Малмыж. Эвакуация. Воспоминания Будрина Всеволода

 
                ГОРОД КИРОВ

Ехали мы в эвакуацию в поезде от Ленинграда до города Кирова северным путём – через Вологду. В городе Кирове (это город Вятка до революции, т.к. стоит на  берегу реки Вятки) мы вошли в зал ожидания и расположились на длинной и широкой деревянной скамье с высокой спинкой. Сложили на скамью вещички и сели рядом. Похожи были на цыганский табор.
Дальнейший путь мы должны были совершить на пароходе до города Малмыжа по реке Вятке. Пароходы ходили редко и не регулярно. Пришлось несколько дней ждать. Сдали почти все вещички в камеру хранения, сходили в столовую, а потом в баню общественную. Впервые в жизни. Это было нам очень любопытно.

                БАНЯ В ГОРОДЕ КИРОВЕ

Мама повела всех своих троих детей в женский класс. Хорошо ещё, что мы не очень стеснялись. Но женщины возмущались и кричали на маму. Но нашу маму не очень-то смутишь. Хорошо, ещё, что в моечном зале было туманно от пара. В тумане двигались, мылись, обливались водой женщины всех возрастов: от детей до старушек. Мы хорошо помылись и опять сходили в столовую, а потом на вокзал…  Мы с братом Володей начали собирать этикетки от спичечных коробков и везде эти коробки высматривали. Война шла где-то на западных землях России, спички ещё не успели исчезнуть, не стали дефицитом. Этикетки на коробках были разнообразные, красивые.

                НА ПАРОХОДЕ

Плыли вниз по реке Вятке долго, целую неделю. Путь далёкий, да и река во многих местах сильно обмелела. Часто садились на мели. Стояли. Потом, каким-то образом сойдя с мели, двигались дальше. Пароход был большой и многопалубный, допотопных времен. Он двигался при помощи двух огромных колес, крутившихся по его бортам: слева и справа. Железные колёса с деревянными лопастями крутили машины. Машины двигал пар, а пар получался в котлах, которые  нагревались огнем топок, где горели дрова. Над машинным отделением на палубе лежали штабеля этих дров в виде коротких бревнышек. Я часто забирался на дрова и там спал, дремал под шум моторов, гудевшие где-то в трюме. Стенка, у которой лежали дрова,  была тёплой, видимо там, внизу, она соприкасалась с топкой…
Леса, поля, холмы, равнины, деревни, города проплывали мимо. Всё это было нам интересно. На остановках, конечно, ловили рыбёшку. Особенно долго стояли в городе  Котельниче. Ходили на берег…
Но вот и пристань города Малмыж. Нас высадили на берег, а пароход поплыл, тарахтя колёсами, дальше вниз по течению.
На пристани сдали вещи в камеру хранения и налегке двинулись в город Малмыж. Он от пристани в трёх километрах. В Малмыже мама оставила нас на берегу речки Шошмы, а сама пошла в Горисполком. Взяв у неё булавку, я сделал крючок, и мы начали ловить уклеек. Настоящие крючки остались в багаже. Рыбки часто срывались с булавки, но всё равно ловить их было интересно. Лена сидела у вещей. Она была оставлена мамой за старшую….
В Горисполкоме маму хорошо встретили и дали ей адрес места жительства.

                НАШ ДОМ

Он находился на краю города Малмыжа, в коротком переулке, по которому совсем не было движения транспорта. Он весь зарос травой и походил на зелёную лужайку. Заканчивался переулок низким заборчиком, за которым простирался обширный плодово-ягодный питомник. За питомником шли колхозные поля, а в трёх километрах  дальше шумел лес. Лес назывался Посадским. Он когда-то был посажен, но превратился в дикий. У дома мама нас оставила на лужайке, а сама пошла договариваться с хозяевами.
Прибежало несколько мальчиков и девочек, проживавших в избах, расположенных по сторонам переулка. Дети интересовались кто мы такие, откуда приехали, зачем, долго ли будем тут жить. Одна девочка спросила: «Вы ковыренные»? Мы её поправили: «эвакуированные». Она плохо  поняла. Война тут будто бы не начиналась… Но вот появилась мама и мы вошли в избу.  Войдя  с улицы сразу оказываешься в кухне, перед большой побеленной русской печью, совмещенной с плитой. Если пройти от входных дверей прямо, оставляя печь слева, то входишь в небольшую комнатку, в которой мы и стали жить. Два её окна выходили в переулок. Вход в избу был со двора, вход в нашу комнату закрывался только занавеской.. Комната хозяев находилась левее входа в избу. Там была большая просторная комната. В ней жили четверо: хозяин, хозяйка и их дочь и сын. Как звали хозяйку  - не помню, а хозяина звали Мухаммед. Дочь звали Дания, а сына Гаптрахман.. Гаптрахман был года на четыре младше меня и на два года младше брата Володи.  Он оказался мальчиком общительным и смышлёным. Сразу взялся показать нам, где ближе всего до речки Шошмы добежать. В тот же день мы все на неё и сбегали. Осмотрели питомник, речку и всё, что попадалось по дороге.

                ПОСАДСКИЙ ЛЕС

На следующий день мы отправились с Гаптрахманом в Посадский лес вырезать удилища. Выйдя из дома, повернув налево, пробежав метров сто  по траве переулка,  перескочив низенький досчатый заборчик, мы шли по краю питомника вдоль высоких дощатых заборов, отделявших от питомника огороды и сады местных жителей. Кончился питомник и заборы, начался пологий спуск, а потом крутой подъем, как бы в гору. Но, поднявшись по уступу, оказывался  на обширнейшей равнине, занятой колхозными полями. На этой равнине произрастали: пшеница, рожь, овёс, греча, горох, картофель. Позже и нам выделили в этих полях участок земли, и мы сажали картофель. Быстро прошли мы 3 километра по дороге полевой и вошли в лес. Вырезали удилища. В лесу было много птиц и клещей.  Все  четыре года проживания в Малмыже мы часто ходили в Посадский лес. В нем было много ягод: малина, черемуха, земляника. Были лесные орехи. Много росло разных грибов: белые, красные, подберезовики, волнушки, рыжики, сыроежки, грузди, лисички…. Опишу несколько случаев в лесах.

                ТАКОЙ БОЛЬШОЙ МАЛИН

Ходили всей семьей за малиной. Возвращаться уже собрались, как вдруг налетела туча и на землю упал тяжёлый крупный густой ледяной град. Отсиделись под ёлкой  пошли домой. На равнине нам навстречу шли две эстонки. Они шли в лес за малиной. Спросили, много ли малины. Мы ответили, а потом стали рассказывать о том, какой был крупный град. Я показал – величиной с кулак! «О! – воскликнули эстонки – такой большой малин!». Они плохо говорили и понимали по-русски. Мы здорово смеялись.

