкий тыл", пока он служил Отечеству. Двое детей: я (1952 г.) и сестра Людмила (1950 г.). Как только предоставлялась возможность на новом месте службы нашего папы, так сразу пыталась устроиться работать в школе, детском саду или в библиотеке. Это было очень не просто, так как работодатели знали, что долго не проработает, мужа-военного опять куда-нибудь переведут. Тем не менее, свой педагогический стаж учительница начальных классов Савинова Антонина Николаевна полностью выработала, успела это сделать уже в Кинешме, куда наша семья приехала из Пинозеро Мурманской области после демобилизации папы по состоянию здоровья (гипертония) в 1968 году.
Была замечательной учительницей, которую дети очень любили. Я сам у неё учился совсем немного, месяца два, когда она замещала заболевшую основную учительницу в начальной школе города Кемь; я тогда был в 4-м классе. Среди тех, которых она научила читать и писать, есть люди, достигшие впоследствии больших высот. Например, один известный профессор математики, до недавнего времени живший в Америке. А как мама, она была для нас вообще лучше всех. Очень переживала всегда за детей, потом за внуков, за правнуков, и так до последнего дня своей жизни (16.05.2014 г.)
К сожалению, я очень мало посвящал ей стихи. Родным людям всегда пишется не очень... Кажется, что и так много всего переговорено, всё по-семейному обычно, понятно и без стихов. Тем не менее, вот один стих. Он написан давно, не совершенен. Но я не хочу его переделывать. Пусть так остаётся. Родителям было по 75 лет каждому, мне 45.
10 августа 1997 года к Золотой свадьбе родителей
Когда в тиши ночной не спится мне порою
То ль от усталости, иль мысли не дают,
Лишь только в темноте глаза свои закрою,
Как лица милые передо мной встают.
Как будто наяву, а не в воображении,
Преодолев пространство, время покорив,
Я слышу голоса, я вижу рук движения.
И улыбаюсь вам, дыханье затаив.
Вот мамины глаза, смущаясь и волнуясь,
Мне смотрят в глубину, где я совсем открыт.
Где нет совсем нужды быть не собой, рисуясь,
И мама что-то доброе мне, сыну, говорит.
А папа по-мужски и здесь не многословен:
«Да, сын, ты что-то стал не слишком молодой».
А я в ответ: «Увы, наш мир уж так устроен,
Чуть нам за тридцать лет, и дни летят стрелой».
Но я могу сейчас легко проделать чудо.
Вот вам по пятьдесят, и каждый полон сил.
А я, пока живу, все это помнить буду,
Как летом в гости к вам нежданно прикатил.
Еще лет десять скинем, и унесет нас память
в Опочку, в городок на берегу реки.
– На радиолу надо бы пластиночку поставить,
К рыбалке приготовиться: наживку - червячки.
Несется череда картин-воспоминаний.
Они всегда со мной, и в этом их секрет.
Осуществимы в них любые из желаний:
Задать любой вопрос и получить ответ.
Но слаще нет мечты, сильнее нет желанья
Вас видеть наяву с улыбкой на устах.
А уезжая вновь, в извечном «до свиданья»
Надежду новых встреч читать у вас в глазах.
А за 3 месяца до кончины папы (12.09.2001) я написал такой грустный стих-песню.
5 июня 2001 года
У меня пожилые отец и мать,
А я живу от них далеко.
У них теперь главное дело – ждать,
И мне их печаль понять легко
Я маму мамой зову всегда
И папу – папой, никак иначе,
А на перроне, как всегда,
Меня провожая, мама плачет.
Года далёкие, северный край:
Мама работает, папа на службе.
С благоговением вспоминаю
Жизнь без забот и в семейной дружбе.
Пусть неустроенность бытовая,
Соседи с детьми и печь с дровами.
Так здорово, мелочи не замечая,
Жили мы вместе, всегда вместе с вами.
Я маму мамой зову всегда
И папу – папой, никак иначе
А на перроне, как всегда,
Меня провожая, мама плачет.
И вот – ожиданье за годом год,
От летней встречи к другому лету.
Всё знаю и чувствую наперёд,
Но не нарушу традицию эту.
То тёплая в душу нахлынет волна,
То страх холодит туманом душу.
Внезапно средь ночи лишаюсь сна,
Как сахар в воде, как рыба на суше.