                ЗЕМЛЯНИЧНАЯ ПОЛЯНА

Мы с братом Володей, когда ходили в лес вдвоем, то обычно не заходили дальше лесной опушки. Но в этот раз мы далеко в лес углубились. Было страшновато. Кругом валялись поваленные бурей деревья с вывороченными из земли корнями. Неожиданно в тёмном лесу обнаружилась большая светлая поляна, заросшая травой и лесными цветами. В траве – о, чудо – всё было красным от больших земляничин! Ползая в траве на четвереньках, мы набрали большой котелок ягод и ещё набрали большой пучок кустов земляничных с самыми крупными ягодами, чтобы похвастаться дома и подарить букет земляничный маме и сестре Лене. Неожиданно где-то рядом за деревьями послышались голоса. Кто-то к нам приближался. Пригнувшись к земле, мы побежали из леса, страшась, что разбойники могут отнять землянику и будут её поедать на наших глазах, да ещё при этом причмокивать и восклицать: какая вкуснота!

                ГНЕЗДО ЯСТРЕБА

Мальчишки местные собирали коллекции птичьих яичек. Мы тоже увлеклись. Ходили весной в Посадский лес и там искали птичьи гнёзда. Набрали довольно большую коллекцию. Добытые яички частично  обменивали на те, которых у нас не было. Одно гнёздышко нашли в траве. Птичка сидела на яичках, смотрела на нас и не хотела улетать. Спугнув её, мы взяли одно яичко, а было их пять.
Когда лезли к вороньему гнезду, то ворона начала носиться над головами и всё норовила клюнуть в череп. Не подпустила к гнезду. Но самое страшное и опасное случилось, когда лезли к гнезду ястреба. Оно находилось на самой вершине высоченной сосны. Ствол ее был почти голый. Ястреб с высей поднебесных зорким глазом своим увидел грабителей. Он ринулся вниз и готов был заклевать нас и разорвать когтями. Мы почти упали с дерева и спаслись. Но у некоторых ребят были всё же и ястребиные яички. Особенно хотелось мне найти гнездо соловья, его яички, маленькие и коричневые будто сделаны из шоколада.




                ЗАГОТОВКА УДИЛИЩ

На следующий день, после приезда в Малмыж, мы с Гаптрахманом отправились в Посадский лес вырезать удилища. Приятно было бродить по лесу и высматривать взглядом знатока высокую, тонкую, гибкую рябинку, березку или черемуху и заранее прикидывать какое получится удилище. Чтобы срезать  деревце нужен был остры перочинный ножик, и он у меня всегда был наточен. Известно, что удилище должно всегда хорошо захватываться рукой и иметь тонкую гибкую верхушку – подсекать рыбу. Володе и Гаптрахману я тоже выбрал нужные пружинистые заготовки, и мы их обстругали, сняли кору, убедились в их замечательности и пошли домой. Дома удочки два дня сохли, а потом, оборудовав их лесками, крючками и поплавками мы пошли рыбачить на Шошму.
Опять перелезли через заборчик в конце переулка, опять шли по краю питомника и вышли к подножию уступа, где находилась навозная куча из лошадиной конюшни. Под навозом, смешанным с сеном и соломой, жили дождевые черви. Женщина, увидев как мы копаемся в навозе, ужаснулась, но она жила в ином мире.

                НА ШОШМЕ

Река Шошма! Она стала нашей любимицей. Весной, летом и осенью пропадали мы на её берегах. Часами просиживали, забросив удочки и глядя на поплавки, ожидая клёва. Клевали разные мелкие рыбёшки: уклейки, краснопёрки, плотвички, окуньки, но чаще всего клевали ерши. Они всячески ловчили, стараясь съесть червяка и не зацепиться за крючок. Схватят червяка за кончик и обмотают леску вокруг коряги, а потом спокойно стаскивают корм. Приходилось часто залезать в воду и распутывать леску.

                РАЗБОЙНЫЙ ЯСТРЕБ

Рыбок пойманных мы на нитку нанизывали, получался кукан. Он плавал в воде, чтобы рыбки оставались живыми.  Раз как-то большой кукан плавал в воде.  Мы отошли от него и вдруг видим ястреб упал камнем с неба, схватился за одну рыбину и поднял всех в воздух и унёс! Может это был тот самый ястреб из гнезда которого мы пытались похитить яичко.

                РЫБКИ В ЯМАХ

Река Шошма является небольшим притоком реки Вятки. Она течёт по равнине, окружена лугами и кустарниками. Когда весной половодье затопляет прибрежные луга, а потом схлынет, уйдёт в Вятку, то на оставленной весенней водой земле остаются в ямах и понижениях маленькие озёра, почти лужи. В них остается рыба. В основном мелкие щучки. О, как весело и азартно вздымали мы босыми ногами ил со дна этих луж. Рыбкам нечем было дышать в мутной воде, они всплывали и мы их хватали!

                НАЛИМ

Необычно повезло только Гаптрахману – он вытащил из Шошмы большую рыбину. Это был скользкий, слизистый и очень жирный налим. Гордо шёл Гаптрахман домой, неся на нитке свою славную добычу. Мы с Володей шли следом, любуясь на налима. Но, о горе! Почти у самого города откуда-то выскочила шайка мальчишек и отняла налима! Гаптрахман горько заплакал и прибежал домой весь в слезах. Но даже могучий отец (по-татарски - анвей) не мог ему помочь – где было искать налётчиков?

                СПАССЯ ЧУДОМ

Другой памятный случай произошёл с Гаптрахманом во время весеннего разлива Шошмы. У него опять клюнула большая рыба. Он рванул удочку вверх. Из воды вылетел сом, сверкнул на солнце и шлёпнулся в воду. Гаптрахман рванулся вперёд за рыбиной и оказался сам в реке. Он быстро стал погружаться. Схватиться было не за что. Берег был в этом месте голый. И вот Гаптрахман уже по горло в воде. Плавать он не умеет. Всё было так неожиданно и быстро, что мы с Володей не успели ему помочь. И вдруг он остановился, почти захлёбываясь, но уже больше не погружаясь. Мы вытащили его. Когда вода сошла, увидели мы высокий береговой обрыв, из глины которого торчал всего один корешок какого-то дерева. За него и уцепилась босая Гаптрахманова нога!
Не забыть мне комаров и мошек, одолевавших нас, когда мы сидели неподвижно около удилищ и боялись махнуть рукой, чтобы не отпугнуть рыбу. Особенно мошки везде лезли и облепляли босые голые ноги, кусали руки, лица, шеи. Дымокуры мало помогали. Никаких мазей против этих злодеев тогда не было.
Весной, когда вода весенняя уходила в Вятку, обнажалась илистая почва, ходить по которой сначала скользко и вязко было,  ил пузырился между пальцами ног. Когда ил высыхал, то трескался на квадраты, получались «такыры». По их острым краям ноги ходить боялись.  Мы полюбили восходы и заходы солнца. Часов у нас не было, и мы научились определять время дня по высоте солнца и по длине тени от своих тел, измеряя тень длиной босой ступни.


                ЕЩЁ О ШОШМЕ

Рано утром над рекой и лугами поднимались большие облака туманов. Всходило солнце,  и туманы рассеивались. Становилось тепло, потом - жарко. Когда жарко рыба перестает клевать. Когда ожидать клёва становилось невмочь, мы начинали бить удилищами по воде, чтобы рыба удивилась, оживилась и на шум бы приплыла.  А приплыв схватила бы червя и поймалась! Так оно обычно и получалось. И уже потом не клевала – бей не бей по воде, шуми не шуми. Тогда мы раздевались и бросались в реку. Накупавшись, шли домой чего-нибудь поесть. Проходя мимо питомника, нашли случайно сохранившееся яблоко и тут же его съели. Потом увидели  большого зайца. Жирного и вкусного.  Хотели накрыть его рубахой – не тут-то было! Заяц ускакал. Тогда я сделал новый большой лук, стрелы с железными наконечниками и стал ходить в пустынный питомник на охоту. Но заяц, видимо, ускакал в лес. Однажды мы с Володей или с Гаптрахманом перестреливались из луков, разойдясь на большое расстояние по переулку. Это была дуэль.  И я кому-то угодил в раскрытый рот.  Испугался. Но стрела была уже на излёте и без наконечника.

                УБОРКА ТУАЛЕТА

Осенью стало холодно, рыба не клевала, поля опустели. Тут хозяин вызвал нас с Володей во двор и, указывая на будочку туалета, сказал: «Ты туда ходил, давай чистить».  Вместе в ним и Гаптрахманом вычерпывали из ямы жижу и разливали её по огороду. За зиму удобрение было готово, и его смешивали с землёй, перекапывая огород.

                ОСЕННИЙ ЛЕС

Мы любили осенний лес, его замечательные сочетания разнообразных оттенков зелени, желтизны и красно-пурпурных переливов цвета. Вечно зелёные пихты, ели и сосны имели различную окраску. Зелень пихт была самая тёмная и густая, с голубизной. Ёлки тоже тёмно-зелёные, но несколько светлее зелени пихт. Самыми светло-зелёными выглядели сосны. Сквозь них всегда было видно небо и солнце – если оно не в тучах. Зелень пихт, елей, сосен контрастировала с красновато-жёлтыми, красными, жёлтыми и огненно-пурпурными нарядами лиственных деревьев. Особенно хорошо было в лесу бабьим летом. Везде висели кружева паутинок, было много грибов. Из леса возвращались всегда с вязанками сухих сучьев на плечах. Где-то посредине пути между лесом и городом росла большая, широко разросшаяся на просторе старая береза. Под ней мы отдыхали и вылавливали клещей. Их в лесу было очень много. Иногда им удавалось впиться в кого-нибудь, и извлечь впившегося клеща было нелегко. Однако об энцефалитных клещах там никто даже и не слышал.
Когда листва опадала, земля покрывалась разноцветным ковром. Листья летели по воздуху. Воздух становился особенно прозрачным, звонким и свежим. По дороге в лес и из леса я всегда на горизонт смотрел, он казался мне далёким и таинственным. Смотрел и на купол небесный, на разные в нём явления: тучи, облака, птицы, радуги после дождей, на снопы лучей солнечных сквозь тучи.

                В ШКОЛУ

Приблизился месяц сентябрь. Надо было в школу ходить. Стало прохладно. Лето всё мы бегали босиком, но в школу без обуви пойти было невозможно, особенно позже, когда начал выпадать снег. Мы не были йогами и по снегу ходить босыми не могли. Пришлось надеть лапти. Там в лаптях многие ходили, особенно в поля и леса.  Лапти были дешёвые, их во множестве продавали на базаре. В лапти клали солому. Они были лёгкие и удобные. Какие мы носили зимой пальтишки – не помню, шапки – тоже. Что шапки были ушанки – это точно, но меховые или нет позабыл. Отправились мы с Володей учиться в разные школы: он в начальную, а я и Лена в среднюю.

                МЕТЕЛЬНЫЕ ЗИМЫ МАЛМЫЖА.

А зимы были снежные, метельные и вьюжные. Суровые, морозные, жестокие были зимы в Малмыже для тех, кто встретил их почти раздетым. Но мы мужественно переносили все невзгоды.  Мама наша была оптимистка. Она нас подбадривала. Очень укрепляло нас стихотворение Некрасова о Ломоносове., где есть такие строчки:
«Ноги босы, шапки нету и едва прикрыта грудь….
Не стыдися – что за дело – это многих славный путь!»
Школа отапливалась плохо. Сидели  за партами, не снимая верхней одежды. Хорошо было владельцам тулупов и валенок, а у нас ноги в лаптях мёрзли. Местные дети были все из семей, хорошо приспособившихся к условиям Малмыжского  климата.  Одеты были хорошо. Питались они тоже хорошо. Сытые были. Ведь их родители работали и имели запасы продовольствия, большие огороды, держали коров, свиней, кур, гусей, уток  и имели знакомства с нужными людьми. Хлебнув кипяточку без сахара и заварки (такой чай назывался «белая роза») мы бежали в школу, не взяв с собой даже кусочка хлеба.  На переменках местные ребята вытаскивали из сумок пироги, ватрушки, бутылки с молоком и всё это поедали. Ни разу никто не предложил мне отведать их снеди. Может быть, думали, что я дома наелся слишком хорошо, чтобы ещё с собой в школу еду тащить. Я им не завидовал и не осуждал: принимал всё, как неизбежное стечение обстоятельств. Не показывал вида, что есть хочется. Гордость какая-то не давала показать своё бедственное положение. Писать приходилось на тетрадках, сшитых из газет, поверх газетного текста. Но чернила всё же не замерзали….
Метели и вьюги наметали высокие сугробы в нашем переулке. Часто дома в нём чуть не на половину были погружены в снежные заносы. Затихнет метель или вьюга и выходят жители домов с лопатами, откапывают дорожки от своих калиток к середине переулка, глее общими усилиями делалась дорожка вдоль переулка к большой улице. Мы тоже боролись со снегом около дома и во дворе, помогали хозяевам.

                ВАЛЕНКИ

Где-то всё же обрелись валенки, но они скоро продырявились. Хозяин сам подшивал валенки. Я у него научился и тоже надраивал суровую нитку варом, пришивал к подошвам куски валенок, отрезанных от высоких голенищ. Валенки становились ниже ростом, но на новой подмётке.
Валенки зимой – это не лапти! В тёплых, не дырявых валенках одно удовольствие ходить по снегу.