Я маму мамой зову всегда
И папу – папой, никак иначе
А на перроне, как всегда,
Меня провожая, мама плачет.
За год до ухода мамы я написал всё-таки стихотворение лично для неё...
Маме письмо к 8 марта 2013 года
Поздравляя маму с праздником хорошим,
С днём восьмого марта, ей письмо пишу...
Вспоминая детство, юность: всё, что в прошлом,
Мамочке спасибо много раз скажу.
Не скучай, родная, – посмотри на фото:
Шлём тебе улыбки, нежные слова.
Ты же понимаешь: служба да работа,
В городе старинном, где течёт Пскова.
Береги здоровье! И спешить не надо,
Если телефонный зазвенит звонок.
Палочку-подружку положи ты рядом,
«Бегай» осторожно, помня свой «урок».
Мы опять приедем летнею порою:
Не куда-то в Сочи – в Кинешму свою.
Принесу гитару, струны поднастрою
И тебе с любовью песню я спою.
А через год мамы не стало, тогда я в полной мере ощутил, что осиротел: некому больше позвонить, написать.
Мама
Ты не просила ничего взамен,
Заботясь и вниманье проявляя,
Молясь за всех нас искренне с колен
Иль просто наливая чашку чая.
Всё расспросить, сочувствуя до слёз,
И радуясь до слёз любой удаче.
Боясь нам задавать иной вопрос,
За наши пораженья тихо плача.
А выцветший огонь веселых глаз,
Когда встречала у дверей открытых, –
В моих глазах он светится сейчас
Среди видений, временем не смытых.
Тревога за тебя точила сон,
Ты, увядая, никла и слабела,
Но я шутил чуть громче в телефон:
– До старости нам нет с тобою дела.
И всё ж пришла беда под майский шум
Листвы берёз в большой тенистой роще.
И как теперь избавиться от дум,
Что на судьбу свалить – чего уж проще...
Но и кривить душой я не могу,
Ведь, мама, вёл Господь тебя за руку:
Всего три дня – на боль, страданье, муку –
И ты уже на вечном берегу.
Там, где теперь ты, нет дверей и стен:
Покой и мир, да ангельская сила.
Я чувствую – ты Ангела просила
Нам Божью помощь.
За себя.
Взамен.
24 мая 2014
На 40 дней я снова приехал...
Вичуга
Вичуга, Вичуга,
так себе городок...
Не хочу говорить,
но рвётся фраза упрямо,
горечи словно выпит большой глоток:
"В Вичуге
умерла
мама..."
Мая пятнадцатого резко – телефонный звонок:
– Вова, Вова!
В больнице я...
операция... нужно...
Просит хирург... разрешенье твоё... сынок...
...Сердце клещами
сжало,
мысли завьюжило.
Голос звучит с той минуты:
"Видимо, срок,
тот, что Господь...
и вот он теперь истекает...
Шанс всё же есть: будет каков итог...
Конечно,
Бог его только
знает..."
В морге больничном служитель -
он дока из док –
о жизни маминой вичужской
после войны
услышал и так рассудил: – В родной уголок
вернулась...
И все бы:
вернуться должны.
Вичуга, Вичуга, солнце ушло
на восток...
Мне ли судить,
Взывая к несбывшимся "если"...
Пух тополей – саваном стелется вдоль дорог.
Дороги на небо.
Мамы ушедшие – там воскресли.
Август 2014
И ещё через 5 месяцев.
Кинешма, январь 2015
Январский мороз, но не сорваны гроздья,
Не склёваны ягоды – алым горят;
Рябинка у дома родного не гостья,
Сама ждёт гостей: где-то мимо летят.
К холодной зиме – не слукавить поверью! –
Готовила осень рябиновый пир;
Как холодно нынче за маминой дверью –
За всеми дверьми опустевших квартир.
И будет ли пир снегириной ватаге,
Иль кто-то иной угощенье сметёт;
Бордово-прощально на снежной бумаге
Появятся знаки, но кто их прочтёт?