                РВАНЫЙ СВИТЕР

Сохранилась маленькая фотография, сделанная в Малмыже, видимо для поступления в школу или ещё зачем-то. На фото я в свитере с рваным воротником. Фотограф фотоателье почему-то таким меня запечатлел. Мальчик с серьёзным лицом и в рваном свитере – впечатляет!
В рваном этом свитере я и в школу ходил. Не унывал. На переменах возился с ребятами, боролись во дворе, а в голове всегда было мечтание вырасти и стать моряком, обплавать весь земной шар. В ожидании славных плаваний все трудности жизни бледнели.
С удовольствием копали мы огород рядом с соседским и на полях колхозных. С радостью брались за всякие дела, вроде колки дров. Даже туалет чистить было хоть и не приятно, но интересно. Мама заготовляла головки картофельные с глазками и раскладывала их на полу комнаты всю весну перед посадкой в землю.
И навсегда запомнились в основном не трудности военной поры, а всё, что приносило радость. Запомнились огромные древние дубы с дуплами, в которых жили дикие голуби, запомнились голубые стрекозы над Шошмой..

                ХЛЕБ

На каждый день выдавалось какое-то малое количество хлеба, по карточкам. Карточки на каждого человека выдавались отдельно. Это такая бумага, на которой в маленьких квадратиках написаны числа данного месяца. При покупке хлеба квадратик вырезали ножницами. Потерял карточку – сиди до следующего месяца без хлеба. Очереди были за хлебом большие. Его привозили из пекарни один раз в день. В очередь выстраивались ещё до привоза хлеба.
Помню, как однажды получил хлеб уже поздно вечером, было уже темно, я шёл по городу к своему переулку, неся дневной паёк на всю семью. В сумке был довесок, я его съел с восторгом. Даже запел, подвывая вьюге…. Пел я песню про Анюту:

«Был я ранен, и капля за каплей
 Кровь горячая стыла в снегу,
 Наши близко, но силы иссякли,
 И не страшен я больше врагу

Медсестра дорогая Анюта
Подползла, прошептала: "Живой!
И взвалила на девичьи плечи,
И согрелась во фляге вода.
Нашу встречу и тот зимний вечер
Не забыть ни за что, никогда!»

Хлеб делили, как и всю прочую еду, всегда всем поровну. Я быстро съедал свою порцию хлеба, а Володя попросил маму сшить ему мешочек и всегда часть хлеба съедал, а часть прятал в мешочек. Когда он потом ел сохранённый хлеб, то, строго посмотрев на меня, давал и мне кусочек. При этом он любил напомнить мне сказку про трёх поросят. Их звали Нуф-Нуф, Ниф-Ниф и Наф-Наф. Поросята стали строить себе дома. Нуф-Нуф построил себе шалаш из веток, протекавший во время дождя. Ниф-Ниф построил деревянную хибару, которая при сильном ветре качалась и готова была рухнуть…. Только умный, дальновидный, старательный Наф-Наф построил кирпичный дом с большой печью и железной крышей. Натаскад в дом дров. Двери были очень крепкие и закрывались на много замков.
Когда хищный голодный волк погнался за поросятами, чтобы их съесть, то спаслись они, только укрывшись в каменном доме Наф-Нафа. Володя сравнивал меня с Нуф-Нуфом, а себя с Наф-Нафом.
Позже, когда в Пупышево я построил деревянную хибарку, Володя упрекал меня и говорил, что если бы он взялся строить, то у нас в Пупышево был бы дом каменный!

                ДРОВА

По распоряжению Горисполкома нам несколько раз привозили короткие бревешки, иногда очень толстые, всегда сырые, большей частью осиновые. Пилить их было трудно, колоть чурбаки тоже было нелегко, особенно если дерево было сучковатое. Приходилось применять клинья и деревянную колотушку. Но, прежде чем пилить и колоть , надо было иметь пилу и топор. Их приходилось каждый раз выпрашивать у хозяев или жителей соседних домов. Соседи разделялись на хороших и плохих. Плохие были суровы, у них, как говорится, снега зимой не выпросишь. Хорошие соседи жили за высоким забором, к ним надо было ходить через улицу. Они охотно давали инструменты. Хозяин наш был плотник. Возле дома был сделан навес, под которым он плотничал на большом верстаке. Там же я сделал из дощечек и фанерок себе сундучок. Плотник увидел мои способности и доверил мне крутить ручку точила, когда точил свой топор (по-татарски топор - болта). Точило представляло собой большой камень в виде колеса с ручкой, приделанный к корыту с водой. Я крутил ручку, камень вращался, окунаясь в воду, а хозяин прижимал к точилу лезвие топора. Мне тогда хотелось тоже стать плотником.
Высокий, широкоплечий, жилистый хозяин был очень сильный мужчина. Один раз мы с Володей мучились, стараясь расколоть толстый, сучковатый чурбан. Хозяин подошёл, взял топор, широко размахнулся, ударил и чурбан разлетелся.  «Мы два раза не стукам» - сказал герой.

                ПО ЗАБОРАМ

Поленья сырые не хотели гореть без сухих растопок. И ходили мы с Володей по тёмным улицам и отрывали сухие доски  от старых огородных заборов. Доски держались на ржавых гвоздях и страшно скрипели на всю улицу, когда их выдёргиваешь.  Топили плиту. На ней готовили. Дрова разгорались долго, и мы часто засыпали в ожидании варева. Мама нас будила, чуть ли не среди ночи и мы начинали наедаться. Обычно это был картофель. Животы от него раздувались, но не надолго…. Потом мы укладывались спать, и так крепко засыпали, что опаздывали в школу. Темноту вечеров и ночей разгонял свет керосиновой лампы или коптилки, а иногда и горящая лучина.

                НА САНЯХ

Несколько раз мы с мамой ходили за Шошму по зимней дороге с санками в заросли ольхи и ивы. Выискивая сухие ветви, рубил я их, ловко орудуя острым топором. Потом мы укладывали их на сани , перевязывали веревкой и везли домой. Сани там у всех были большие, далеко не детские, а деловые, широкие и длинные, на деревянных полозьях, обитые снизу железными полосами. Я запрягался в длинную веревку, как лошадь в оглобли, и тащил санки.  Был мороз, но кровь разогревалась, лицо пылало, выступал под рубахой пот. Тащить было трудно, но как-то весело. Такие сухие сучья горели дружно и жарко. Плита быстро раскалялась, и на неё можно было, сдвинув вьюшку, ставить суп.

                САМОСПАСЕНИЕ

Работникам Горисполкома бывало некогда о нас позаботиться и приходилось им помогать. В ночной темноте заходили мы с Володей в их обширный двор и из большой груды чурбаков брали два-три, клали на санки и везли из центра города в свой закоулок. Это были обычно чурбаны березы и сосны, даже сухие!
 Хозяева периодически протапливали русскую печь. Она одной своей  стороной выходила в их комнату, а второй в нашу комнату. Две другие стенки печи и топка находились в кухне. Это была настоящая русская печь: кирпичная, большая, с трубой для самовара, который мы тоже постоянно разжигали, кипятя воду для чая.

                РУССКАЯ ПЕЧЬ – ПОДРУГА НАША

Долгие зимние вечера мы с Володей и Гаптрахманом проводили на печке. Хозяева топили её так часто, что кирпичи лежанки были тёплые или горячие. Лежанка была наверху самой печи. Ложились прямо животами, боками, спинами на кирпичи или на рваный тулупчик старый, или на старые дырявые валенки. Лежали и рассказывали разные истории. Мы с Володей читали книжки, и их содержание рассказывали своему меньшому, менее просвещенному другу. Гаптрахман знакомил нас с местными происшествиями. Он иногда неправильно употреблял русские слова: семья говорила между собой на татарском языке. Он сказал «Три километра хлеба». Мы сильно смеялись.

                НОВОГОДНИЕ ЁЛКИ

Новогоднюю ёлку приносили из Посадского леса, самую красивую. Украшали её самодельными игрушками. Устанавливали ёлку в правом углу комнаты у окна. Этот угол был самый холодный: он своими двумя стенками выходил прямо на улицу. В этом уголке всегда зимой был белый иней, почти снег. Стёкла окон покрывались льдом.
Самодельные свечи зажигали в самодельных фонариках в виде коробочек, у которых окошечки заклеены были разноцветной прозрачной бумажкой. У зажженной ёлки мы пели «В лесу родилась ёлочка…». Садились за праздничный ужин, доставали из-под ёлки подарки. Вата на ветках ёлки изображала хлопья снега. Был самодельный дед Мороз и Снегурочка. И наступал Новый год сурового, но всё же счастливого детства!

                КАТАНЬЕ НА САНЯХ

Несколько раз Гаптрахман брал большие родительские сани, и мы катались на них со склона, на который взбирается у конца питомника Посадский лес. Склон крутой и длинный. Дорога разъезжена, ухабиста. Усевшись на сани, разгоняли их, отталкиваясь ногами от земли, и стремительно неслись вниз к замёрзшей и занесённой снегом навозной куче. Бывало, подпрыгнув на ухабе, сани переворачивались и мы падали в снег, веселясь, и тащили сани снова в гору. В Малмыже было много лошадей. Летом они таскали телеги, а зимой настоящие большие сани – розвальни. Иногда через город проходил целый тележный или санный обоз.

                ВЕСЕННИЕ РАДОСТИ
                Зима недаром злится,
                Прошла ее пора -
                Весна в окно стучится
                И гонит со двора.
                Ф.Тютчев
               

Появлялось много солнца. Снег начинал таять, по нашему переулку бежали ручьи. Мы играли в снежки, катали снежные шары для снежных баб, устраивали запруды на ручьях.
Когда снег сходил, и становилось совсем тепло, мы залезали на крышу веранды, и лежали там на какой ни будь подстилке, сняв рубашки.  После первой зимы весна солнцем своим согревала наши тощие тела. И все же  силы  жизненные не оставляли нас зимой, а весной сразу начинали прибывать и прибывать.
Одну  малмыжскую весну от другой я сейчас уже отличить не могу. Прилетали скворцы и поселялись в скворечнике, висевшем на шесте в нашем дворе. В полях ходили грачи, над полями трезвонили жаворонки. На лугах у Шошмы появлялся свежий щавель и дикий лук. По стволам берез текли под корой потоки берёзового сока. Играя в футбол в берёзовой роще, мы пили берёзовый сок, подрезав кору и подвесив к стволу банку, мы собирали живительный сок. Голодная зима была позади! Теперь уже и рыбок можно было наловить в Шошме. Из них мама всегда варила ушицу. Хозяева выделили к огороде нам несколько грядок и мы стали их вскапывать и сажать картошку и овощи. С весны до глубокой осени бегали мы загорелые и босые, часто без рубашек. Из щавеля и первой нежной крапивы получались вкусные щи.

                СЫПНОЙ ТИФ У ЛЕНЫ

В головах, в волосах и рубахах обитали многочисленные насекомые у всех жителей нашей избы. Это были головные и платяные вши. Ночью много раз зажигали свет и вылавливали, сняв рубахи, паразитов. Днём мама и Лена часто копошились в волосах – Лена в маминых, а мама в Лениных. Употребляли ещё частый гребень. Но совсем избавиться не удавалось. От какой-то вши рубашечной Лена заболела сыпным тифом. Её увезли в больницу. Лена сильно и опасно болела, долго лежала в больнице. Мама ходила к ней каждый день и носила разное питание: выдавливала сок из ягод и несла Лене. Один раз приходит, а ей сообщают:»Ваша дочь умерла!». У мамы потемнело в глазах, она закачалась на ослабевших ногах, но оказалось, что медсестра ошиблась. Наоборот, у Лены прошёл кризисный период болезни, и она стала поправляться.  В больнице ее обрили наголо, срезав две великоленые косы. Лена лежала долго и волосы слегка отросли. Домой она вернулась похожей на арестантку.
Было в доме много ещё клопов и тараканов. Тараканы в основном гнездились по стенкам печки, висели гроздьями.
В городе была специальная установка для выпаривания одежды. Большой барабан, где вшей в одежде убивали горячим паром. Но эта установка не справлялась со всеми паразитами в одеждах горожан. Насекомые переходили от человека к человеку везде, где люди теснились один к другому: в очередях, в бане, в кинотеатре.

                ПИОНЕРЛАГЕРЬ

Несколько ребят из моей школы были направлены в пионерский лагерь на берегу Вятки, вдали от города Малмыжа. Там мы собирали ягоду шиповника для аптеки, а аптека делала из ягод сироп витаминный и отправляла в госпитали раненым воинам. Территория лагеря была огорожена забором, но мы его легко перепрыгивали. На берегу реки Вятки, вдали от лагеря, обнаружил я дикую спелую клубнику, мелкую, но сладкую. Мама навещала меня в лагере, привозила кое-какие угощения. Мы уходили с ней к дикой клубнике и сидели над рекой, поедая ягоды.
Из лагеря шли домой в Малмыж ребята большой гурьбой. Ь\Там мы были не очень долго, но всё же уже сблизились.