Вспоминаю, насколько сильно мама любила бывать в лесу, просто ходить с улыбкой и светящимися глазами среди берёзок и ёлочек, но особенно любимым увлечением было собирать грибы. Понятно, что эта любовь сохранилась и приумножилась со времени
деревенского детства в родной Дягелихе и в соседней деревне Дубанки, где жила её бабушка. Кругом были светлые грибные леса. В моём детстве было не мало летних дней, когда мы с мамой (с нами сестра Люда и Галя Петрова – двоюродная сестра) собирались с корзинками в ближайший лесок. Медленно идём, обследуя глазами полянки под деревьями, и мама рассказывает, где следует искать красные, синие и жёлтые сыроежки, надо ли собирать крепкие медового цвета валуи, как отличить ложные опята от настоящих, стаями облепивших старые пни. Вот она нашла стайку рыжиков под молодыми ёлочками и, не срезая их ножиком, зовёт всех нас посмотреть, в каком месте они выросли, как ловко спрятались среди травы и сухой хвои. Как же теперь мне хотелось бы, чтобы мама взяла меня за руку, и мы пошли в ближайший от Дягелихи лес со странным названием «козёл», пробирались вдоль придорожной канавы, поросшей березняком и осинником, находя и складывая в корзинки сероголовые подберёзовики и красноголовые подосиновики, вместе радуясь каждому найденному грибочку.
В другом воспоминании мы с мамой выходим из подъезда нашего дома в военном городке в Кеми, идём по деревянному тротуару сначала в сторону посёлка на берегу запруженной пучками брёвен речки Кемки, потом переходим по тропе через две заросшие мхом и черничником сопки и идём по улице в сторону железнодорожного моста через реку Кемь. По дороге о чём-то разговариваем, предлагаем друг другу, в какую сторону после моста лучше пойти собирать грибы, какие наши любимые места на той стороне реки надо проверить, не наросли ли там подосиновики или темно-коричневые моховики. Вот и мост. Надо обязательно посмотреть на сигналы светофора, а ещё лучше подождать, чтобы прошёл очередной товарный поезд, так как после этого будет большой перерыв, и тогда можно спокойно перейти мост по шпалам. Правильно следует говорить про поезд – товарный состав, потому что он именно составлен из множества разных вагонов, во главе которых находятся четыре могучих, сцепленных между собой тепловоза. Почему четыре? Наверное, потому, что они тянут состав из более сотни вагонов!
Мы стоим с мамой внизу у железнодорожной насыпи перед мостом, и я считаю вагоны: один, два, три... сто девятнадцать, сто двадцать! Слышен громкий рокот двигателей, четыре струи дыма просачиваются через железные фермы моста, а потом виднеются уже или слева, если состав идёт на юг в сторону Беломорска, или справа в направлении кемского вокзала над придорожными домами, если состав идёт на север в Кандалакшу и ещё дальше. Наконец, можно переходить мост. За мостом мы с мамой всегда делали большой круг по дорожкам и по сопкам, собирая грибы практически в одних и тех же известных нам местах.
– Как, Вова, пойдём: налево или прямо? – Давай, мама, сегодня пойдём по путям. По путям, это значит, что надо километр-полтора пройти прямо по железнодорожной линии до длинной пологой сопки, уходящей от линии далеко влево. Но просто по шпалам идти не интересно, поэтому мы с мамой спускаемся с насыпи и идём рядом с ней по высохшей торфяной болотине, поросшей настоящими карликовыми берёзками и сосенками. Очень всё похоже, как мне казалось, на поверхность тундры. То и дело встречаются большие кочки, поросшие кустами голубики. Мы обязательно остановимся, чтобы собрать и покушать крупные ароматные ягоды, а то и наберём в прихваченный с собой эмалированный бидон. А ещё можно наклониться за светящейся рыжими лампочками-ягодами морошкой. Но сегодня мы пришли не за ягодами, поэтому внимательно обследуем мох вокруг тоненьких берёзок: не покажутся ли белые шляпки подберёзовиков. Да, эти забавные болотные подберёзовики на длинных тонких ножках – совершенно белые, но только стоит им случайно выбраться на небольшую торфяную горку, где удаётся позагорать на скупом северном солнце, как сразу подбоченятся, раздадутся вширь, и шляпки коричневеют почти до черноты. А мама отыскала в густой осиново-берёзовой заросли целую стаю белянок и зовёт меня посмотреть и собрать. Белянки очень похожи на маленькие волнушки, но совершенно белые; мне всегда они казались белыми живыми пуговичками. Наконец, подходим к нашей сопке (длинной каменной гряде) и поднимаемся на неё, удаляясь от железной дороги, обходим замшелые валуны, и на моховых полянах между невысокими пушистыми соснами уже видим желтеющие шляпы крепких северных моховиков. Их много, только успевай срезать и складывать в корзину. Слишком крупные мы с мамой договорились не брать, потому что корзины быстро наполнятся, и что тогда делать? Среди светлого мха растут целые стада моховиков-козлят. В иные годы их так много, что глаза разбегаются: козлята буквально кругом, словно кто-то разлил бочки кофе с молоком, и этот кофе закапал все поляны мха на сопке! Правда, мама мне давно объяснила, что грибы козлята не такие уж вкусные, становятся чёрными и слизкими при варке, и лучше их оставить в этом светлом мху, тем более, что кругом достаточно более приличных грибов.