                ВЕСЁЛАЯ НИЩЕТА

Полуголодные, плохо одетые, мы не унывали, верили, что все испытания лишь временны. Боролись за жизнь, как могли, и не  унывали. Живая душа везде находила радость бытия. На колхозных полях росли огурцы и капуста, созревал стручковый горох. Если сторож далеко – можно сорвать с края поля пару огурцов, унести кочешок капусты, нащипать стручков гороха.
Гаптрахман, хоть и не нуждался в пище, был сыт, но тоже не прочь был с нами за овощами сходить. Интересно ведь и смелость можно испытать, содрогнуться от опасности, убегая от сторожа. Ведь ещё Пушкин в стихотворении «Пир во время чумы» провозгласил: «Все, всё что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». Гаптрахман так увлёкся хватанием кочанов капусты, что не заметил приблизившегося сторожа, а когда увидел и побежал, то понял, что с пятью кочанами за пазухой рубахи бежать ьяжело и, спасая спину от палки, он бежал и выбрасывал один кочан за другим, каждый раз увеличивая скорость убегания. И спасся! Может быть так обстоятельства жизни порождают разбойников?  Как весело было нам сидеть на верхней площадке колокольни разоренной кладбищенской церкви, и, с хрустом поедая свежие огурцы, смотреть в проемы колокольни на окружающую местность. Толкаясь по магазинам возле витринв, в которой за стёклами лежали пряники, мы не удержались и, слегка отодвинув одно стекло, вытащили сквозь образовавшуюся щёлку три пряника. Опять радовались! Хорошо, что эти опыты хищений не получили в дальнейшем более губительного развития….
Иногда что ни будь съедобное доставалось и честным путём. Вот примеры:
1.Возвращаясь из школы, я нашёл на лужайке возле Шошмы гусиное яйцо и, удивившись его величине, тут же съел.
2.Осенью на колхозном поле, когда уберут картофель, мы находили отдельные кусты, оставшиеся не тронутыми, и выкапывали свежую картошку. А весной такие же кусты обнаружив, мы с Володей радостно кричали: «Круст, круст!» - так как ботва была сухая и хрустела. Мороженая картошка – это белый желеобразный крахмал. Из него пекли на плите вкусные лепёшки.
3. На сцене всемирного жизненного театра мы с Володей несколько раз выступали в роли нищих мальчиков. Отправились в соседнюю деревню. Дорога туда шла по старинному тракту, обсаженному древними могучими берёзами по обеим сторонам вдоль канав. Тракт был замощён булыжниками.  Войдя в деревню стали заходить в избы и просить еду. Это была школа жизни! Мы узнавали людей и себя и тех нищих понимать стали, которые нищенствуют по настоящему. Одна женщина сказала:»Я только что поела, не полезу в погреб за картошкой и вас туда не пущу – идите к соседке».

                ПОХОРОНКА

Так называли люди почтовые уведомления о смерти, гибели их родственников на фронте. Узнали и мы о смерти нашего папы. Это случилось в 1942 году. Он служил в посёлке Кабона на берегу Ладожского озера. Туда выходила «Дорога жизни» - дорога по льду Ладожского озера. Дорога из блокадного Ленинграда на свободную от оккупантов землю. Папа заболел и лежал в госпитале,  расположенном в лесу, около деревни в трёх километрах от Кабоны. Там он умер и был похоронен. Уже много лет спустя, после окончания войны, отдельные захоронения военнослужащих того района были вскрыты, из них извлекли всё, что осталось от похороненного тела, и захоронили в братской могиле в селении Лаврово, вблизи Кабоны. Над могилой воздвигнут обелиск. Я был в роще, где был госпиталь и у братской могилы в Лаврово.
Мама, когда получила в Малмыже известие о смерти своего мужа, почти обезумела от отчаяния. Она осталась с тремя детьми, в чужом городе без средств к существованию. Какие-то деньги папа нам до этого высылал. Позже мама стала получать пособие, как жена погибшего на войне мужа, но пособие очень маленькое.
В отчаянии мама залезла тогда под кровать и там долго приходила в себя.
О смерти папы рассказала уже после войны бабушке Лёле её знакомая врачиха, работавшая в том госпитале, где папа умер.
Перестали приходить от папы письма. Они приходили не часто, но сильно радовали нас. Они приходили не в почтовых конвертах, а запечатанные в виде треугольного самодельного конверта. На них сверху стоял адрес и штамп:«Проверено военной цензурой». Все письма с фронтов, а наверное и на фронты, тогда проверялись военной цензурой. Маме стало тяжело не только материально, но и в личных переживаниях, ведь у неё не стало на свете самого близкого человека – её мужа и отца их общих детей, о которых он всегда беспокоился и давал маме советы.

                ХОЗЯЕВА МУСУЛЬМАНЕ

Живя рядом с семьей веры мусульманской, мы постепенно узнавали кое-что об укладе их жизни. Особенно верующими были отец и мать Гаптрахмана. У них в комнате я видел священную книгу с текстом, написанным большими жирными завитушками и значками. Они эту книгу очень чтили.
Каждый год их семья праздновала главный мусульманский праздник. Они называли его «Ураза». В светлое время суток они ничего не ели, только готовили пищу, варили что-то в большом котле, вмазанном в печь рядом с плитой. С наступлением темноты можно было им есть. Раза два или три, уже не в праздничные дни, нас с Володей, как друзей Гаптрахмана, приглашала его мама к себе в комнату за общую семейную трапезу. Мы все сидели за столом и пили зелёный чай из больших чашек. Когда напьешься чая, то  чашку надо перевернуть кверху дном и поставить её так на блюдце. Так делали все, показывая полное довольство. Если что ни будь ели из тарелок, например суп (на татарском «ош» - почти наш борщ), то, опорожнив тарелку, её обязательно все тщательно вылизывали языком.
В туалет семья ходила с большим медным кувшином. Бумажек они не употребляли. Водой пользовались там даже в морозы, хотя туалетная будка стояла во дворе и не отапливалась. Русских они не очень любили, как иноверцев. Свинину не ели.

                СЕЛЬСКИЙ ТРУД

Несколько раз мы пытались прокормиться сельским трудом. Хилым интеллигентам это было нелегко.
Взялись жать серпами пшеницу колхозную. В большом поле пшеничном выделил колхоз нам широкую и длинную полосу. Оплата по количеству сжатого поля в квадратных метрах. Посмотрели мы на эту полосу, и смело приступили к работе. Все четверо (вместе с мамой) серпами орудовали часа два, а потом занемогли. Жарко, тяжело в наклонном положении работать, пить хочется. К тому же я поранил серпом палец. Ходили мы ещё несколько дней на это поле, а потом отказались. Всё же муки немного заработали и зимой делали мучную  болтанку (кипяток с мукой и солью). В том же духе дёргали горох и копали картошку.

                СХВАТКА У СУСЛОНА

Мы пошли осенью как-то с Володей искать картофельные кусты на колхозном поле, уже убранном, пустом. Но картофель был выкопан колхозниками добросовестно. Напрасно мы землю копали. Устали и собрались домой пойти, но решили отдохнуть на суслоне пшеничных снопов, составленных друг к  другу колосьями вверх. Сели на суслон. Отдыхаем. Вдруг как из под земли вырос перед нами паренёк постарше и повыше нас, наверное, тоже  эвакуированный горожанин. «Это моя пшеница, уходите!» - крикнул паренёк и стал на нас наступать. Володя схватил его за ногу, пытаясь опрокинуть. Я ударил лопатой по голове. Лопата, шмякнув плашмя по темени, зазвенела. Он обалдел, вытащил ножичек, но уже не нападал, а оборонялся. Мы гордо удалились. А он был прав!

                КУЛЬТУРНЫЙ МАЛМЫЖ

В городе Малмыже можно было жить культурно и не одичать.

                БАНЯ

Чтобы помыться в общественной бане, надо было долго стоять в длинной очереди. Народ любил помыться и попариться. Какое наслаждение опрокинуть себе на голову полную шайку воды или в парилке погреть своё тощее тело. Потом надеть чистое бельё и выйти на свежий воздух уже другим человеком. Номерки на сданную в гардероб одежду привязывали к ноге….

                КИНО

В городском клубе шли хорошие фильмы, часто военного, геройского содержания. Кинозал был маленький, а желающих смотреть кино много. У кассы образовывалась толпа. Все хотели пробиться к окошечку и получить билет. Но пробиться было не легко. Придумывали разные методы: одни пробирались к окошечку между ног, а другие прыгали поверх голов прямо к кассе и там, растолкав головы и тела, внедрялись среди жаждущих зрелища, и лезли в окошечко своими нахальными рожами. Обычно такими смельчаками были парни, пришедшие в кино компанией, которую боялись.

                СТОЛОВАЯ

Кормили постными щами, но всё же кормили и мы обедали иногда, когда бывали деньги. Особенно запомнилось мне питание в столовой, когда Лёля (бабушка наша) приехала в Малмыж и стала, курировать общественное питание, как врач, следящий за санитарией. Но об этом позже.

                МАМЕ ТРУДНО

Хорошо, что у мамы была дочь Лена, которая ей во всем помогала по хозяйству. Они вместе стирали бельишко наше, мыли посуду, вели всякие другие домашние дела. Нам с Володей эти дела не доверяли. Но, даже имея помощницу дочь, маме было трудно. Она не имела никакой специальности, чтобы зарабатывать деньги. Служить где-ни будь в учреждении по расписанию, приходя и уходя на службу, оставляя детей одних, было не в её характере.
Устроилась в вязальную мастерскую. Вязали там свитера и отправляли на фронт.  Почти все работницы утаивали часть выдаваемой шерсти для себя, но только не наша мама. Директор мастерской это заметил и сам дал ей какое-то количество шерсти. Мама связала какую-то кофточку. Мы ходили по нескольким деревням с мамой, заходя в избы и предлагая купить эту кофточку. Выменяли её за мешок картофеля и привезли на санках домой. Тридцать или пятьдесят килограмм картофеля. Жить стало веселее. Долго было чувсто уверенности, спокойствия – завтра и послезавтра и после0после завтра будем сыты!
Деньги поступали не регулярно, то от папы, пока он был жив, то от бабушки Лёли. То от маминой сестры тёти Гали. А платить за комнату надо было каждый месяц, что сделать было трудно.
Помню, хозяин разгневался и, откинув занавеску входа в нашу комнату, опёрся могучим плечом о дверной косяк, посмотрел на маму и сказал:»Русская сволочь, когда деньги давать будешь?». Надеюсь, что, употребив русское ругательство, он не очень понимал его смысл.

                АБДУЛХАК

Неожиданно с фронта вернулся старший брат Гаптрахмана – Абдулхак. У него было ранение правой руки. Пуля перебила сухожилие и пальцы на руке не сгибались. На руке всегда была надета чёрная кожаная перчатка. Абдулхак повидал людей, воевал в одном строю с воинами из разных республик СССР. У него не было такого религиозного привержения к исламу, как у родителей. Встретив нас в центре города Малмыжа, Абдулхак пригласил нас с Володей к пивному ларьку и угостил пивом. Полюбив русскую девушку, он на ней женился. Родители прокляли своего неверного сына, и через несколько лет Абдулхак заболел туберкулёзом и умер….

                ВОЛОДИНА ШКОЛА

Маленькая, деревянная она стояла очень уютно на берегу пруда. В этом пруде водились караси. Особенно клевали они хорошо весной, и тогда берег пруда со всех сторон окружался рыбаками. Выдернутый из воды карась казался золотым, сверкая на солнце.
Пройдя мимо школы и пруда вдоль ручья, воды которого образовывали пруд, подходили мы к моту, возле которого размещался маленький базарчик – столы, над которыми были навесы. Всё из досок.
Один мужчина продавал пирожки Он рекламно выкрикивал: «Горячие вкусные пирожки с картошкой, луком и маслом сливочным!».
Денег у нас не было и мы с Володей, подойдя к пирожкам, засомневались в их вкусности. Думали, даст попробовать. Мужчина крикнул: «Идите домой кушать каклетки!».

                МАМИНЫ ЗНАКОМЫЕ

Это были тоже эвакуированные женщины с детьми.

                РЯЗАНОВЫ

Рязанова была женой северодвинского рыбака. Простая женщина. У неё тоже было трое детей: две девочки – Дина и Тамара – а так же сын Валентин. Он, хоть и был сыном рыбака, рыбу удить не любил. Мы с ним ходили купаться на Шошму и несколько раз совершали набеги на огуречные, морковные и капустные поля, а один раз даже залезли в чей-то сад за яблоками. Один отчаянный мальчик, по фамилии Саламатов, подпёр дверь хозяйской избы, чтобы хозяева не выскочили, услышав, как трясут их яблони. Когда уходили из сада через дырку в заборе, откуда-то выскочила злая собака, она наверное спала в будке и, наконец, проснулась. Последним вылезал через дырку заборную тот, который подпёр дверь избы колом. Собака успела слегка тяпнуть его за пятку.
Валентин Рязанов учился потом в Горном институте, заходил к нам на Васильевский остров, а мы к нему в общежитие Горного института на танцы. Тамара несколько дней жила у нас на Васильевском, сдавала экзамены в какой-то ВУЗ, не поступила и уехала жить в Северо-Двинск к маме. Дина осталась в Малмыже навсегда. Она там вышла замуж, имела детей и вдруг мужу изменила. Он бросился под машину и погиб.
Семья Рязановых во время эвакуации малмыжской тоже, как и мы,  сильно бедствовала. Валентин тоже уехал в Северодвинск. Тамара писала маме письма, приглашала в гости, но выбраться к ней не удалось.

                ФЛОРЕНЦЕВЫ

Милица Ивановна Флоренцева была особенно дружна с нашей мамой. Старая большевичка, она работала в Кремле с партийными архивами. Её с детьми выслали в Малмыж за то, что на какой-то общей фотографии Милица Ивановна оказалась рядом с человеком, который позже был объявлен врагом народа. Её арестовали по обвинению в пособничестве и сослали. Интеллигентка, не приспособленная к трудностям жизни, она и её дети (дочь Наташа и сын Михаил)кажется были ещё более бедными, чем мы.
Когда Милицу Ивановну исключили из партии и отправили в ссылку, муж отказался от родства с ней и своими детьми, но после войны и реабилитации жены он появился, чтобы потребовать от неё алименты! В Ленинграде маму часто навещала Милица Ивановна. Наташа вышла замуж и живет в Москве. Миша в Москве заболел и умер.