Грибная сопка заканчивается, и заканчивается свободное место в наших корзинках. Мы спускаемся, переходим через широкое тундровое «поле» и оказываемся на дороге, которая идёт по высокому правому берегу Кеми, по ней мы через полчаса можем снова выйти к железнодорожному мосту. Но не спешим, заходим по пути в давно примеченный молодой осинник на небольшой возвышенности слева от дороги, «прочёсываем» его вдоль и поперёк, очень радуемся, что находим почти с десяток красавцев-подосиновиков, совсем ещё небольших, крепеньких и не тронутых грибными вредителями. Есть повод с отличным настроением возвращаться домой.
– Ты не устал, Вова? – спрашивает мама, а сама идёт по дороге бодро, несёт тяжёлую корзину с грибами, улыбается и даже начинает напевать песню: «По улице мостовой, шла девица за водой...». Маме 42 года, она ещё молодая, здоровая, и впереди ещё много хоть и не лёгких в бытовом смысле, но радостных лет жизни вместе с папой, нами, детьми...
Я не могу вспомнить точно, в каком это было году, но однажды летом мы с мамой снова оказались в лесу недалеко от Дягелихи. Уже не было папы, мы семьёй в августе были в отпуске в Кинешме, и мама, которой было уже за 80, попросила съездить с ней за грибами. Лето было на редкость грибное, белые грибы продавались на всех мини-рынках Кинешмы, но маме так хотелось самой оказаться в лесу и самой найти хотя бы один белый грибок. При воспоминаниях о лесе, у неё дрожал голос, чуть не наворачивались слёзы. И мы, конечно, съездили. Из вичужского автобуса вышли на остановке у деревни Хохлята и вскоре были в лесу между Хохлятами и Дягелихой, в котором мама буквально с детства знала каждую дорожку, каждую полянку. Конечно, прошло очень много лет, дорожки не видны, полянки заросли, лес прорезали новые просеки, его пересекает линия электропередачи, и кажется, что ничего узнать невозможно. Но каким-то чудом мама ориентировалась в нём, с восторгом вела нас к «ёлочкам, где всегда находила белые грибочки» или «к берёзкам, где можно было набрать пол корзины черных груздей»...
Радость и вдохновение светилось в её глазах, как будто она снова повстречала своих любимых друзей или давно не виданных родственников. Казалось, что она совсем забыла про то, что в городе быстро устаёт при ходьбе, что порой её одолевает слабость. В милом сердцу лесу она чувствовала себя бодрой, ни разу не почувствовала усталость, к нашему удивлению в итоге в её корзинке оказалось белых грибов больше, чем у нас. Мама как будто не то, чтобы видела где-то в траве или под листьями молоденький, едва показавшийся из-под земли белый грибок, а чувствовала, слышала, как он подаёт ей какие-то свои сигналы: «Бабушка Тоня, вот он я, показался и жду, когда ты поклонишься до земли и возьмёшь меня». Наверное, это звучали ответные чувства родного ей леса на верную и настоящую любовь к нему.
Мама прожила почти до 92-х лет. В маленькой кухне её квартиры я всегда ощущал запах сушёных белых грибов. И теперь мне является видение, как моя мама, невысокого росточка, в привычном ей платке на голове, бодро шагает впереди меня с корзинкой в руке по тропинке, ведущей через поле к лесу. – Не отставай, Вова, скоро уже придём, я покажу тебе место, где мы с папой в прошлом году собирали белые...
26.12.2017 г.