                ПРИЕЗД В МАЛМЫЖ ЛЁЛИ, ГАЛИ И МУСИ

Весной 1942 года по льду Ладожского озера «Дорогой жизни» из Ленинграда стали вывозить еле живых ленинградцев.
В одно солнечное утро мама крикнула:  «Дети! Бабушка Лёля едет – бегите встречать!». Мы с Володей выбежали на лужайку переулка и по травке-муравке побежали к перекрёстку переулка с большой улицей. И вот из-за угла в переулок въехала телега. Лошадка шла тихо, но телега качалась и качалась в ней Лёлина фигура. Когда подбежали ближе и я взглянул на Лёлю, то слёзы в глазах не мог удержать. Бабушка Лёля помнилась мне полнотелой, а в телеге сидела какая-то невообразимо тощая старуха, и тело её качалось вместе с телегой, а голова качалась над телом сама по себе.
Мы  поздоровались, но бабушка Лёля не выразила никаких эмоций, все силы её были сосредоточены на том, чтобы не упасть. Она сидела сбоку телеги, свесив ноги. В тот же день приехали несколько позже Галя и Муся (Мария Дмитриевна Мосечкина, любимая подруга т.Гали). Они ночевали на полу и на другой день легли в больницу, как дистрофики. Лежали в больнице целый месяц. Где спала Лёля – не помню. Из рыбы, пойманной нами, мама варила лёгкую ушицу для Лёли. Но бабушка всё время старалась съесть что ни будь ещё. Хотя будучи врачом, знала, что после сильной голодовки организм не может принимать много пищи. Таскала хлеб. В те дни, как вспоминала Лена, мама сходила к большому начальнику и показала ему свою дочь в виде наглядного экспоната плохого вида. Лена в ту зиму так ослабела, что с трудом поднималась на второй этаж школы. Начальник разжалобился и выписал нам всем усиленный паёк хлеба – всем по 600 грамм в день! По дополнительным карточкам. Лёля сумела утащить хлеб, спрятанный от неё мамой, наелась, и потом у неё в животе были страшные рези. Мама и Лена стали за ней пристально следить, старались не оставлять одну. Когда Лёля окрепла, она устроилась работать в больницу. Ей дали комнату в центре Малмыжа. В столовой её боялись ибо она была неподкупна и строго требовала соблюдать санитарные нормы. Работницы столовой узнали, что мы внуки врача и стали нас уважать!
С приездом Гали, Лёли и Муси жить нам стало легче. Галя и Муся устроились работать в госпитале в поселке Дмитровка. Мы туда все ездили летом и подолгу жили.

                УЧИМСЯ ПЛАВАТЬ

В Дмитровке была маленькая речушка и, купаясь в ней, мы с Володей стали её переплывать, положив под живот доску. И неожиданно заложенный с рождения рефлекс плавания проснулся в нас и доска стала не нужна. Там в Дмитровке у Муси иГали было хорошо: они жили в отдельном деревянном домике, чистом и аккуратном, светлом. Муся курила. Взяв у неё незаметно две папиросы, мы ушли на берег речки и пытались курить, но сильно закашлялись, нас стало тошнить и, выбросив папиросы, бросились в речку и уплыли от греха. В Дмитровке Володя в конце лета остался жить с Мусей и Галей. Потом там даже в школу поступил. Но учился в ней всего несколько дней. Галя вспоминала, что вышла она прогуляться на речку и видит Володю на берегу. «Ты почему не в школе?» -  спросила тётя Галя. «Я в эту школу больше не пойду, поеду в Малмыж» - мрачно сказал Володя и вскоре действительно был уже в Малмыже. Оказывается, учительница Володю в чём-то упрекала и даже перед классом насмехалась. Вот он и не выдержал.

                ПОСЁЛОК РОЖКИ

Из Дмитровки Галя и Муся перевелись работать в больницу на десять коек, что в посёлке Рожки, расположенном в двадцати километрах вверх по течению реки Вятки от города Малмыжа. Туда же перевелась работать и Лёля. Из Малмыжа летом отправились мы все четверо к ним в гости. Двадцать километров по жаре, среди лесов и лугов шли мы, часто останавливаясь и отдыхая. Лежали на земле, подняв вверх ноги и руки. При этом мама что-то давала нам поесть и попить. Подкрепившись и отдохнув, мы шли дальше. Это был наш первый такой длинный пеший маршрут. В Рожках меня устроили дней на десять в больницу с подозрение в заболевании малярией. Там кормили, и ещё в тумбочку мама складывала продукты. Хорошая была больница и я вскоре выздоровел. Вскоре Лёлю начальница больницы выжила и на её место назначила свою родственницу. Лёля уехала работать в Вятские Поляны.

                ГАЛЯ И МУСЯ УЕЗЖАЮТ В ЛЕНИНГРАД

В 1944 году сняли блокаду Ленинграда. Мусе вскоре после снятия блокады пришёл вызов с её прежней работы, и она собралась ехать в Ленинград.
К счастью, в это же время, Галю командировали в город Киров на несколько месяцев в лабораторию. Муся и Галя поехали вместе. Доехали до города Кирова и там вдруг Галя узнала, что ленинградцы могут возвращаться в родной город. Галя и Муся поехали в Ленинград вместе. Галя даже не зашла в ту лабораторию, куда была командирована.  Комнаты в квартире на Петроградской оказались заняты чужими людьми. Галя и Муся устроились работать и жить в Дудергофе и стали хлопотать о возвращении комнат. По решению суда им вернули только одну комнату, в которой до войны жила тётя Галя. Они переехали из Дудергофа и снова начали работать во Всесоюзном Институте Экспериментальной Медицины (ВИЭМе) и писать нам письма.

                ГИТЛЕР КАПУТ

В мае 1945 года Германия капитулировала. Все кричали «Гитлер капут». Война кончилась и все вздохнули с облегчением. Местные власти тут же выделили нам постоянное место жительства.

                ПЕРЕЕЗД В ПОЛУПОДВАЛ

Нам дали комнату в полуподвальном помещении не далеко от дома Гаптрахмана. Над каменным полуподвалом был ещё один этаж – деревянный, бревенчатый с резными оконными рамами с занавесочками и цветами. Мне хотелось жить на втором этаже, но пришлось согласиться на полуподвал. Там же почему-то в соседней комнате стали жить и наши знакомые – семья Рязановых. Окна комнаты нашей, узкие и расположенные чуть ли не под потолком, выходили в чей-то огород у самой земли. Жили мы в этом полуподвале не долго, только лето. Ходили в Валей Рязановым на Шошму, купались, ловили рыбу, а осенью Лёля нас пригласила в город Вятские Поляны, где она стала работать главврачом поликлиники и получила отдельную квартиру в четырёх квартирном бараке.
Мы уехали к бабушке, поступили в школу. Я и Володя в седьмой класс, а Лена в десятый. Начался новый этап жизни. Его я надеюсь когда-нибудь описать в повести «Вятские Поляны». А в Малмыж мы с мамой следующей весной зачем-то приезжали на несколько дней и там я тогда поймал щуку!